Жертва

Под заливистый смех подруг по работе Вакана размышляла о худшем. Ее жутко тошнило, так, что она даже смотреть не могла на принесенные Харуно, милой и неуклюжей бывшей одноклассницей Эйдзюна, угощения. Которые, к слову, в другой раз уплетала бы за обе щеки. – Вакана-чан, разве эклеры не твои любимые сладости? – удивленно спросила Минако. Пришлось сделать над собой усилие и с улыбкой запихнуть в рот пирожное. – Спасибо, Харуно, – превозмогая новый приступ тошноты, сказала Вакана. – Очень вкусные, но я, наверное, больше не буду. – А, понятно, – заулыбалась Юки. – Бережешь фигуру. Все из-за твоего Ёичи-сана? Вакана неловко пожала плечами и кивнула. Не могла же она сказать правду. Подруги подругами, но на одну секунду стало интересно, которая из них первой побежит сдавать ее властям. Любая могла бы, даже добрая Харуно, которая сделала бы это с уверенностью, что так будет лучше для самой Ваканы. Наверное, ее неправильно воспитали, потому что Вакана считала, что сама знает, что лучше для нее. После войны государство взяло на себя заботу о всех выживших, и людям это понравилось. К хорошему, говорят, привыкают быстро, а к плохому, как казалось Вакане, – даже быстрее. Особенно если это плохое кажется хорошим и легким. Кажется, люди во все времена любили легкую жизнь. – Пожалуй, я пойду, – Вакана поднялась на ноги и почувствовала, что придется ухватиться за стол, чтобы не упасть в обморок и не раскрыть свое состояние раньше времени и вот таким самым позорным способом. Уж лучше пусть ее сдадут. – Ёичи-сан, должно быть, заждался. Девочки понимающе захихикали. – Передавай привет Курамочи-семпаю и Савамуре-куну, – попросила Харуно. – Конечно. Бедняга Харуно. И слепому было понятно, что ей очень нравится Эйдзюн. В любовь, эту детскую сказку, Вакана слабо верила, но эмоции были однозначно реальностью, причем иногда не самой приятной. Не каждый человек был достоин их, но люди, хоть им и хотелось верить в иное, не могли их контролировать целиком и полностью. Никто не отменял существование подсознательного, на исследование которого сейчас бросили столько сил все центры мира, особенно – Великий Центр Психологии и Психиатрии в Токио. На улице начинался дождик. Люди, стараясь не попасть под прохладные капли, торопились каждый по своим делам. Казалось бы, как легко потеряться в город с населением более двадцати пяти миллионов людей, но на самом деле верить в это значило лгать самой себе. Она постоянно чувствовала наблюдение за собой, почти до паранойи и мании преследования. “Как всевидящее око Саурона” – любил повторять Эйдзюн, и это успокаивало. По крайней мере, это значило, что ей не кажется. Вакана кивнула в знак приветствия старушке, живущей в соседнем доме, и пошла быстрее. Дождь становился сильнее, а открывать зонт в нескольких метрах от дома совсем не хотелось. Она почти вбежала в подъезд, поблагодарила всех богов за то, что лифт оказался на первом этаже, и наконец перевела дыхание. Несколько секунд – и она вбежала в квартиру. Сильный запах корицы и имбиря из соседней двери заставил ее, игнорируя обеспокоенные лица Ёичи и Эйдзюна, поспешить в туалет. – Вакана, – появившийся в дверях Ёичи протянул ей стакан воды. – Все так плохо? Она сделала едва ли два глотка, как ее опять вырвало. Это было отвратительно, чувствовать себя настолько беспомощной, хуже только – позволить Ёичи видеть себя в таком состоянии. Хотелось, чтобы он запомнил ее красивой, а не блюющей на коленях возле унитаза с позеленевшим лицом, трясущимися руками и спутанными волосами. На кухне Эйдзюн пододвинул к ней огромную кружку горячего крепкого чая. Никакой корицы, имбиря или прочей ереси, просто чай, и Вакана благодарно кивнула. Сделала небольшой глоток и почувствовала долгожданное облегчение. Пока она пила чай, взволнованный Ёичи ходил туда-сюда по кухне, изредка бросая на нее беспокойные взгляды. – Все в порядке. Никто ничего не заметил. – Пока, – буркнул Ёичи, останавливаясь у окна. – А что ты предлагаешь, Ёичи-сан? Надеюсь, ты не собираешься снова уговаривать меня избавиться от него! – Успокойтесь оба! Эйдзюн редко повышал голос, не чаще выглядел таким серьезным и сосредоточенным. Словно собрался убивать. Вакана по-своему понимала его, он должен был чувствовать себя ужасно просто от необходимости находиться рядом с ней. Но Эйдзюн всегда был хорошим другом, никогда не нарушал данное слово и умел поддержать в сложной ситуации. Конечно, он не отказался бы поддержать ее даже учитывая психологическое давление на него самого. Не то чтобы Вакана именно на это рассчитывала, рассказывая ему свою тайну, разве что самую малость, но она именно в тот момент чувствовала себя настолько слабой, что хотелось опереться на кого-то надежного. Под хмурым взглядом Эйдзюна Ёичи стушевался и быстро проговорил: – Прости. – Ничего, меня тоже занесло, – легко признала Вакана. Она ненавидела эти свои скачки настроения, тошноту, головокружения и слабость. И опасность, в которой они все оказались из-за ее беременности, ненавидела так же сильно, как любила своего еще не рожденного ребенка. “Он убьет тебя”, – сказал Ёичи, когда узнал. Вакана ответила, что не стоило напоминать. “Ты уверена, что хочешь, чтобы твой ребенок всю жизнь винил себя?” – спросил Эйдзюн. Конечно, она не хотела, но знала, что так и будет. Эйдзюн сказал ей об этом прямо. Эйдзюну было виднее. Потому что его мать была одной из немногих, кто осмелился выносить ребенка после появления ужасного вируса. Говорили, что это – одна из военных разработок, и у Ваканы не было даже мысли сомневаться в этом. Она не раз и не два видела, на что способны военные, чтобы только возвысить собственную страну и идеалы или просто получить как можно больше власти. В конце концов, это именно войны привели мир к настоящему: почти вымиранию человеческой расы. Десять лет назад власти Токио запретили женщинам рожать. В этом была своя логика, но у Ваканы, к ее несчастью, было развито критическое мышление. А это значило, что она не хотела позволять другим людям решать за нее, должна она рожать ребенка или нет. Власти объявили, что решения проблемы не существует, но у Ваканы было достаточно мозгов в голове, чтобы иметь собственное мнение и помалкивать о нем, в открытую соглашаясь со всеми официальными заявлениями. Звонок мобильного телефона заставил Вакану дернуться и едва ли не перевернуть кружку с чаем. Эйдзюн несколько секунд с удивлением смотрел на экран и только потом принял вызов. – Харуччи, – начал тараторить он. – Ты давно не звонил. Как у тебя дела? Я думал… Широкая улыбка сползла с его лица в один момент. Вакана перевела взгляд на Ёичи, и ей стало по-настоящему страшно. От его мрачной решимости, от того, как нетерпеливо постукивает пальцами по подоконнику Эйдзюн, слушая собеседника, от всей этой ситуации и того, что может случиться с ними в следующую минуту. Она должна была оставаться храброй, но сейчас неизвестность пугала больше всего. Может, ей стоило бежать отсюда, собрать все самое необходимое и уходить. Конечно, она не верила в то, что Эйдзюн или Ёичи могли сдать ее. Они оба приняли ее выбор и уважали его, и даже если были против, даже не говорили об этом вслух. На самом деле Вакана понимала, что поступает эгоистично. Им с этим жить: Ёичи, их ребенку, Эйдзюну. Она умрет еще до того, как все закончится. Эйдзюна извлекли из тела его матери, когда она уже была мертва, с ней будет то же самое. Наверное, она сошла с ума, раз готова на это просто ради того, чтобы самостоятельно выносить еще одного члена этого гниющего изнутри общества. Токио пожирал сам себя: двадцать пять миллионов, запертых в неприступных стенах, без шанса выйти наружу, ведь война сделала почти 90 % территории Земли непригодной для жизни. Так им говорили. Остатки великой японской цивилизации были заперты в черте одного города и понемногу самоуничтожались в бессмысленных развлечениях и попытках облегчить и без того несложную жизнь. – Да, я понял. Конечно, я уверен, – возмутился Эйдзюн. Но успокоился так же быстро, как вспыхнул. – Ладно, я спрошу его. Неизвестный собеседник Эйдзюна поговорил с ним еще полминуты. Хотя, скорее это был монолог, изредка прерываемый короткими “Да” и “Хорошо”. Приблизительно так всегда выглядел разговор Ваканы с матерью, сверхзаботливой и обожающей держать все под контролем. “Кроме собственной жизни”, – иронично улыбнулась себе Вакана. Поймала странный взгляд Ёичи и пожала плечами. – Это был Рё-сан? – спросил Ёичи, как только Эйдзюн положил трубку. – Да. О "Рё-сане" Вакана только слышала. Кажется, он был школьным семпаем Эйдзюна и Ёичи, но ни один, ни другой не вспоминали о нем слишком часто. Она раз или два видела младшего брата Рё-сана, Харуичи, но и этого было достаточно, чтобы понять, что Эйдзюна с ним связывают специфические отношения. Порицаемые обществом, но, что весьма странно, не запрещенные властями. Все же людям оставили немного свободы, хоть и ту ограничили общественным мнением. – Что он сказал? – Пообещал, что поможет, – мрачно ответил Эйдзюн. Вакана не поняла его недовольства, но спрашивать не стала. – Но вы слишком долго говорили для такой простой договоренности, – прищурился Ёичи. Ответить Эйдзюн не успел – в дверь позвонили. Вакана уже хотела было пойти открывать, но он положил ей руку на плечо и заставил сесть. Непонятное напряжение во взгляде Эйдзюна ей не понравилось, как и то, что Ёичи словно по команде подошел к окну и осторожно выглянул в двор. "Они знают!" – пронеслось в голове Ваканы. Кто-то наверняка рассказал о ней, поэтому Ёичи и выглядывает так в окно, а Эйдзюн не позволяет ей подойти к двери. Рё-сан предупредил их по телефону, но оказалось едва ли не слишком поздно. Да и если полиция уже под их дверью, бежать некуда, остается только прятаться и надеяться, что ее не найдут, или же сдаться. Она размышляла о возможностях спрятаться, Эйдзюн пошел открывать дверь, и из она вздрогнула, услышав его громкий возглас: – Миюки Казуя! – Миюки? – удивленно вскинул бровь Ёичи, когда на кухню в сопровождении Эйдзюна вошел его бывший одноклассник. – Ты что здесь делаешь? – Привет, Курамочи. О, Вакана-чан, ты стала еще красивее. Вот что имеют в виду, когда говорят, что беременность женщинам к лицу. – Миюки-сан, ты знаешь?.. – от шока Вакана не могла сказать больше и слова. Ей казалось, что ее тайну знают тольо двое, а оказалось – это она была слишком наивной. Раздраженный Ёичи в два шага оказался возле Миюки, сгреб его за воротник и встряхнул несколько раз. – Успокойся, Курамочи. Рё-сан попросил меня помочь. Определенно имя Рё-сана было тем самым волшебным словом, упоминание которого заставило Ёичи успокоиться уже во второй раз за день. – Он мог бы отправить Харуччи, – буркнул Эйдзюн, становясь у двери опираясь на стену. – Или кого-нибудь еще. Даже Санада куда приятнее, чем ты. – Ну-ну, Эй-чан, – Миюки снисходительно улыбнулся и потрепал Эйдзюна по голове. – Собирайся, Вакана-чан, нам пора. На самом деле у Ваканы не было ни единой причины доверять или не доверять Миюки. Да и загадочный Рё-сан был всего лишь именем, за которым в ее восприятии не стоял живой человек. Она дождалась кивка Ёичи и побежала в свою комнату. Негромкие голоса мужчин, доносящиеся из кухни, заставили ее поверить в то, что она все время видела только вершину айсберга. Кажется, в Токио существовало что-то вроде подполья, причем спрятанного под самым носом у властей. Деталей не озвучивал никто из этих троих, но из коротких фраз и произнесенных чуть громче обрывков предложений поняла, что Ёичи в антиобщественной группировке оказался совсем недавно, Эйдзюн и Миюки вертятся там довольно долгое время, а Рё-сан – то ли их лидер, то ли идейный вдохновитель. Очередной звонок в дверь заставил Вакану насторожиться. Миюки заглянул к ней в комнату, приложил палец к губам и жестом велел следовать за ним. – Кто там? – задал стандартный вопрос Ёичи. Вакана даже не задавалась вопросом, зачем он взял деревянную биту, которую не вытаскивал из шкафа уже несколько лет. Думать об этом было слишком страшно, поэтому стояла в нерешительности посреди коридора с сумкой в руке и позволяла Миюки сжимать свою ладонь. – Пожарная безопасность, – отозвались из-за двери. Миюки покачал головой и принялся искать пути к отступлению. Трудно было сдержать вскрик, когда Эйдзюн схватил их с Миюки за руки и потянул за собой на балкон. Она никак не могла понять, о чем переговариваются между собой с помощью знаков Эйдзюн и Миюки. Ёичи в коридоре отчаянно старался тянуть время, хоть полицейские, назвавшиеся пожарной безопасностью, явно теряли терпение. – Придется лезть, Вакана-чан, – тихо озвучил Миюки, взглядом указывая на балкон соседней квартиры. Она не поняла, пока Миюки не запрыгнул на тонкий металлический подоконник балкона в ее квартире. Лезть? В смысле, на высоте шестого этажа с одного балкона на другой, пока в дверь ее квартиры ломятся полицейские? Это отдавало безумием, но другого варианта, кажется, не было. Эйдзюн подсадил ее, сжал руку, словно прощался, и ободряюще кивнул. – Увидимся снаружи, Миюки, – задорно подмигнул он. – Или в аду, – фыркнул Миюки. Последнее, что Вакана увидела перед тем, как уставиться в стену – как Эйдзюн обернулся, закрывая дверь, и грустно улыбнулся ей. Она хотела спросить у Миюки об этом, но пришлось сосредоточиться на том, чтобы не оступиться и не упасть. Расстояние было ничтожно малым, но сейчас казалось просто десятками миль. Продвигаясь вперед шажок за шажком, она думала только о том, как же будут выбираться из сложной ситуации Ёичи и Эйдзюн. Почему-то у нее было плохое предчувствие. Миюки подал ей руку и помог соскочить на балкон, когда она услышала выстрел, звук падения тела и громкую ругань. Кажется, кричал Ёичи. Вакана бросилась к балкону, но Миюки поймал ее и поволок за собой. Только теперь она поняла, что никакого выхода и быть не могло. Ёичи и Эйдзюн давали ей возможность уйти, но это совсем не значило, что они тоже выберутся. – Ёичи-сан, – бормотала Вакана, пока Миюки тащил ее вниз по лестнице соседнего подъезда. По ее лицу текли слезы, хотелось опуститься прямо здесь на колени и подождать, пока за ней придут. Но разве это не значило бы, что жертва Ёичи и Эйдзюна была напрасной? Они слишком много сделали ради нее, чтобы она вот так сдалась. Поэтому Вакана без лишних слов села в машину, на которую ей указал Миюки, и перевела дыхание. Она будет жить, она не попадется, и она будет надеяться, что они с Ёичи и Эйдзюном действительно встретятся. – Вот и правильно, – усмехнулся Миюки, и ободряюще сжал ее ладонь. – А вообще, эти двое точно выберутся, у них слишком серьезные стимулы, чтобы жить. Если в мире и было что-то, в что хотелось верить, так это в жажду жизни. Вакана вытерла слезы с лица и кивнула Миюки, со смесью удовольствия и любопытства наблюдая, как расцветает самодовольство на его лице.