Сойти с запутанной тропы (trespass of the woven track)

Тени удлиняются в том месте, что звалось когда-то Линдоринанд, и она рассказывает тебе, что родился принц, малютка с одним глазом темным, как лес его матери, а другим — серым, как море, до которого почти добрался его отец. Она шла сюда пешком, и шнурки её ботинок облеплены грязью, её наручи изношены, а лук — туго натянут. Она слышит шелест листьев, как если бы те были чайками, но не прислушивается к ним, и пусть в её глазах ты видишь изумление, она остается вне блаженного сияния, точно листья, что скапливаются меж камней и порогов на реке, ввергающей себя в море. Её волосы — рыже-алые, какими становились когда-то листья, прежде чем морские чары сделали их меньше деревом и больше металлом, чем-то менее живым и более призрачным. Она неуместна в этом лесу, как и всё её племя, давным-давно бежавшее к северу не только из-за твердыни, гниющей там, где леса встречают равнину; но в этом лесу, заключенном в стекло, она предстает в оттенках мшисто-бурого и кроваво-красного. По сравнению с этим лесом, этим обломком кораблекрушения, она — лиса на побережье, вся зубы, уловки и вопросы — и не знает клятв, и не знает проклятий, и свободна. Алая, точно бесконечная осень, последние гордые листья клена, что еще держатся на ветвях, не сдавшиеся наступающей зиме и блистательные при заходящем солнце. Алая, точно кровь, которая кипит во всяком, кто ещё дышит, точно ягоды остролиста, которые сияют сквозь снег, точно крокусы, прорезающие мерзлую землю, точно лесной пожар, который некому погасить. Алая, и жаркая, и бурная; и ты знаешь, что против неё ты бледна, холодна и недвижна, словно берег моря, над которым поднимается алое солнце. Ты же — ты точно этот лес, где ты рассеяла пену своей матери, точно лес, который ты заключила в соль и песок, так, чтобы в утреннем свете он почти походил на дом; ты — вся серебро, золото и жемчуг, и земля под твоими ногами слишком темна, слишком суха и холодна. Мир, что не двигается с места, изменился, а ты, созданная из света, точно ветер над горой твоей бабки, — нет, и эти горы — не твои, как и море. Они — её, и по её глазам ты видишь, что она знает это. В этих глазах, где отражаются пятна света, падающего сквозь кроны деревьев, света, что живет и умирает вновь согласно с самой юной и самой величественной из звёзд, — ты видишь это. В том месте, что звалось когда-то Линдоринанд, удлиняются тени.