the blood in this water's making us stronger

зубы Хенрика выпадают по одному, с кровью — сначала алой, потом почти черной; вместо них вырастают другие, острые, кривые, звериные. с ними сложно говорить и есть, но он привыкает; он сам делает повязку, закрывает лицо по самые глаза, чтобы никто случайно не увидел, что он сдается, что он тоже человек (вернее, уже не совсем). отец Гаскойн застает его в переулке, согнувшегося в приступе кашля, зажавшего рот (пасть) обеими ладонями; десны болят так, что чудится тихое похрустывание, но он еще держится, он еще в сознании, он еще не зверь (пока). отец Гаскойн опускает ладонь ему на плечо и ничего не говорит. у отца Гаскойна больше нет глаз, но он чует кровь лучше любого из них и никогда не спотыкается на улицах, никогда не промахивается на охоте; Хенрик знает, что его невозможно обмануть. Хенрик даже не пытается соврать. отец Гаскойн никому не говорит. Хенрик держится и держится и держится; пасть под маской расползается от уха до уха — черная, уродливая рана, зубы как кривые кинжалы. он мог бы сбежать в старый город, спрятаться под защитой Джуры, но не хочет. запах крови пьянит, но он еще держится. он убивает не потому, что хочет и не потому, что может; он убивает, потому что должен, потому что охота никогда не закончится, если охотники сбегут или превратятся в добычу. запах становится сильнее. запах манит его. запах сводит его с ума. отец Гаскойн лучше и сильнее любого из них, а Хенрику нужен совет; он проходит через половину города, чутко принюхиваясь к воздуху и мостовой, убивая и убивая и убивая, и его руки в крови, и его одежда в крови, и его маска в крови, и уродливая пасть скалится от уха до уха, тонкогубая, звериная, и он знает, что вот-вот не сдержится. отец Гаскойн поможет. должен помочь. отец Гаскойн мертв. из черно-красной лужи изящным грибом растет фонарь, символ, их символ. огромное незнакомое тело не обманет того, кто давно чует мир больше, чем видит; Хенрик застывает, закрыв глаза, покачиваясь вперед, назад, снова вперед ярость клокочет в нем, тяжелая, алая, и он кричит, кричит, кричит, воет от боли, и фонарь хрустит в его руках, сгибаясь пополам, грудь снова разрывает от боли, грудь, горло, голову, десны. сдаться оказывается так просто.