"Серёжа заболел"

Ни один родитель не может относиться к своему больному ребёнку так же, как к здоровому. Температура стабильно держится на тридцати восьми. Вызывали Скорую: немного подержали, жар чуть-чуть сбили и вернули домой, а там опять — снова здорово. Не простуда, не кашляет. Горло не красное. Похоже на грипп, но, кроме температуры и общей слабости, других симптомов нет. По крайней мере, так сам Серёжа говорит. В последний раз заплакал, когда мама в трёхсотый раз спросила, точно ли у него ничего не болит. Тогда отец, всегда до того спокойный, вдруг взревел, ударил по столу и закричал на маму, что «да она уже достала своими расспросами, ничего же не поменяется». Ира испугалась: Саша прежде так никогда не вёл. Уж сейчас-то, когда болен их сын, она больше всего на свете нуждалась в его поддержке… Хотя, конечно, он ведёт себя так, потому что испуган. Он испугался. Да, он мог бы понять, как Ире сейчас тяжело, но от мужчин нельзя требовать слишком многого. В конце концов, Саша покорно исполняет просьбы жены, иногда уходит пораньше с работы, сидит с Серёжей, развлекает Аню, которой, понятное дело, скучно и обидно… Нет, Саша — большой молодец, и Ира совершенно зря на него сердится: психануть может каждый, это совершенно не страшно. А вот то, что уже вторую неделю у ребёнка жар и предобморочное состояние — вот это страшно. Мама говорит, что они его неправильно лечат, и между строк колет Иру напоминанием о своём совете сделать аборт. Свекровь уверена, что они его неправильно лечат, и прямо сообщает Ире, что ей надо было послушаться и таки сделать этот несчастный аборт. У них всегда всё просто: всё хорошо, ребёнок желанный и запланированный — аборт, ведь «ты ещё не отгуляла, тебе ещё на работу устраиваться, тебя с пузом такую никто не возьмёт»; беременность случайная — тем более аборт, ведь «о ужас, вы его не прокормите, зачем вам лишний рот». Ничего, прокормили. И на работу Ира устроилась. И Саша, умничка, поддержал. И анализы были хорошие… Так почему же так хочется сейчас пойти в комнату, где лежит и плачет маленький Серёжка, и просто закрыть ему лицо подушкой? Минут на пять. Даже не для того, чтобы убить или задушить, просто чтобы хоть чуть-чуть побыть в тишине. «Тебе просто очень тяжело, — говорит ей внутренний голос. — Ты просто очень устала и не знаешь, что делать». Действительно, она устала. Но это же не повод думать о смерти ребёнка. — Ма, смотри, что мы рисовали, — Аня назойливо тычет рисунком маме под нос. Ира покорно смотрит: сейчас ей неинтересно, но игнорировать поделки ребёнка — педагогически неправильно. И нечестно в таком, общем онтологическом смысле. — А где Серёжа? — спрашивает Ира, не найдя на милом и ярком рисунке дочери сына. — А он болеет и дома остался, — беззаботно ответила Аня. Ира промолчала. Надо было бы отругать, но сейчас у неё нет сил даже на это. Ничего, пусть Саша ей что-нибудь скажет. Если ему будет, что сказать. — Вот, держи. Отпишись мне, когда позвонишь, ладно? Ира растерянно и как-то по-овечьи бессмысленно уставилась на сальную бумажку с записанным от руки телефоном. Цифры разборчивые, Людка явно старалась, а вот имя… Темуслан, Тамырхан, Тамафап? Как это вообще читается? — И как, берёт дорого? — спросила Ира, даже не уточняя, какое имя у этого всемогущего доктора. — За приём вообще не берёт, чего я тебе его вообще советую, — бойко ответила Людка. Она взяла новую чашку и лицо Иры на секунду скривилось: Людка ещё не допила свой кофе из предыдущей, а ведь Ире за мытьё посуды никаких премий не доплачивают. Это даже не входит в её обязанности. — Он за лекарства берёт, если будешь покупать. Курс — пятьдесят тыщ, можешь сразу оплатить, можешь поразово покупать. — Разово, — рассеянно поправила Ира, расправляя вонючую половую тряпку. — Дорого, пятьдесят тысяч-то. — Ну, не хочешь — не покупай, тут твоё дело. — Старая кофейная машина заурчала, задребезжала и зашаталась в попытках нормально работать. Из капучинатора непроизвольно пошёл пар, а из трубок — вонючая жижа купленной по скидке «Чёрной Карты» в зёрнах. — Я вот покупаю, я как-то в лекарствах не разбираюсь, сама их делать не могу. Хотя вообще Тамерлан Давыдыч говорит, что можно самой их как-то добывать… — И как, помогает? — спросила Ира, задумавшись о том, что всё это звучит очень уж подозрительно. Конечно, она не будет звонить и связываться с человеком, берущим бешеные деньги за то, что можно, как он сам говорит, взять бесплатно. Она же не полная дура. Лицо Людки на секунду приобрело выражение облегчённой радости и просветления. Ире даже стало немного стыдно за свою подозрительность: Людка же хочет как лучше. Разве не она прятала ревущую от своих горестей Иру в подсобке и выгораживала перед приехавшим начальством? Да и потом, Ира и сама помнила, как Людка убивалась, когда только-только заболела её мама; что-то страшное было, то ли с костями, то ли с тромбом… Это, конечно, не простуда, и потому сейчас Ира не очень верила заверениям Людки во всемогуществе этого Тамерлан Давыдыча (имя-то какое, жуть, черномазый небось): ну ладно, врач может кости хорошо лечить, но как он может и это, и вирусы одновременно изгонять? Нет, Людка явно тут что-то наговаривает. Переоценивает небось, как и всё, что с ней происходит в жизни, будь то горести или радости. Но это счастливое и спокойное лицо человека, справившегося с бедой, не врёт. Ира такие вещи чувствует. — Ладно, позвоню как-нибудь, — торопливо, словно извиняясь, сказала она, запихивая бумажку в карман старых дешёвых джинсов. — Скажи, ты на завтра пропуск оформила?.. Серёжа плакал всю ночь. Это не было гипертрофированным преувеличением или бредом уставшей от тяжёлой физической работы женщины; Серёжа просто не замолкал. Ему стало плохо ещё в десять вечера, в пол-двенадцатого окосевшая от плача сына Ира отправила Аню в родительскую комнату (пусть хоть кто-то выспится в этом доме), затем ближе к часу позвонила в Скорую. Ей, как обычно, посоветовали раздеть ребёнка и поменять ему одеяло на простыню, и больше ничего толкового не сказали. — Почему вы не приедете?! — наконец психанула Ира. — У меня ребёнок умирает, ау! — Женщина, прекратите истерику! — мерзким голосом ответил ей динамик мобильного телефона. — Вы даже симптомы описать не можете, на каком основании бригаду оформлять? Дальше Ира разговаривать не смогла: она просто орала. Крики мамы пугали и без того страдающего Серёжу, а ещё разбудили мужа. Саша забрал у Иры трубку, когда она уже почти минуту вопила на гудки, не понимая, что связь оборвана, что оператор просто отключился, не стал слушать её, не поднял на уши всех врачей и фельдшеров, чтобы спасли одного-единственного больного мальчика… — Ложись спать, — приказал Саша. — Я всё улажу. Ира спать не легла, но и Саша ничего не уладил. Саша пообещал пожаловаться в Министерство здравоохранения, грозил судом, в красках описывал страдания маленького мальчика, у которого уже почти месяц неадекватно высокая температура и боли в области груди. Какие боли — неизвестно; нет, рентгенография ничего не показала. Нет, все остальные здоровы. Нет, у второго ребёнка всё хорошо, в последний раз болела краснухой почти год назад. Нет, других симптомов нет… — Запишитесь к дежурному врачу на утро, — преступно сухо сообщил оператор Скорой. Ира ковыряла носком поклёванный линолеум. К трём Серёже удалось заснуть, а вот она уже спать не могла: слишком сильно устала. Слишком испугалась, перенервничала, рассердилась. Саша поставил зверобой и сам в процессе отрубился — прям так, за столом. У Иры не было даже желания растолкать любимого мужчину и уложить его спать, настолько подавленной и несчастной она себя чувствовала. Запишитесь к дежурному врачу. Рентгенография ничего не показала. Где у тебя болит, Серёжа? Тут. А как болит? Боль такая острая-острая или глухая такая, приступами? Серёжа, хватит плакать. Хватит пугать меня. Так, всё, сейчас ты либо говоришь, где у тебя болит, либо я уйду к тому мальчику, который не будет плакать. Жестоко, неправильно так говорить, но Ира не думала даже об этом. Она вообще ни о чём сейчас не думала, даже о том, когда всё это кончится. Лёгко быть хорошей мамой, если у тебя есть на это силы, — а что ж делать тем, кому только и остаётся, что распластаться на полу и сдохнуть? Вот как ей сейчас. Раз она не спит, значит, надо чем-нибудь заняться. Вчера осталась недомытой посуда. А ещё она не занималась стиркой, а ведь белья скопилось много, слишком много, чтобы его можно было игнорировать. Правда, кто всё это будет гладить… конечно, она, кто же ещё. Ведь не Саша же, у него и так без глажки забот хватает. Руки, привычно обшаривающие карманы готовящейся к стирке одежды, нащупали твёрдую десятку (Ира воровато сунула её в полку под трюмо: десять не десять, а всяко деньги, пригодятся ещё), оторванную от пальто пуговицу и бумажку. Ира развернула её — там телефон и кривая подпись, Тарымзан или как-то так. «Тамерлан, — вспомнила тут же она. — Тамерлан Давидович. Черномазый». Перед глазами возникло то загадочное счастливое выражение на Людкином лице, и Ире захотелось эту бумажку к чертям порвать. А лучше — горло Людке проткнуть, хоть ножом, хоть шваброй, хоть чем ещё. «Брось, — пришлось ей напомнить самой себе. — Она ни в чём не виновата. У неё такая же история была, с мамой». «Да, но там то ли кости, то ли тромб, а тут у Серёжки вирус» «Да какой вирус длится неделями и не перескакивает на остальных членов семьи?». Ответа на этот вопрос Ира не находила. Возможно, потому, что не думала — не было на это сил. Возможно, потому, что она в этот момент взяла телефон и набирала записанный на бумажке номер (хорошо, что хоть цифры Людка постаралась нацарапать аккуратно, а то замучилась бы Ира её каракули расшифровывать), а когда трубку взяли, судорожно сглотнула и, запинаясь, произнесла низким интеллигентным голосом, специально отрепетированным для важных разговоров по телефону: — Тамерлан Давидович? Извините, пожалуйста, что так поздно… Ох, Вы не спите? Хорошо, меня зовут Ирина Зайцева, и мне порекомендовала Вас Ваша… да, Ваша бывшая клиентка, Людмила Покрышкина… Что там происходило за закрытой дверью, Ирина не знала. И, честно говоря, знать не хотела. Она приехала одна — ну, только взяла с собой удачно проснувшегося Серёжу. Она умоляла мальчика не шуметь, и Серёжа совершенно неожиданно послушался её: вероятно, ему даже в таком состоянии нравилось, что у них с мамой есть общая тайна. Ехать к этому Тамерлан Давыдычу оказалось не так далеко, а по пустынным московским дорогам — и совсем скоро. Ира немного дрожала, что у неё могут проверить права (своих нет, взяла мужнины), однако ГАИ то ли просто не попадались, то ли не желали беспокоить аккуратно едущую нервную дамочку с ребёнком в автокресле. Сейчас же Ирина совсем не думала про ГАИ или про раннее пробуждение мужа, который может и не поверить наскоро сочинённой бредовой записке про доктора (и как минимум задастся вопросом, почему Ира его не разбудила, раз такое срочное дело). Сейчас она могла думать только о Серёже. Звуков никаких нет. Это странно. Надо пойти проверить, заглянуть… Или не надо? «Что вы собираетесь с ним делать?» — спросила она врача. «Лечить, — ответил он. — Но посторонние люди в операционную не допускаются». Да, конечно, это правило Ира помнила: ей в детстве резали аппендицит, и мать также не пустили в операционную, хотя она рвалась. Но там-то была больница, а тут… Тамерлан Давидович показал ей кабинет, где будет проводиться лечение — вроде всё нормально, выглядит, как и все обычные кабинеты. Или нет? Ира в них совершенно не разбиралась. «Вы будете его резать?!» — «Мамаша, успокойтесь. При пневмонии никто не режет пациентов. Но вы будете мешаться, покиньте, пожалуйста, кабинет» — «Когда Вы закончите?» — «Минут через двадцать. Может быть, полчаса, но вряд ли. Я стараюсь не загадывать наперёд, всегда могут возникнуть неожиданные проблемы» — «Полчаса?! Так скоро? А что Вы будете всё-таки делать?» — «Мамаша, если Вы мне не доверяете…» — «Но я же имею право знать»… Ну и так далее, долгий был разговор. Будет желчь выпускать. Что за желчь? Говорит, при пневмонии скапливается. Значит, всё-таки будет резать? Закатил глаза кверху. Раздражённо сказал, что, если она не желает спасти своего ребёнка, то вот, пожалуйста, вызывайте Скорую Помощь. «Если она приедет». Надо было вызвать Скорую Помощь. Почему так тихо-то? Сколько прошло времени? Минут семнадцать. Ладно, есть ещё три минуты до конца, врач сказал «двадцать». А потом она войдёт в кабинет. Или лучше не надо? Всё ещё три минуты. Спать совершенно не хочется. Может быть, приоткрыть дверь?.. Нет, то, что она увидит, не операционная, а приёмный кабинет. Если она туда войдёт, он услышит… Ну когда же, когда же останется две минуты?! Боже, эта операция тянется вечность… Кто вообще оперирует за двадцать минут? Разве там не надо сделать надрез, швы наложить? Он сказал, что резать не будет. Ну тем более! Хотя ей в зубном кабинете за три минуты удалили старый зуб, уже без нервов, без всего, просто взяли и вытащили… — Мамаша, принимайте ребёнка! Ира резко вскочила со стула, и телефон, неудобно лежавший на коленке, упал на пол. Серёжа выглядел очень бледным — ещё бы, столько дней с кошмарной температурой! — но, как ни странно, намного лучше и бодрее, чем когда она его привезла. — Спать хочу, — сказал Серёжа, приткнувшись к Ире. — Сейчас поедем, — нервно бросила она сыну, затем перевела взгляд на Тамерлана Давидовича. Молодой, высокий, когда только встретились — был только во врачебном халате, без респираторной маски и шапочки. Без них он небритый, с отросшими нечёсаными волосами, какой-то невыспавшийся и зелёный, чистый хиппи. А в спецодежде сразу видно — профессионал. — Мне зайти?.. — Заходите, — равнодушно бросил Тамерлан Давидович, снимая маску. — Хотя это совершенно необязательно, других людей тут нет. Ира зашла. Попросила Серёжу посидеть в коридоре; он захныкал, сказал, что хочет с мамой, мама, чувствуя, как кровоточит её сердце, пообещала, что она скоро вернётся. Только обсудит «взрослые вопросы» и вернётся. «Всё равно хочу с тобой» — «Серёжа, ну хватит. Мальчики не плачут». Закрыла дверь. Ира знала: ломиться Серёжа не будет. По дороге надо будет купить ему шоколадку. — И как его лечить дальше? — спросила Ира, не поднимая глаз на доктора. Тамерлан Давидович не врал: спустя три дня Серёжа очень сильно захотел пить. Нельзя сказать, что Ира не была к этому готова; она запасалась водой, покупала соки и газировки, стащила с работы чай и кофе, но она совершенно не оценила масштаб мучительной жажды её сына. Серёжка просто не напивался. Вода, соки — всё это оказывалось бесполезно; немного действовали крепко заваренные чай или кофе, но и то очень недолго: через несколько часов Серёжа снова бежал в ванную — пить из-под крана, или к маме — с надоевшей просьбой «мам, пить хочу». — Штаны проссышь, — смеялся Саша; он, впрочем, потом спросил Иру, нормально ли происходящее, и Ира пообещала свозить Серёжу в больницу. Они, конечно, совсем не помогли, и болезнь Серёженьки рассосалась сама собой, но эта жажда… — Ну, хорошо хоть пить хочет, а не сдохнуть, — опять засмеялся Саша. Сейчас Иру раздражали его шуточки; конечно, он и сам сильно волнуется, и за шутками скрывает нормальную отцовскую обеспокоенность… Но, чёрт возьми, и от этого человека у неё двое детей. Аня жалуется, что Серёжа по ночам странно смотрит на неё, и просится к родителям в кровать. Конечно, ей просто так кажется: Ира заходила к ним в комнату, ничего у них там не происходит. Серёжа, впрочем, спит не всегда, но это же понятно, ему так сильно хочется пить. Пить, пить, пить, пить. А ведь он совсем не выглядит иссохшим. «Я же сказал, что через три дня Вы мне сами позвоните». Сейчас Саша на работе. Ира на работу не пришла; Людка написала ей обеспокоенную смс. Говорила, что волнуется, спрашивала, что там с Серёжкой. Потом отправила смс, что начальство подозревает, будто бы Ира ворует. Конечно, Людка в это не верит, и она прикрыла подругу, но — «не могу ж я об этом молчать». Ира написала ей: «Спасибо». И затем спросила: «Ты лекарство маме сама делаешь?». Через час пришла смс: «нет, я покупаю. ира ты свозила, да? что тебе ответили???». «То же, что и тебе. Я не купила лекарство, я не взяла с собой денег». Через пять минут: «так заплати сейчас» На эту смс Ира не ответила. Она соврала ещё в предыдущей. У неё были деньги — правда, мужнины, не свои. Она тогда их с собой взяла. Но просто… «Скажи, что Вы пропишете моему сыну» Саша ушёл на работу. Аня спала в родительской комнате. Людка атаковывала смсками — ответь, не ответь, придёшь на работу, ладно, не приходи, но завтра чтоб обязательно, что там с лекарствами надумала… Ира уже перестала их читать: ей некогда, она заваривала чай. «Лекарство, конечно. В смысле, я не понял вопроса?» Чтобы успокоиться, Ира позвонила маме. Не помогло: мама, конечно же, обо всём знает лучше Иры и говорит, что надо позвать священника. А ещё — не баловать, а подержать Серёжку на простой воде, супе, ну и всяких таких жидких блюдах. И клизму поставить. Отлично, как хорошо, что у мамы всегда есть безошибочное средство на все случаи жизни. Может быть, клизма и денег Ирине даст? Без толку. Всё без толку, что бы она ни делала. «Что это за лекарство, каков его состав… Не издевайтесь надо мной, просто ответьте». Саша написал смс: задержится сегодня до ночи. Много работы. Зато потом — три выходных дня. Хорошо. Это хорошо, что его сегодня не будет: почему-то Ира в последнее время начала тяготиться присутствием мужа. Он, конечно, ей помогал: заваривал Серёже чай, сидел с ним, с Аней, иногда даже готовил есть… У неё всё-таки очень хороший муж. Но как же она от него устала сейчас. — Вот, попей, — ласково сказала Ира Серёже. Он послушно поднял чашку и начал жадно пить крепкий, несахарный ассам. — Тихо-тихо-тихо ты, обожжёшься же, ну. «Хотите приготовить сами?» Раздался звонок по домофону. Кто это? Может, начальник или Людка? Рано, конечно, но если они считают, что Ира воровка… Хотя почему бы просто не позвонить? Должно быть, они всё поняли, и теперь уже вызвали милицию. — Вы что, меня до смерти будете здесь морозить?! — раздался яростный, рассерженный голос свекрови. Слава Богу, нет, всё-таки не милиция. Хотя лучше бы, чтобы это были они: может быть, Ира рассказала бы им про Тамерлан Давыдыча… «Просто скажите, что это». Зоя Иванна сегодня явно встала не с той ноги. И без того желчная и неприятная, не любящая Иру, сегодня она просто как сорвалась с цепи: что ж ты за мать-то такая, докторов на место не поставила, ребёнку глистов посадили, состояние ухудшили, ну-ка, пошла вон, дай мне на него посмотреть… Она не слушала терпеливых объяснений Иры, что Серёже уже намного лучше, что температура спала, что даже её драгоценный Саша не мог добиться от бесплатной медицины хоть какого-то результата, а она смогла. Да, Серёжа хочет пить, и — какие, к чёрту, это глисты? Нет, мальчик только заснул, не надо его тревожить… — Извести ребёнка решила! — бросила Ире прямо в лицо дражайшая свекровь. — Конечно, мальчик сдохнет, так тебе больше квадратных метров отойдёт! А ну пошла отсюдова, пока хуже не сделала! Ира застыла на месте. «Ну, в принципе, там намешано много всего. Но Вы можете обойтись одним основным компонентом… Я бы не рекомендовал, впрочем, этого делать, если Вы не хотите неприятных последствий. Ваш ребёнок будет здоров… но, поверьте, Вам это не понравится» — Как Вы смеете?.. Ира, едва стоя на ногах, вошла (хотя, вернее, вползла) в детскую. Свекровь с видом профессионального медика осматривать горло Серёжи, цепко и неприятно держа его за челюсти. Сын бросил на маму умоляющий взгляд. — Ирочка, простите меня, пожалуйста, я погорячилась, — без тени извинения в голосе, серьёзно и профессионально, отчеканила Зоя Иванна. — Но за ребёнком Вы и в самом деле следите спустя рукава. Посмотрите, он такой слабый, обескровленный… Понятия не имею, как вы его лечили, но на пользу ему это явно не пошло. «Просто скажите мне, не темните» — Ладно, я сама всё сделаю. Ирочка, дайте мне… Боже, это Вы так обрезались сильно? «Окей, только не говорите, что я Вас не предупредил» Ира посмотрела на Зою Иванну — удивлённую, но в то же время недоброжелательную, пронзающую бедную Иру взглядом, словно ждущую, что та откроет ей какой-то грязный секрет. Перевела взгляд на Серёжу: тот, на секунду освободившись от экзекуции, схватился за стоящую рядом с кроватью бутылочку воды и жадно приложился к её горлышку. Спиной почувствовала канцелярский нож: он стоит в школьном наборе, они с Сашей заранее его купили для Ани, когда она пойдёт в школу. Прислушалась к звукам в доме: как хорошо, Анечка спит. Выдохнула. Сказала: — Да, я так сильно обрезалась. Что Вам подать, бинты? Нож?.. «Это кровь. Примерно двухсот грамм ему хватит дня на два». Впервые за долгое время Серёжа заснул спокойно.