На вершине мира

— Ты прекрасна, — говорит Маккой, проводя пальцем вниз по щеке к округлым губам. Они приоткрываются, подушечки касается кончик языка. — Божественна. От его пристального взгляда щеки заходятся румянцем, а сквозь нежную кожу под другой рукой чувствуется участившийся пульс. Маккой делает вдох: летний аромат волос и молодости пьянит и сводит с ума. — Ты божественна, — повторяет он. — Тебя нужно боготворить, пока ты еще свежа. Она упирается руками в его грудь и в притворном возмущении вопрошает: — А когда буду не «свежа»? — Двадцать — самый расцвет, — шепчет он, играя с кончиками волос, путая в них пальцы. — Но он скоро пройдет. — Мне двадцать один, — гордо вздергивает носик, будто это достижение: дожила до двадцати одного, неужели. — Расцвет скоро пройдет, — повторяет Маккой. Заводит несколько прядей за ухо. — Сейчас ты так хороша, — нашептывает, подаваясь вперед, прикусывает мочку уха, выдыхает так, что на коже появляются мурашки, и меняет тон, вкрадчиво продолжая: — Но скоро тебя начнет раздувать, залягут первые морщины, ты будешь красить волосы в погоне за модой, и они высохнут и истончатся, ты станешь слабой и ленивой, а потом одряхлеешь и иссохнешь, и будешь гнить в земле до конца вечности. Она отшатывается, дернув плечом, но сбросить его руку ей так и не удается. Маккой усиливает хватку. — Красоту нужно сохранить... — Я думала... я думала, что... — она шепчет, сбиваясь, в ее глазах паника, а сердце колотит все так же быстро, но только не возбуждение тому причиной, — что ты — моя судьба, твои слова... Он перехватывает ее запястье и прикладывается губами к метке. — «Голубую перчатку не вы обронили? Девушка? Эй!» — прочитывает он со смехом. — Какой нелепый повод для встречи... какой банальный, простой, самый чудесный повод для встречи с родственной душой. — Но... — ее взгляд падает на два коротких слова, чернеющих у него на ключице. — «Не я», — цитирует Маккой и, улыбаясь, добавляет: — Не я твоя родственная душа. Как жаль, ведь ты так красива... Она всхлипывает. — Нужно сохранить эту красоту навсегда. Так ведь? Сквозь нежную кожу чувствуется бешеный пульс. Маккой снова разглядывает метку соулмейта на ее запястье. Пульс стихает. Маккой зовет: — Джим? Дергается дверная ручка. Кирк выходит из ванной так неторопливо, так спокойно, словно он ни минуты не сомневался. — Понервничал? — спрашивает Маккой, улыбаясь. Кирк может носить сколько угодно масок, но Маккой всегда видит сквозь них того потерянного мальчишку, который пытается лгать ему в лицо и отрицать, что именно он следил за ним. — Я знал, что ты справишься, — отвечает Джим небрежно. Он протягивает руку, Маккой сжимает ее и встает. Джим ведет его в соседнюю комнату, и они не оглядываются назад. — Она была мила, — произносит Маккой. Кирк скашивает на него глаза, и в них азарт. — Она была дочерью Джекобсона. Всех, кто забывает свое место, ждет подобное. Ты хотя бы был нежен. — Он усмехается. — Меня даже проняло. Маккой толкает его на диван, узкий и гораздо менее удобный, чем кровать, на которой остались следы жестокости их методов. — Проняло? — Маккой опускается перед ним на колени. — Вот уж не думал, что такое возможно. Джим расставляет ноги шире и запрокидывает голову, положив одну руку Маккою на затылок. — Ты можешь очаровывать людей, если хочешь, — произносит он, охает, когда Маккой вбирает член наполовину, и добавляет — почему-то шепотом: — Хорошо, что не хочешь. Говорить Маккой уже не может, так что вместо ответа пытается заставить самого Джима замолчать. Джим стонет, впутывает пальцы в волосы и с силой давит. Маккой расслабляет горло. Он знает: власть в руках у них обоих, и это не подчинение, а совместная партия за все и против всех. Когда Джим доходит до пика, Маккой отстраняется и пускает в ход руку. Капли попадают на ключицу, пряча часть букв. Расслабленно выдыхая, Джим выдавливает смешок. — «Не я», — озвучивает он. — Такая удобная метка дает много возможностей. Маккой облизывает губы и поднимается. — Ты даешь много возможностей, — говорит он, дотрагиваясь до подбородка Джима и поворачивая его голову к себе. На губах Джима возникает усмешка — хитрая, почти оскал, так он улыбается, когда хочет, чтобы у собеседника волосы встали дыбом на загривке. Маккой все еще видит такого же решительного и целеустремленного, но перепуганного паренька из подворотни, который спрашивает, не Маккой ли предназначен ему судьбой. — Не я, — говорит Джим и делает жест в сторону перегородки, за которой стоит огромная кровать, которую украшает отпечаток следующего его шага в борьбе за власть. — Мы сами находим эти возможности и добиваемся поставленных целей. Маккой целует его и чувствует вкус крови на губах.