Осколки стереотипов

Талия.

Я слишком часто испытывала два таких непохожих чувства по отношению к одному и тому же человеку одновременно. Раздражение (или злость, если честно, я сама ещё не разобралась), ведь Нико был слишком назойливым. И некое уважение, ведь он оказался не из тех, кто просто так сдается. В любом случае, все это мне совсем не нравилось. Ди Анджело пугал меня своими глупыми попытками всколыхнуть во мне какую-то ностальгию о времени, которое давно прошло. Времени, которое не вернуть, как бы он этого ни хотел. Нико не упускал возможности завести разговор на эту тему, вспоминая мои выходки. Я надеялась, что, изо дня в день натыкаясь лишь на мое безразличие, которое порой было очень трудно изобразить, он успокоится. Поймет наконец, что мне уже давно не нужно то, что, как он для себя не без основания решил, я подавила в себе, что это осталось там же, где и мои шестнадцать лет. В чёртовом прошлом, где абсолютно не было желания копаться. Хотя, если честно, иногда хотелось стереть с лица застывшую маску безразличия, рассмеяться в голос и послать всё к чёрту. Но лишь иногда. А потом я включала на ноутбуке очередной выпуск новостей, которые не обходились без описания плачевной ситуации в Одиннадцатом и Двенадцатом королевствах, продолжающих слепо разорять друг друга, и наваждение проходило. Только неожиданный поворот событий, прекращение войны, улаживание конфликта — то есть, только чудо — заставит меня усомниться в верности многих своих решений. Многих, но не всех. Мы с Перси отменили бы свадьбу, я бы менее предвзято относилась к той же Дрю, с которой, несмотря на то, что знаю всю жизнь, едва ли перекидывалась парой фраз. Я бы позволила себе выглядеть так, как того желало сердце, а не требовалось по неофициальному дресс-коду. Я бы снова начала заниматься музыкой, которую бросила после слов отца, что это будет мне мешать получать высшее образование на дому. Я никогда больше не называла бы это все мечтами. Это был бы план. И, наверное, я бы перестала говорить о своих желаниях в сослагательном наклонении. — Я помню твою цветную прядь, — никак не унимался Ди Анджело. А я перевожу взгляд на его скулу, где ещё несколько дней назад красовалась глубокая царапина, почти затянувшаяся сейчас. И ловлю себя на том, что мягко улыбаюсь, видя, что она практически зажила. — Она была где-то здесь, кажется. Протягивает руку и, не касаясь, показывает пальцем на мои волосы. Удивительно, но он попадает в точку. Я любила перекрашивать эту прядь на протяжении практически трёх лет и, чёрт, делала это практически каждые две недели. Мне нравилось удивлять людей вокруг необычным цветом или смешивать краски. До сих пор не уверена, что именно и кому я пыталась этим доказать. А может быть, делала это по настроению. Удивительно, что он помнил это, ведь в то время мы уже не общались. А потом мне исполнилось семнадцать, и я закрасила лиловый черным, ещё до конца не переварив новость о помолвке. Помню, тогда Джейсон пошутил, что чёрный — цвет траура. Я не смеялась, хотя и скорбить было незачем. Это слишком громкое слово для подобного. — Больше всего мне нравился синий, — его слова заставляют улыбнуться. Мне тоже. — Под цвет глаз. Но эти воспоминания не доставляют удовольствия. Особенно, когда их озвучивают в попытке что-то доказать. Если честно, до сих пор не поняла кому именно. Хочется, чтобы он замолчал. А лучше всего — испарился из библиотеки, в которую я по своей неосторожности зашла, чтобы поучаствовать в очередной бессмысленной беседе близнецов Стоулл и, встретившись взглядами с Ди Анджело, понять, что бежать поздно. Потому что он добрался бы до меня и пригласил сесть за длинный стол со странной формы светильниками раньше, чем я — до двери. У меня не хватило смелости, чтобы резко ему отказать. Лучше бы Нико завёл разговор о погоде, которая сегодня разбушевалась не на шутку, обрушившись на Третье королевство снегопадом. — И твоя первая гитара, которую ты… — Перестань, — не выдерживаю я. Не уверена, помнит ли он, ведь между нами пропасть в десять лет без общения, но моя первая гитара — тема, которую не стоит затрагивать. По крайней мере, не в моём присутствии. Её подарила мне мама, когда я восьмилетняя в слезах вернулась после разговора с отцом, который пытался всячески воспротивиться моему желанию заниматься музыкой. Если честно, ещё пару лет после этого я могла играть на ней только в мечтах, ведь низкой и весьма слабой девочке было затруднительно удержать гитару в руках без посторонней помощи. Мама сказала, что бессмысленно покупать инструмент поменьше, ведь я все равно рано или поздно вырасту, а она хотела, чтобы гитара осталась, как напоминание. В тот момент я ещё не до конца понимала, напоминанием чего это должно мне послужить. А через три года она умерла. Через пару дней после того, как я в первый и в последний раз кривовато сыграла матери мелодию какой-то детской песенки. Потухла на глазах за два с половиной, словно фетиль свечи от порыва ветра. Отец горевал недолго. Уже через три года и восемь месяцев я познакомилась с Герой и решила для себя, что не выношу её, хотя, впрочем, она не была злобной мачехой. Но и я не Золушка. Удивительно, но Гера отчаянно пыталась найти со мной общий язык так же, как у неё получилось это с Джейсоном. Но меня устраивало то, что у нас есть сейчас. А именно — безразличие. — Ты нарисовала что-то на той гитаре, — не услышав или вовсе проигнорировав, продолжает Нико. — Перестань, — громче повторяю я. — Что перестать? — нахмурив тёмные брови, спрашивает он. — Вспоминать о том, что уже прошло. — Это называется ностальгировать, Грейс, — растянув губы в кривоватой, но привлекательной  улыбке, проговаривает Ди Анджело. — Ностальгируют, когда вспоминают о чём-то хорошем! — голос дрожит, и я до боли закусываю дрожащую губу. Воспоминания о маме порой доводили до истерики. — Просто перестань. Пожалуйста. — Что именно я сказал плохого? — Какая разница? — сжимаю зубы. — Что ты пытаешься мне доказать? — Что тебе не нужно вести себя так, — не колеблясь и даже не обращая внимания на мою растущую злобу, отвечает Нико. — О, а ты, конечно, чёртов психолог! — почти подпрыгиваю я, резким движением отодвигая стул назад. — Откуда ты можешь знать, что мне нужно? — Грейс, я был твоим другом с самого рождения и следующие десять лет, — как нечто очевидное, говорит принц, глядя на меня исподлобья. — Да иди ты к чёрту! — в сердцах восклицаю я, в глубине души удивляясь его непробиваемости. — Люди имеют чудесную особенность: меняться. Если ты не заметил, мне двадцать, и я могу обойтись без твоих советов! — Глупо отталкивать тех, кто хотя бы пытается справиться со всем тем дерьмом, которое ты вбила себе в голову, — кажется, он изо всех сил старается говорить спокойно. — Но если тебе не нужна помощь, то следующие двадцать лет тебе придется разбираться в себе самостоятельно. А потом удавиться из-за собственной глупости. — Ты слишком высокого о себе мнения, если думаешь, что именно ты — тот человек, который мне нужен, — выдавливаю из себя, пока смысл слов, сказанных Ди Анджело, медленно до меня доходит. По крайней мере, пока между нами расстояние в пару метров, я не признаю его правоту. — Хочешь помочь? Отвали! Разворачиваюсь на месте и быстрым шагом иду в сторону двустворчатой дубовой двери, по дороге поймав на себе вопросительные взгляды Тревиса и Коннора. Выхожу и шумно выдыхаю, облокотившись о стену, пустыми глазами глядя в окно Восточного крыла, где крупные хлопья снега отливали белизной несмотря на тёмное время суток. Кончиками пальцев касаюсь волос в том месте, что когда-то переливалось всеми цветами радуги, и закусываю губу, почувствав во рту металлический привкус крови. Ди Анджело был прав. Но это не отменяет того факта, что он вел себя как придурок. А я в свою очередь сделала всё, чтобы выставить себя истеричкой. *** Следующие сутки я чувствовала себя отвратительно. Сначала я злилась. Казалось, что во всем стоит винить только Нико. В конце концов, именно он завел этот разговор. Именно он с таким рвением пытался разбередить старую, почти затянувшуюся благодаря годам самовнушения и попыток всё принять, рану. Именно он спровоцировал на подобную реакцию, разозлив меня окончательно. Через пару часов злость сменилась чувством стыда, обрушившимся подобно волне — быстро и неожиданно. Я ворочалась в постели, слушая тихие шаги и голоса за дверью, глядя на снегопад, который прекратился лишь под утро. У меня так и не получилось заснуть той ночью. Наблюдая за тем, как блестит снег в первых лучах солнца, я чувствовала себя, мягко говоря, паршиво. Какая-то часть меня понимала, что показывать характер в этой ситуации — бессмысленно, ведь у Нико есть все права на меня злиться. Но извиняться перед ним я бы, определенно, не стала. Я пропустила завтрак, сославшись на головную боль, когда Перси, неожиданно весёлый и улыбчивый, каким его не встретишь по утрам, зашёл за мной. Меньше всего хотелось пересекаться с Ди Анджело. Честно признаться, я до сих пор не понимала, как реагировать на все то, что было сказано тем вечером. Вести себя так, словно ничего не произошло? Снова притворяться? Тогда мнение Нико обо мне станет ещё хуже, чем есть сейчас. И я совсем не понимала, почему мне стало это важно. Обижаться? Кажется, времена, когда можно было ходить с надутыми губами после ссоры с этим парнем, давно остались в прошлом. Мы совсем не в тех отношениях для подобного. Я не знала, что делать и не знала, почему хочу что-то сделать. Я пролежала на кровати, бессмысленно разглядывая потолок, пока неожиданная идея, показавшаяся единственной стоящей из всех уже мелькавших в голове, не заставила меня подпрыгнуть, будто бы я лежала на иголках. Прошло полчаса до того, как я решилась пойти к одному из немногих людей, который знал это королевство, и, надеюсь, не отказался бы мне помочь. В Северном крыле было холоднее, и я застегнула толстовку почти до носа. Я неуверенно переминалась с ноги на ногу, стоя напротив двери в комнату Бьянки. Прислушивалась, но, естественно, ничего не услышала. Если честно, я сомневалась, что у неё будет возможность сделать то, о чём я хочу попросить. Но было чертовски интересно попробовать. — Талия? — с нескрываемым удивлением произносит принцесса, открыв дверь после моего настойчивого стука. — Что ты здесь делаешь? — Если это Эндрю, то захлопни дверь! — я не успеваю ответить, потому что рядом с Бьянкой возникает невысокая девушка примерно её возраста с открытым блеском для губ в руках. Видимо, я помешала. — О, чёрт, — она вдруг прикрывает рот ладонью и приветливо говорит: — То есть, я имела ввиду, здравствуйте. — Боги, Иза, расслабься, — Ди Анджело закатывает глаза. — Талия, знакомься — это Изабель, сестра Эндрю. — Привет, — дружелюбно улыбаюсь, надеясь, что по моему лицу не видно, что я понятия не имею о ком она говорит. — Она его не знает, — констатирует Изабель, когда Бьянка пропускает меня в свою комнату. Несмотря ни на что, она выглядит как комната обычного подростка, пусть и раза в три больше. Письменный стол завален книгами, а кровать — одеждой. Распахнута и дверь, видимо, ведущая в гардероб. Тихая музыка раздается из небольших колонок, стоящих на прикроватной тумбе рядом с фотоаппаратом, а сиденье кресла, стоящего около зашторенного окна, не видно из-за кучи косметики. Видимо, девушки куда-то собираются. По крайней мере, одна из них точно, потому что по домашнему виду Бьянки не скажешь, что в её планы входит вообще выходить сегодня из дворца. — Ты его не знаешь, не так ли? — остановившись у зеркала на стене, беззаботно спрашивает девушка, проводя кисточкой с блеском по губам. — Не знаю. — Странно, я была уверена, что Перси и Джейсон… — задумчиво проговаривает Бьянка, но, покачав головой, снова придает лицу заинтересованное выражение. Я бы развила эту тему, но вовремя вспомнила, что я здесь не за этим. — Так что случилось? — Я хотела узнать, где в этом городе можно купить краску, — девушки недоуменно переглядываются, и я быстро добавляю: — для волос. — Хочешь покрасить волосы? — вдруг спрашивает Изабель, откинув прядь волос цвета вороньего крыла за спину. — Но твои волосы сначала придется обесцвечивать, а это довольно вредная для них процедура. И… — Не все, — перебиваю ее я, — только прядь. — Я могу достать краску, — отвечает она, вернувшись к зеркалу с карандашом для глаз в руках. — Только скажи цвет. — Но где она будет красить? — не дав мне ответить, спрашивает Бьянка и, поморщившись, поворачивается ко мне. — Не думаю, что у тебя получится выбраться в город. — Аннабет может попросить Сьюзен помочь. Как никак, она работала в том салоне довольно долго, — не отрываясь от зеркала, отвечает Изабель и вдруг усмехается. — На крайний случай, можно привлечь Рейчел и надеяться на лучшее. Я не особенно понимала, о ком именно говорит эта девушка, но мне она, определенно, нравилась. Напоминала меня в шестнадцать-семнадцать лет: такая же беззаботная. На мгновение я задумываюсь о том, что своими действиями пытаюсь хоть ненадолго вернуться в то время, как втайне и хотела все эти три года. Как и пытался меня сагитировать Ди Анджело. Не слишком ли быстро я сдалась ему? Повелась на всё то, что он говорил? Или же я сейчас, прикрывшись нашей небольшой перепалкой, собираюсь сделать то, что надо было сделать уже давно? Хотя бы ненадолго поступить в соответствии с собственными желаниями. — Спасибо, — улыбаюсь я девушкам и получаю неожиданно искренние улыбки в ответ. Наверное, пора уже привыкнуть, что в этом королевстве и у этих людей все далеко не как у всех. — Забавно, теперь принцесса Первого королевства будет у меня в долгу, — беззлобно говорит Изабель, когда я уже собираюсь выходить из комнаты. — Можешь обращаться в любое время! — громко отвечаю я, услышав как Бьянка выдыхает, словно устав от подобных неуместных фразочек подруги, и как хихикнула Изабель, усмехнувшись то ли моим словам, то ли реакции Ди Анджело. Я покидаю Северное крыло дворца с двоякими чувствами. С одной стороны, мне дико понравилось то, как эти две девушки говорили со мной и общались друг с другом. Так, словно различия между ними — не более, чем формальности. Хотя, по сути, так оно и было. Только вот все королевские семьи Двенадцати королевств отказывались принимать и говорить об этом в открытую. Раньше меня искренне возмущала подобная несправедливость, ведь, живя в окружении горничных и постоянно соблюдая правила, порой так хочется почувствовать себя обычным человеком без огромной ответственности в виде целого королевства на плечах. А потом я поняла, что мнение этих людей не может изменить ничто. Но с другой стороны, я очень и очень боялась того, как могут отреагировать люди вокруг на подобные даже незначительные изменения. В нашем мире ценится стабильность. А со спонтанностью ведутся нешуточные баталии. И я не могла не ощутить болезненный укол страха, представляя, что подумают другие. Меня вдруг затошнило от подобной шаблонности и глупости своих собственных мыслей. Наверное, я и без того слишком много думаю о чужом мнении и имею право хоть на несколько дней позволить себе забыть о нём. Наверное, именно поэтому уже через сутки я стояла у комнаты Аннабет, что оказалось чертовски трудно отыскать среди такого огромного количества дверей в Восточном крыле, с краской, за которую Изабель отказалась брать у меня деньги, сказав, что обойдётся небольшой услугой. Какой именно, я ещё не знала. Но с глупой улыбкой, наконец, осознала, что делаю это не ради Ди Анджело. Я делаю это для себя и ни для кого другого.