Иногда совесть перестаёт работать

Идеально отглаженная рубашка, аккуратно уложенные чёрные волосы и его закрытые глаза. Из-под век текут слёзы, а с губ порывисто срываются иногда непонятные слова. Он вновь здесь. Он стоит на коленях перед образом около часа и люди вокруг начинают удивленно смотреть на него. — Не убил ли он кого, что так ревностно молится? — сказала одна женщина в возрасте, поворачиваясь на вторую. — Он приходит сюда каждый день в одно и то же время. Я никогда не видела подобного в молодом человеке. А он все говорит и говорит, пока в горле совершенно не становится сухо и темноволосый заходится в приступе кашля. Обессиленно опустившись перед образом, Серёжа проморгался и неловко встал, усевшись на колени вновь, продолжая молитву. Он касается своей шеи и тут же отдергивает руку, будто обжегшись. Все его тело горит, словно он только что побывал в печи. И он как будто вновь почувствовал те самые губы на своей коже. Невольно он почувствовал, как по телу бегут мурашки. Его руки гладят его кожу, пока Адамсон стонет в сладкой судороге. Его судорожное, лихорадочное дыхание, пылающие щеки, откинутая голова… Виталик без определённого ритма дрочит парню, входя глубже. И Серёжа замер, со стоном выпуская воздух из лёгких. Борисов нежен, как никогда нежен. И Адамсону от этого срывает крышу, насколько блондин внимателен к нему. Он нежно целует его лицо, хотя, скорее пытается это делать между стонами, матом и рассматриванием парня. Волосы Серёжи растрепаны, руки чуть ли не до треска сжимают простыни. Вдруг его закрытые от удовольствия глаза раскрываются, а губы раскрываются в беззвучном стоне. Спина парня выгнута, а на животе появляются белесые полосы, говорящие о том, что ему сейчас очень хорошо. Виталик сделал несколько резких движений и, резко выдохнув, кончил, тут же опустившись к губам парня. Дотронувшись до мягкого влажного рта темноволосого, тот прижался к нему, затянув Серёжу в мягкий тающий поцелуй… — Я люблю тебя, котёнок. — Серго довольно улыбнулся, мягко поцеловав парня в губы. — Я сильнее, Серый. — Ты опять ходил туда? Блять, Серго, что с тобой не так?! Я думал, что ты… Что ты понял. А оказывается, что ты, блять, не можешь не быть идеальным! Что, за содеянное совесть жрет, да? Слёзы вновь стекают вниз. /- Серёжа, ты бы все за меня отдал, да? — Конечно. Я за тебя свою жизнь отдам. — Нет, жизнь ты свою уже никому не отдашь. Она теперь моя. / Встав с колен и отряхнувшись, парень направился на выход из церкви, вытирая глаза. Он не пошёл бы в ближайшую. Эта церковь находится около североморского кладбища. Он, стремительным шагом отойдя от священного места, достал из кармана пачку сигарет. Да, он противоречит сам себе. Но по-другому он не может. — Что, замолил грехи и думаешь, что все? Можно курить тут же? Серго повернулся в сторону голоса. На него смотрел мужчина средних лет, что был на голову его выше, и хмурился. Между его светлыми русыми бровями образовалась морщина, а его неодобрительный взгляд заставил Серёжу отвернуться. — Ничего не бывает просто так. Сколько бы слез ты там не проронил, твои грехи останутся твоими грехами. Это бессмысленно. — Извините, но я не требовал вашего мнения. — Я был таким же, как ты в юности. И, поверь, это было то ещё время. Не мучай себя. Либо ты на одной стороне, либо ты на другой. По середине быть невозможно. — мужчина слабо улыбнулся парню, — друг мой, не повторяй чужих ошибок. После этих слов русый удалился к своей машине, оставив Серго одного возле входа на кладбище. «Знал бы ты, что происходит в моей голове.» Да Серго и сам не знает. Сплошной бред, что никак не может связаться в логическую цепочку. Какие-то несостыковки, странные выводы, мысли, что заставляют хмуриться. Это полный пиздец, и Серёжа уже давно убедился, что он не может так разрываться. Нервы на пределе, а этот всезнающий заставил парня сжать челюсти. «Такой же он был. А не похуй ли мне на это?» Приехав в Североморск, парень вышел на заставе и быстрым шагом направился к Борисову. Внутри будто все перевернулось. Захотелось вновь его присвоить, вновь доказать себе, что… А, впрочем, неважно. «Он ещё должен быть дома и, скорее всего, не спать. Но я в любом случае заставлю его быть бодрым.» Через двадцать минут он стоял возле двери Виталика и нажимал на звонок. — Иду, иду… — за дверью послышались шаги, а затем та открылась и Серго увидел зевающего блондина с растрепанными волосами, — что трезвонишь? Что-то срочное или так пришёл? — Очень срочное. — Серёжа сделал два шага и вошёл в квартиру, толкнув в неё парня. Тот потерял равновесие и уже начал падать, но Серёжа поймал того и прижал к себе, страстно целуя. Бурное возмущение Виталика в ту же секунду прекратилось, а его руки легли на шею парня, держась за того. Вдруг Адамсон подхватил парня с новым возгласом Борисова и понес того в спальню. Когда он бросил того на кровать, целуя и параллельно с этим раздевая парня, тот привстал, сжимая запястья темноволосого. — Что с тобой? Что-то случилось? Адамсон ухмыльнулся непривычно пошло и приблизился в лицу парня, тихо и чётко проговорив почти в самые губы. — Спермотоксикоз. Затем он впился в губы Виталика новым захватывающим поцелуем, опуская парня обратно на кровать. Тот подчинился и начал отвечать на поцелуй, сжимая в руках мягкие чёрные волосы. Тело Серго горело, словно у того жар, а его руки будто плавили кожу Борисова, что находилась под ними. И Виталик был готов умереть от этих прикосновений и поцелуев. Оставив на покрасневших губах голубоглазого сладкий, необыкновенно медлительный поцелуй, Серёжа привстал над парнем, а затем сел тому на бедра, ослабив галстук. Взгляд Виталика был прикован к пальцам Серго, что расстёгивали пуговицу за пуговицей на его рубашке. Блондин обязательно спросит, почему Адамсон так одет, а пока ладони Борисова в это время блуждали по бедрам темноволосого, оглаживая их, мягко нажимая. Тяжесть в паху выталкивала воздух из лёгких все чаще с почти незаметными ерзаниями Серго, чья нижняя губа цвета цветущей сакуры мягко прикусана. Через минуту рубашка оказалась на полу, и Борисов, видимо, не выдержав столь длинной паузы, потянул парня на себя за атласный чёрный галстук и тут же запустил руку в угольные локоны, сжимая их. Они вновь целовались как в самом начале. Со страстью, пылко, словно это их последний раз. И это до ужаса нравилось Виталику. Возбуждение обоих давало о себе знать, а на Борисове всё ещё слишком много одежды. Тот приподнял руки, помогая Серёже себя раздевать, и слегка привстал, когда Серго, пересев на одну сторону кровати, начал стягивать с парня его домашние штаны. И, спустя несколько мгновений, там же оказались брюки кареглазого. Вновь нависнув над Борисовым, он начал оставлять поцелуи на нежной, тонкой и такой чувствительной к прикосновениям коже шеи. Виталик слабо выгибался, сдавливая тихие низковатые звуки, вырывающиеся из груди. Вдруг Адамсон резко прикусил кожу чуть повыше ключицы и блондин тут же вскрикнул от неожиданности. Темноволосый лишь улыбнулся. В его блестящих темных глазах был голод. Жажда до горячей плоти, что вызывающе извивается под ним, желая больше прикосновений. На лице Виталика скулы уже давно окрасились в красный, что добавляет парню какой-то невинности. Серёжа облизывается, сдерживая порыв взять его прямо так, без подготовки. — Перевернись на живот. — хрипло командует тот, наблюдая за выполнением приказа. Блондин встаёт на колени и опускается грудью на кровать, опустив лицо в подушки. Он призывно виляет бедрами, будто прося ускорить процесс. Серёжа уже достал смазку и распределил её по пальцам, делая их достаточно скользкими. Затем он вставил в парня один палец, фалангу за фалангой погружая в тяжело дышащего парня. Тот нервно сжал в руках подушку, насаживаясь. Это лишь надо пережить, ведь он знает, что через минуту ему будет охуенно. Серго уже добавил второй и третий пальцы, и Борисов стонет, насаживаясь сильнее, чувствуя, как ему не хватает ощущений, как ему не хватает… — Блять! Серёжа! — слова срываются на стон, когда Борисов чувствует, как по нему будто прошел электрический заряд. Удовольствие ярко вспыхнуло усилением возбуждения, от чего натуральная смазка капнула на простынь, а с губ Виталика сорвался ещё один неконтролируемый стон, когда Серго вновь нашёл простату и начал двигать рукой только в том направлении. — Адамсон, я сейчас кончу… Твою мать, трахни, пожалуйста! — Борисов тихо хныкнул, больно прикусив губу. — Презервативы? — В ящике… Только давай быстрее! Темноволосый тут же встал с кровати и через мгновение оказался возле стола, а в следующее мгновение он нашёл нужный квадратик из фольги, которая уже через секунду валялась на столе. Серго медленно надел резинку и, усевшись перед парнем, медленно вошёл в него полностью, сжимая его бедра до белых следов и заставив голубоглазого застыть. Дыхание Веталя стало рваным. Тот старался дышать ровно, но давалось это с колоссальным трудом. Через раз из груди вырывался то тихий, то громкий стоны, заставляющие Серго послать все нахрен и начать двигаться настолько быстро, как это вообще возможно. Сначала оба пытались придерживаться какого-то ритма, но затем главной целью обоих было кончить и никто уже не думал о том, насколько громкие стоны тот произносит или о том, чтобы придерживаться ритма. Виталику просто сносило голову от той прекрасной заполненности, от того, что Серёжа так пиздато двигается, находя заветную точку. Хочется выгибаться, двигаться навстречу и стонать громко-громко, чтобы, выходя из квартиры, вызвать миллион вопросов у соседей, случайно вышедших в это же время на лестничную площадку. Потому что хочется, потому что Борисову невъебенно хорошо и тот сжимает ткань сильнее, срываясь на крик. Пошлые звуки биения кожи о кожу, глухой стук спинки кровати о стенку и хриплое «Блять, именно так! Да! Не останавливайся! Ты охуенный!», перемешанное со стонами, оглушает тишину комнаты, каждый раз заставляя Серго лишний раз рыкнуть, потянуть Виталика за волосы и жёстко, чтобы было болезненно приятно. Спина Борисова, как и руки, напряжена и покрыта испариной, а дышать становится все сложнее и сложнее. Понимая, что конец близко, Адамсон опустил одну руку на сочащийся смазкой член блондина и начал быстрыми движениями доводить парня до разрядки, продолжая выбивать из того воздух резкими движениями внутри. Он внутри узкий, гладкий и такой горячий, что кажется: ещё чуть-чуть, и он превратится в пепел, сгорев изнутри. Ещё несколько движений и Виталик судорожно сжимается вокруг Серго и, громко простонав имя парня, голубоглазый в экстазе опускается на кровать, все так же чувствуя ладонь парня на своём члене и то, как темноволосый, рыча, вбивается в Виталика. — Блять! И тот делает несколько порывистых движений, застывая над тихо простонавшим парнем. Отмерев, он целует лопатки Борисова, позвоночник, гладя его руками, и выходит, снимая использованный презерватив.

***

— Так ты мне расскажешь, что на тебя нашло, что ты заявился ко мне в воскресенье в 10 утра при параде и выебал меня? Виталик посмотрел на парня, только что вышедшего из душа, и протянул тому кружку с горячим чаем. — Я просто был зол на весь мир. А ещё очень сильно хотел тебя. Вот и всё. — Сережа расслабленно улыбнулся, отпивая. Он не хотел отвечать на вопрос про костюм, потому что у него не очень хорошо получается врать. Особенно Виталику. А если он скажет правду, то вновь увидит тот взгляд, вновь услышит тот вздох, после которого последует немая тирада про то, что так нельзя. И самое страшное то, что Серёжа это понимает, но ничего сделать с собой не может. — Всё? Я уже подумал, что наступает конец света, раз мы не смогли бы заняться сексом чуть позже. — блондин усмехнулся, неловко опершись о кухонную столешницу. Серёжа коротко рассмеялся, а затем подошёл к парню, нежно поцеловал того и невесомо провёл по его щеке носом, чуть отстранившись. На губах Борисова играла расслабленная улыбка, что так не часто появляется на его лице. А точнее, когда его никто не видит кроме темноволосого, что стоял напротив и так же улыбался, и когда он знает, что они только вдвоём. Он всегда становится более расслабленным и раскрепощенным, когда они вместе и рядом никого нет. Будто чувствует, что, если кто-нибудь увидит, как он разговаривает или улыбается Серго как-то не так, то за этим последуют какие-то страшные вещи, поэтому при каких-то свидетелях он складывается во что-то очень не настоящее и жалко выглядящее. — Каждый раз как в последний. Разве это не первое правило в сексе? И вновь усмешка. А ведь как все невинно начиналось…