dyknwwht?

Брендон тупо пялится на него, и вдруг хочет спросить: «Эй, не хочешь записать с нами альбом?». И он сам знает, что так нельзя, а не из-за какого-то там Спенсера, который сейчас просто молчит, да, Спенсер? Заткнёшься хоть сейчас? Пожалуйста? И он, честно, ненавидит себя за это. Он прекрасно понимает, что настоящие принцы (ты-маленький-принц-помни-это-Брендон-Ури) не должны себя так вести, но он ведёт. И ему это даже нравится до того момента, пока он не видит ту самую невинность во взрослом мужчине, у которого на/в голове бардак, в руках гитара, а на языке медиатор. Несмотря на всё это, Брендон смотрит, и первое, что попадается ему на глаза это подтяжки. Те самые подтяжки, которые он до какого-то момента считал абсолютной глупостью (не судите его за это, ага? Он никогда не уважал чужие интересы и, если уж на то пошло, то чужие подтяжки — тоже), и, к слову, он всё ещё считает их таковыми, поэтому в голове это тупое «невинность», что прожигает его невидящим взглядом, и Ури выдавливает из себя улыбку. Ну, ту, которую он умеет. Ту, на которую попадаются все, кроме Спенсера, который теперь будто живет в его голове и говорит: — Перестань пялиться, идиот. «Дети такие милые, не находишь?» — хочет он ответить, но как бы и некому. Брендон салютует очень странному парню рукой и обещает себе немного потерпеть. Да, он знает, что ждать у него получается хуже всего, но всё же стоит попробовать. И он это и делает, оперевшись на стену спиной и закуривая четвертую сигарету за день. Когда голос внутри повторяет ту же фразу, что и десяток секунд назад, он действительно ловит себя на том, что смотрит на подтяжки и хочет их сорвать (желательно вместе со штанами). Они жутко мешают ему сосредоточиться на всём остальном, чём-то бесполезном, как он обычно любил в такие моменты. Что-то шло не так, и Брендону это совсем не нравилось, правда (но всё ещё лишь до какого-то момента). Через пару минут он чувствует какой-то дискомфорт у себя на носу и немного скашивает глаза в сторону взрослого мужчины, которого ему в пору называть «дяденька», но чёрт бы побрал эту вкусовщину с её непредсказуемостью и нелепостью, которой просто за километр несло от этого места (и да, он смотрел прямо на него, что не было так уж и важно). Просто взрослые люди не должны носить подтяжки. Это такое негласное правило, которому стоило бы работать без сбоев. Стоило бы целой жизни одного Брендона-принцессы-Ури, которому пора бы уже свыкнуться с той мыслью, что не все такие, как он. Пора. Но, знаете, до поры до времени, да и подстраиваться он не любил. Иногда даже какие-нибудь онлайн курсы пройти хочется по уважению к другим людям, но все люди такие одинаковые, и никаких «других» будто бы и нет. Конечно, всё это субъективно и так, относительно, но всё же. И пока Брендон пытается вспомнить хоть один подобный курс, находя себя в одном из семи смертных грехов, к нему подкрадывается тишина, что сильно отвлекает от мыслей, и он просто оглядывается вокруг. Сигарета тлеет у него между пальцев, потому что после всего лишь двух затяжек он напрочь про неё забыл, а в мыслях такой бардак, что хоть метафорической лопатой разгребай, которая для какой-то неопределённой кучи бабла обычно предназначается. Он решает, что не хочет об этом думать, встряхивает головой, разгоняя ненужные голоса и подходит для приветственного рукопожатия, потому что так всегда учили. Это схема, и не стоит её нарушать, правда? Спенсер, должно быть, говорил ему об этом когда-то, но кого это, блять, волнует? — Хэй, классно отыграли. Брендон ясно помнит, как следует начинать такие разговоры. С ним всегда так разговаривают. — Спасибо, чел. Будто они оба были под влиянием людей, которые постоянно делают одно и то же, ему протягивают большую тёплую мозолистую ладонь, которую он в этот же момент ловит своей, и они в одном темпе качаются некоторое время. — Брендон Ури. И он снова улыбается. — Даллон Уикс. Улыбка же Даллона совсем немного, вот прям чуточку вымученная и настоящая ровно на ноль процентов. Брендон видит в нем человека, который прожил немного дольше. Лет семь/восемь. Ему кажется, что когда он вырастет, то будет чувствовать себя ровно также, поэтому Брендон хлопает мужчину по плечу и говорит тупое «увидимся» вместо «эй, твои подтяжки… можно мне их убрать? И штаны, может?». А потом он наизусть диктует номер Спенсера, потому что знает, что его телефон опять будет в какой-то жопе в каком-то из баров, и, честно, как же он себя за это ненавидит. Даллон кивает, показушно вкручивает лампочку и долго смотрит в спину, уходя, наступив носком ботинка на бычок, и лишь хмыкнув на мысли: «Какая же ты свинья, Брендон», потому что, ну, Брендон в курсе. Брендон всё понимает и осознает, но вы действительно думаете, что его это волнует? Наивность. И невинность тоже.

***

Их вторая встреча происходит совершенно спонтанно, потому что: а) никто никому не звонил; б) они не искали встреч. И Брендон почти обижается на отсутствие звонков. Обижается, но почти, и от этого ему никак не легче. Он думает, когда они успели достичь того уровня телепатической связи, когда вдруг в один момент синхронно протянули руки друг другу, и чем-то смущённый Даллон быстро одёрнул свою. — Хэй, ну как? Он спрашивает сразу обо всём, потому что не хочет говорить о том, о чем он действительно думает. Просто нет. — Ну, мы играли недавно. Это круто. Даллон пожимает плечами, И Брендон тупо смотрит к нему, наверх. Он зависает на несколько секунд, а потом усмехается. — Ну да, толпа пьяная, но отзывчивая. Мужчина резко и долго кивает на это, глупо улыбаясь, и они думают, что смогут найти общий язык. И все прекрасно знают, кто такой Брендон Бойд Ури и почему с ним не стоит связываться, правда, но Даллон уже связался. И никто его не похлопает по плечу, не остановит. Он повязнет в этом дерьме по уши, а Брендон будет лишь наблюдателем, потому что Спенсер всегда просит его не вмешиваться.

***

Спенсер просто осуждающе смотрит на него, и Брендон растягивает губы в самой милой улыбочке, на которую он только способен, и догадайтесь, кто его этому научил. Они сидят в клубе, и здесь много людей, здесь громко, здесь жарко, чёрт возьми, но он чувствует себя хорошо. Он видит негодование Спенсера и его тоскливую улыбку, выглядывающую из-за пивной кружки, и ему это нравится. Он — ублюдок и прекрасно знает это, но не хочет ничего с этим делать. Его телефон и правда в какой-то жопе, и его это даже не волнует. Просто потому что как только музыка утихает, ему в лицо летит вибрирующий телефон, и Брендон ловит его носом. — О, ты здесь. — Хрипят ему в трубку, и он самодовольно ухмыляется, чувствуя на себе пронзительные взгляды сразу с двух сторон. — Перестань лыбиться, мудак, я тебя вижу. Когда Даллон подходит к их столику, опираясь о него бедром, то у Спенсера отваливается челюсть, а в голове Брендона крутится лишь: «Хочу снять с тебя эти чертовы штаны», и он просто впитывает в себя каждое его движение. — Спенсер, — протягивает он руку, которую аккуратно жмут. — Даллон. — Я о тебе много слышал. — Его пинают под столом, потому что это можно считать предательством. — Пойду покурю. Он поднимается на ноги и, поправляя свои джинсы, направляется к выходу. За дверью почти холодно, но ему плевать. Просто в один момент он понимает, что вся та херня, которую говорит Спенсер, действительно херня. — Ты не можешь трахнуть первого встречного, Брендон. О, он знает об этом, но всё ещё чувствует себя настоящим педофилом, который, кажется, сходит с ума от ребенка в тридцатилетнем теле. И не только от этого. Он не может, но думает об этом как об одном из возможных вариантов окончания этой истории. Просто потому что так хочется. Просто потому что так нельзя. И хоть иногда ему говорят дерьмовые правильные вещи, он знает, что это какой-то пиздец. Потому что когда одно эмоциональное чудовище в теле шестнадцатилетнего мальчика уходит от него, то Спенсер говорит: — Это было его решением. И он понимающе кивает всем, кроме самого Брендона, который просто запутался. Это не может быть правдой, но это есть, и оно происходит сейчас, потому что он наперёд знает о происходящем. Ничего не поменять, и от этого жутко становится. Как же он ненавидит, когда кто-то говорит правду. Как же он ненавидит себя за то, что покурить — самое первое, о чем он думает, когда рядом стоит Даллон. У него даже нет сигарет. Это какое-то дежавю, и он продолжает ждать, пока это кончится, но это так не работает. Брендон возвращается, полностью истощённый происходящим, и усаживается рядом с мужчиной, который смеётся так громко, что уши закладывает. Который улыбается так слащаво, что аж тошнит. Который носит подтяжки так часто, будто они ему действительно нужны (страхуясь на случай, если с него всё же решат стянуть штаны). И в глазах которого нет ни доли той радости, что он хочет показать. Брендону это нравится (Спенсеру, кажется, тоже). Брендон любит врать и надеяться.

***

Даллон кивает на все предложения. Даллон так легко соглашается, что просто к чёрту всё то, что они делали до этого, потому что Брендон смотрит почти с непониманием, а в ответ лишь видит то, как тупо пожимают худыми плечами. Спенсер, кажется, впервые за это время так широко улыбается, что сильно его раздражает. Остальные просто молчат, потому что это единственное, что им остаётся, Даллон заставляет всё внутри кричать своим тупым безразличием, которое убивает. Брендон долго прыгает вокруг всего действа, пытаясь обратить на себя внимание, но ничего не происходит. Умирает всё вокруг, но ничто не тронуто. Повисает протяжная и еле заметная тишина, которую сам виновник данного «празднества» спешит нарушить одним из самых первых. — Брен, у тебя есть закурить? Он удивленно вздёрнул бровь, но повёл подбородком в сторону дверей, попутно нащупывая зажигалку с сигаретами в кармане пиджака. Все постепенно расходились, но Спенсер почему-то в упор смотрел, задрав голову, на Даллона, который подталкивает Брендона к выходу. Он знает что-то, о чём никто и не догадывался. К слову, он знает всё обо всём, но часто строит из себя идиота, которым здесь является только ну, тот самый парень с высоким лбом и золотым пиджаком, и от этого как-то паршиво становится. Чувствовать себя не приглашенным на очень крупную вечеринку, на которую пригласили даже самый последний сброд (по типу тех мужиков из бара, которые напиваются до одури, а потом вскакивают на барные стойки. Брендон как раз такой, но он — далеко не мужик), а тебя нет, — отвратительно, правда. Ему ли не знать? Когда они оказываются на улице, то дует какой-то странный ветер, пронизывающий до дрожи в коленях, и их плечи совершенно случайно и самовольно встречаются. К нему беспардонно лезут в пиджак, оставляя горящие следы на груди от больших и тёплых ладоней. Даллон долго смотрит ему прямо в глаза, а потом победно сжимает в руке зажигалку с изрядно помятой синенькой пачкой. Ветер одним сильным порывом поднимает вверх все листья, опавшие с деревьев вокруг, а Брендон долго наблюдает за тем, как огонек постоянно тускнеет, потягиваясь в его сторону, а затем помогает прикурить сигарету, накрывая чужие ладони своими. — Не знал, что ты куришь, — Даллон вопросительно хмыкает, — вернее, не думал и не догадывался. — Не знал, что у тебя СДВГ, — передразнивая, вторят ему. — Я тоже не догадывался, может, расскажешь мне поподробнее, малыш? — это выглядит очень комично (с их соотношением роста и возраста), и он говорит, пытаясь оскорбить, а не заигрывать, правда. Потому что он — ёбаный ребёнок, который очень много на себя берёт, так что не смей об этом даже задумываться, Брендон, оукей?, хорошо, просто убавьте чертовы контрасты в этом мужчине, потому что так нельзя, это, блять, путает. — Возможно. Они странно улыбаются друг другу, и Брендон прижимается к нему ещё сильнее, отказываясь от сигарет, зная, что ему придётся ещё попеть. Как неожиданно. Так эгоистично ко всем, так проебаться во всём. Надо ещё постараться, потому что Даллон бы просто так не согласился. Даллон бы, блять, просто так не пришёл и не слушал бы всё то, о чём они постоянно говорят ему. Но он соглашается. Он широко улыбается, продолжая выглядеть глупо, и кто-то в это верит. Спенсер же просто игнорирует, а ему остаётся лишь голову наверх тянуть, да воздух ртом хватать. — Ох, блядство… Почти шёпотом заявляют ему, и, чёрт, секс с детьми — пиздец, за это могут посадить, но вечно молодой — его слоган по жизни, и чёрт с этими правилами морали. Конечно, он не призывает к насилию над мальчиками, но это Даллон Уикс, с ним можно, знаете. Голова Брендона куда-то плывёт, и он просто теряет связь с самим собой и происходящим вокруг. — Можешь запихать мне всё обратно? Почему-то они смеются, когда на теле снова появляются руки, пальцы медленно заплывают под жёсткую ткань, перетекая с шеи, и осенний холод немного жжётся чужими сухими прикосновениями, которые заставляют молча ждать того, что произойдет дальше. И он шлёт нахуй какого-то там Спенсера, потому что его, словно ударом молотка по голове, что-то внутри заставляет до побеления костяшек сжать воротник рубашки какого-то там Даллона, который выглядит так, будто такое с ним происходит каждый день, будто он знает, что делает, но он не знает. Ровным счётом ничего. Особенно той херни из огромного списка «что Брендону кто-то когда-то сказал, и из-за чего он сейчас живёт так». Он — чёртов принц с огромным количеством людей, живущих у него в голове, которые сейчас совершенно точно против происходящего, но он поставил себе цель. Ему отвечают в том же ритме, который он задал, и от этого всё внутри переворачивается будто, и звук сирен такой, пронзительный, на всю улицу, что аж уши закладывает. Даллон подаётся вперёд, наклоняясь, и усмехается так, будто ему это всё не в новинку. Но врать он не умеет. — Где твои подтяжки, когда они так нужны? Смешно и непонятно. Глупость какая-то творится и так странно становится от всего осознания, нахлынувшего в один момент. Брендон выглядит горячо, немного растерянно, но всё ещё со своими законами и тараканами, словно выползающими из его рта сейчас. И он впервые сталкивается губами с каким-то, буквально, ребёнком, который намного выше, старше, умнее/мудрее, и так хорошо от этого становится, будто он марафон пробежал. Дыхание мгновенно сбивается, ускоряясь, но гордость за самого себя перебивает всё это. Он знает, что первое, что он сделает после этого, так это покажет Спенсеру средний палец. Ему это не понравится, но он поймет. Он всегда всё понимает, в отличие от Брендона, который теряется в этой херне под названием «чувства», впервые осознавая, что это не кончится. Никогда. И почему-то дежавю. И почему-то Даллон оставляет сигарету дотлевать между ними, оплетая чужую шею пальцами так неумело, что поцелуй смешивается с хихиканьем, и ему так стыдно. И почему-то он всё ещё школьник, которому под тридцать вдруг что-то в голову стукает, и больно так, по самому живому. Но в самом конце они просто отступают друг от друга на шаг, всё ещё крепко хватаясь друг за друга и вглядываясь в глаза, цвет которых никого, чёрт возьми, не должен волновать, серьёзно. Холодает, потому что осень. Люди умирают, потому что жизнь (и немного курение). Брендон жалеет о том, что никто не видел этого. Даллон качает головой, чувствуя эту вот линию, которую нельзя пересекать, на кончиках пальцев, и шагает дальше, тупо теряя ориентир. Он совсем отстраняется на дрожащих ногах, из последних сил топчет окурок (что бесполезно прямо сейчас), а на улице начинает накрапывать дождь. — Погода — дерьмо. Брендон молча соглашается. — Ты тоже. — Ага. Даллон не противится воле будущего короля, лишь пожимая плечами, потому что он знает: король в итоге остаётся один. А он даже не королева. Они вламываются обратно, и Брендон, полный энтузиазма, сразу же уходит в поиски. Уикс уже нашёл. Где-то далеко громко смеётся Спенсер, и что-то щебечет Ури, который теперь чувствует себя по-старому, продолжая привлекать слишком много внимания. — Внимания много не бывает, Даллон. Он почему-то в это не верит и хочет поцеловать Брендона ещё раз. Однажды с него срывают подтяжки с совершенно детским восторгом в глазах и небывалой отзывчивостью. Может ли он написать заявление в полицию? Во второй раз.

***

Спенсер послан нахуй дважды за сегодня, и это его личный рекорд. Где-то кому-то говорят: — Эй, Дал, сыграй мне что-нибудь.