Осколки стереотипов

Талия.

Внушительный камень на перстне, служившем мне обручальным кольцом, игриво подмигнул в ответ на вспышку камеры одного из репортеров, встречавших нас у входа, когда я положила левую руку на плечо Перси, а он приобнял меня за талию. Улыбаюсь. Молодой человек с камерой, представившийся как Мом*, делает мне комплимент, немного наклонив голову, и так же здоровается с Джексоном. Снова улыбаюсь. У них завязывается диалог, лишённый особого смысла, но, тем не менее, в какой-то степени обязательный. Это мне только на руку, потому что я уже успеваю заприметить одну удивительно красивую этим вечером девушку. Поэтому, кратко сжав плечо Перси, направляюсь в сторону двух о чём-то переговаривающихся молодых людей. Большой зал встречает своих гостей привычным для этого дворца приглушенным мягким светом. Небольшие круглые столики, накрытые тёмно-бордовыми, чёрными и белыми скатертями, расставлены вдоль стен и пестрят самыми разными угощениями: канапе на шпажках, невысокими башенками из бокалов с шампанским или пирожными в виде маскарадных масок. Лавируя между всё прибывающими гостями, как маленькие шустрые кораблики между огромными неторопливыми лайнерами, официанты с небольшими подносами в руках предлагали всевозможные напитки. В дальнем углу зала, на небольшом возвышении, стоял большой рояль и виолончель, которые не без помощи музыкантов, разодетых в красно-чёрные фраки и маски, заполняли всё пространство вокруг себя приятной музыкой. Здесь была и рождественская ель внушительных размеров, хотя не такая большая, как в главном холе. Насколько я знаю, любой желающий мог подойти к столикам за этой елью и, взяв оттуда один из прозрачных пластиковых шариков и бумажку, написать свое пожелание имениннику. А после, перевязав шарик ленточкой почти любого цвета, — они тоже лежат на столиках, — повесить на рождественское дерево, пока украшенное только бусами и сверкающей гирляндой. Я не знала, кому из гостей действительно (искренне, а не из вежливости) захочется сделать это и в чем был смысл подобного «аттракциона», но вежливо промолчала, когда Бьянка, столкнувшись с нами в холле, рассказала об этой задумке. В любом случае, казалось, всё было идеально и двигалось размеренно, подобно часовому механизму, — все оказывались там, где нужно, именно тогда, когда нужно. Организаторы в лице Рейчел Дэр и её многочисленных помощников явно потрудились на славу. Хотя от такой девушки, как эта рыжая бестия, трудно было ожидать меньшего. — Развлекаетесь? — как можно более непринужденно спрашиваю я, вклиниваясь в оживлённый разговор двух людей, которые не переносили друг друга не многим больше месяца назад. — Талия! Аннабет расплывается в улыбке, заметив меня, и прежде, чем она успевает начать меня благодарить, я говорю: — Отлично выглядишь, — и подмигиваю. И мои слова более чем правдивы, потому что «отлично» — это ещё мягко сказано. Платье сидело на ней намного лучше, чем на мне, и очевидно, значительно больше шло к её светлым волосам и персиковой коже. — Спасибо. — Я тоже благодарю тебя за комплимент, который не прозвучал, — как обычно, бесстрастным голосом говорит всё это время стоявший рядом Люк. — И даже возвращаю его тебе. — Лучшая награда за все потраченные силы, — смеюсь и, заметив улыбку на губах парня, добавляю: — Тебе очень идёт этот смокинг, Кастеллан. — А ты просто очень красива сегодня, Грейс. Не совсем привычно слышать такие комплименты от Люка Кастеллана, ведь раньше наше редкое перебрасывание колкими фразами даже отдалённо не было похоже на взаимную симпатию друг к другу. Возможно, всему виной какая-то магия Третьего королевства, так или иначе объединяющая людей вместе, а может быть, мы просто осознали свою глупость под влиянием этой неустойчивой ситуации в мире. Но одно было ясно: мне больше не хотелось выпускать колючки и прикрываться холодной язвительностью в присутствии других принцев и принцесс. Это не решало все проблемы, но немного грело душу. Поправляю немного съехавшую маску и с благодарностью беру бокал вина с подноса, возникшего слева от меня. Забавно: с самого утра после того, как я отнесла коробку с платьем к двери Аннабет, больше всего на свете мне хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и начался бал. И вовсе не потому, что я с нетерпением ждала возможности потанцевать или выпить, — мне просто хотелось сбежать из своей комнаты, которую Гера, пусть и не специально, превратила в филиал ада. Наверное, мачеха считала, что сделает мне одолжение после моей вчерашней истерики, прислав двух одинаковых, словно распечатанных на принтере друг за другом, девушек. Девушек, вооруженных самой разной косметикой, плойкой и утюжком, и явно настроенных на то, чтобы опробовать весь свой арсенал на моём лице и волосах. Люди, пытающиеся сотворить невозможное с моим лицом и причёской, дающие ненужные советы относительно платья, и без того окружали меня четыре дня в неделю дома. Увлечённые подготовкой к моей свадьбе, кажется, даже больше, чем я сама, в какой-то момент стали вызывать во мне только острое чувство раздражения и неприязни. Поэтому общество этих девушек, когда у меня всё, в принципе, было под контролем, не казалось очень приятным, но и отказаться от их услуг я не могла, чтобы не обидеть Геру. Хотя немногим ранее я бы точно не упустила такой возможности. И нельзя сказать, что всё было настолько плохо. В отличие от моих домашних мучителей, эти девушки были немногословны и сделали всё так быстро, что я даже не успела окончательно осознать своего небольшого недовольства. По моей просьбе волосы вернули к их прежнему виду: они вновь стали полностью чёрными и, отросшие ниже лопаток, были аккуратно уложены на косой пробор. Я не очень любила много косметики на своем лице, но, убеждая меня в том, что это отлично дополнит образ и подойдет к платью, одна из девушек накрасила мои губы тёмно-алой помадой. И только после этого, удовлетворённо кивнув, завязала широкую ленту от моей чёрной бархатной маски с замысловатым рисунком красного цвета, тянущимся, подобно щупальцам, до прорези для левого глаза. Лишь надев на себя платье, я смогла полностью оценить старания этих девушек, которые только скромно улыбались, и даже мысленно поблагодарить Геру. Чёрный корсет с интересными переплетениями на груди и талии, чем-то напоминающими баску, плавно переходил в темно-бордовую юбку, чтобы вспыхнуть ярким красным пожаром в подоле, и даже открытые плечи в этом случае не могли кому-либо показаться чем-то непристойным для девушки королевского рода. Моё внимание привлекает громкий вздох Люка неподалеку, и, мельком посмотрев на парня, я прослеживаю взгляд его голубых глаз. Рейна выглядела восхитительно. Крупная коса набок и несколько игривых, будто бы ненамеренно, выбившихся прядок, обрамляли её лицо. Девушка шла с мужчиной средних лет, — вероятно, с недавно приехавшим отцом, — одной рукой придерживая юбку медного цвета, а второй сжимая ручку маски, как будто в ручную раскрашенную всеми оттенками оранжевого. Она немного робко оглядывалась по сторонам, то разглаживая несуществующие складки на юбке, то мельком поправляя тонкий золотистый поясок. От этого пояса вверх поднималась восхитительная дорожка из осенней листвы, диких роз и самых разных цветов в тон поясу. Подобным образом была расшита область на груди и спущенные плечи платья. Этот удивительно мягкий образ дополняла искренняя и тёплая, словно последний солнечный день в начале сентября, улыбка, обращённая к мужчине рядом. Девушка-осень, не иначе. Я прячу свою улыбку за бокалом вина, так удачно оказавшимся в руках, и переглядываюсь с Аннабет за спиной так и застывшего на месте Кастеллана: она улыбалась одними глазами, сжав губы в тонкую полоску. — Только, пожалуйста, не падай в обоморок здесь, — всё же не сдержавшись, говорю я, когда начинает казаться, молчание затянулось. — Нас могут неправильно понять. В ответ следует тишина и, снова бросив на меня взгляд, вступает Аннабет: — Уже можно двигаться, — я невольно улыбаюсь. — С тобой все нормально? — Нет, — хрипло отвечает Люк, как если бы у него пересохло в горле. — Это совсем не нормально. Он берет с подноса проходящего мимо официанта бокал шампанского и, даже не посмотрев на содержимое, опрокидывает его себе в рот. — Я отойду, — немного оттянув ворот своей рубашки, говорит парень, и уже через мгновение скрывается в толпе прибывающих гостей, даже не взглянув в нашу сторону. — Думаю, мне надо выпить, — спустя какое-то время произносит Аннабет и, кивнув мне, тоже исчезает в поисках официанта. В полном одиночестве я отхожу подальше от столиков и останавливаюсь недалеко от музыкантов, как раз заигравших какую-то неспешную мелодию. Наблюдаю за тем, как молодой мужчина за роялем нажимает на клавиши своими длинными пальцами, не в силах выкинуть поведение Люка из головы. Он отлично, пусть и не всегда, скрывал свое влечение к Рейне, но людей, которые упражняются в том же самом, не так просто провести. Поэтому, думаю, его сегодняшняя реакция на неё, такую красивую, такую близкую и одновременно далекую, довольно-таки предсказуема. Только вот, если нам с Аннабет это показалось забавным, то Кастеллан явно был не в восторге от подобного наплыва чувств. Кажется, я упустила момент, когда его немое восхищение сменилось раздражением и злостью. Но сейчас это выглядело, как по мне, очень логично. Так, что сводило зубы. Трудно смотреть на человека, который одним своим видом может вызвать у тебя чёртов ураган эмоций, и знать, что этот ураган не принесет ничего, кроме разрушения. А еще труднее этот ураган подавлять. И вовсе не удивительно, что Чейз, видимо, проанализировавшей состояние Люка намного быстрее, чем я, стало не по себе. Потому что по моей спине пробежал целый табун далеко не приятных мурашек. — Его Величество сегодня в отличном расположении духа, — объявляет мне Перси, неожиданно появившийся рядом. — Говоришь о себе в будущем времени, да ещё и в третьем лице? — улыбаюсь, стараясь придать себе как можно более беззаботный вид. — Отец спрашивал про тебя, — говорит он, когда я тянусь, чтобы поправить его светлую бабочку, ярким пятном выделяющуюся на фоне тёмного костюма и рубашки. — У меня мало желания разговаривать с кем-то из наших родителей сегодня, — слегка поведя плечом, бубню я, разглаживая лацкан пиджака Джексона просто, чтобы чем-нибудь занять руки. На самом деле, я очень уважаю отца и мать Перси. Учитывая, сколько времени я уже провела с ними и сколько мне ещё предстоит, я достаточно хорошо узнала и изучила их. Король Дон был жутко похож на моего папу: такой же упертый, хотя вряд ли кто-то может в этом сравниться с королём Первого королевства, и властный, но, тем не менее, всегда рассудительный и справедливый. Он любил своего сына, этого невозможно было не заметить, хотя и держал его в ежовых рукавицах. А королева Салли, всегда спокойная и улыбчивая женщина, была неким разграничителем, хранителем спокойствия и равновесия в отношениях отца и сына. Я восхищаюсь этой женщиной — примером того, что можно построить счастливую семью, даже если этот брак и не был особенно желанным. — Могу себе представить. Будучи отличным другом, я знала, что он старался, но представить себе всего, конечно же, не мог. Тому причиной было только то, что я и словом не обмолвилась ему о произошедшем прошлым вечером. Единственными свидетелями этого были, есть и будут одни лишь стены комнаты в Южном крыле этого дворца. Мне было нечего стыдиться, нечего бояться и не перед кем было чувствовать себя виноватой. Но я стыдилась, главным образом, того, что в очередной поддалась этому мимолетному порыву, этому чёртовому искушению в виде губ Нико Ди Анджело, и чуть было не позволила всему выйти из-под контроля. Можно было, конечно,  гордиться тем, что я всё-таки пришла в себя и даже (о, чудо!) оттолкнула его. Но, во-первых, это было бы просто смешно. А во-вторых и в-третьих, не было никакой уверенности, что, вернувшись обратно в этот момент, я поступила бы так же. Именно поэтому было страшно. Даже встретиться сегодня с Нико, да и просто находиться с ним в одном помещении. У него было хоть какое-то, пусть и глупое, оправдание: Ди Анджело выпил. Я знала, что он выпил недостаточно, чтобы алкоголь мог принимать за него решения, но упорно продолжала искать такое же, глупое и жалкое, оправдание для себя. Провальные попытки вызывали глупое чувство вины, ведь я не была пьяна. По крайней мере, точно не алкоголем. А чертовка-память то и дело воскрешала всё до самой мельчайшей подробности в моей и без того раскалывающейся на части голове. Кто-то издает едва слышное «О!», и я, не очень дружелюбно поджав губы, перевожу взгляд на остановившуюся рядом с нами официантку, которая привлекла совершенно не нужное внимание того самого репортера, встретившего нас у входа. Перси, поправив упавшие на лоб, прикрытый красивой маской цвета мокрого асфальта, волосы, тоже обернулся в сторону девушки. Смутившись, она покраснела, и её лицо стало немногим светлее её маски. Девушка, пробормотав что-то похожее на извинения, стремительно развернулась и, едва не расплескав содержимое своего подноса, направилась в другой конец зала. — Что это было? — недоумённо спрашиваю я. Перси пожимает плечами и уже открывает рот, чтобы, наверное, высказать какую-то догадку, когда на место сбежавшей официантки чуть ли не прыгает тот репортёр, Мом, с камерой наготове. — Думаю, Ваше Высочество, это всё из-за того, где вы стоите! — возбужденно восклицает он, при этом выглядя совсем как кошка, заметившая мышь в опасной для неё близости. — Прошу прощения? По пальцам можно было пересчитать знакомых мне журналистов и репортеров, которые вызывали у меня искреннее уважение, — те, кто говорил о действительно важных вещах, а не копался в чужом нижнем белье, кто вёл репортажи из горячих точек, посещал госпитали с ранеными. И я не думаю, Мом был из их числа. — Талия… Смотрю на Перси, который выглядит так, словно его только что хорошенько встряхнули. — Вы остановились под омелой! Радость журналиста не передается никому из нас, и, обменявшись с Джексоном самым обречённым из всех обреченных взглядов, я поднимаю глаза вверх. И действительно. Прямо над нашими головами, одна из ещё множества в разных уголках зала, висела веточка омелы, перевязанная красно-белой лентой. Она немного покачивалась, насмешливо подмигивая множеством своих белых глазок, упиваясь своей властью над влюблёнными, которыми я и Перси, к сожалению, не были. Ведь это решило бы большую часть наших проблем. Но реальность была сурова, а камера воодушевлённого Мома напоминала пистолет. И его дуло было нацелено на нас.  Молодой человек нетерпеливо оглядывался вокруг, выглядывая других своих коллег, которые могли оттяпать так удачно подвернувшийся сюжет. Мысленно проклинаю составителей списка гостей и паренька на входе, который впустил этого типа сюда. Ведь я была уверена, что здесь будут присутствовать только самые серьёзные издания. Так какого чёрта здесь делает этот журналист? Мом не был похож на представителя такой прессы и, если он им не является, оставалось только поражаться его пронырливости. Как и полагается, растягиваю губы в немного смущённой улыбке и опускаю глаза на лицо Перси, представляя, сколько ещё раз нам предстоит проделывать подобное на публике. Никогда не доходило дальше банальных объятий и приветственных поцелуев в щёку на людях, но рано или поздно это должно было случиться, верно? Верно. Стоит воспринимать это не болеее, чем очередной дубль, который, как ни крути, должен выйти удачным. Ведь нам предстоит еще долгая семейная жизнь, так? Именно так. Язык не поворачивался назвать Перси своим женихом. Будущим мужем. Но это глупости, формальности. Все придёт. Рано или поздно, как я постоянно себе повторяю. Это совершенно естественно, от этого никуда не деться, да? Да. Но несмотря на все мои мысленные диалоги и попытки убедить себя в правильности произошедшего, я невольно и, благо, почти незаметно, вздрагиваю, когда он наклоняется и, положив руку мне на затылок, мягко притягивает к себе. Наши губы находят друг друга в ту секунду, когда мир вокруг взрывается сразу по нескольким причинам: Сначала я слышу громкий щелчок фотоаппарата, перекрывший все остальные звуки. Удовлетворение Мома я чувствую кожей, а желание разбить его камеру — кончиками пальцев. Потом на глаза наворачиваются слезы, потому что с каждым движением губ голос в моей голове, шепчущий «неправильно», становится всё громче и громче. И уже срывается на крик, когда одна-единственная капля скатывается по щеке. Но Перси незаметно проводит пальцем, смахивая слезинку с моего лица, а я, стараясь не встречаться взглядом, вытираю след своей помады с его губ, все еще находясь слишком близко к ним. А под конец всё огромное пространство Большого зала заполняют бурные аплодисменты, и, испугавшись, что причиной им каким-то непостижимым образом можем быть мы, я поворачиваю голову, не меняя положения тела, чтобы всё выглядело как можно естественнее. И встречаюсь со взглядом тёмных глаз виновника торжества, только сейчас появившегося в дверях. *** К середине вечера я остаюсь одна. Перси, не в силах, да и без желания отказывать Салли, кружится с ней вот уже второй танец, и я не могу сдержать улыбки, наблюдая за умиротворенным выражением на их лицах. Недалеко от них танцуют такие же спокойные и довольные Лео и Калипсо, светящаяся этим вечером не только благодаря своему чудесному серебристому платью, но и неустанному вниманию Вальдеса, которому, казалось, все моря сегодня были по колено. Рейна вслушивается, по всей видимости, в очень занятный разговор Аннабет и какого-то незнакомого лично мне молодого человека в позолоченной маске, и изредка поглядывает в центр зала, где сейчас танцует не так много пар. Люк, стоящий в нескольких метрах от меня в компании разглагольствующего о чем-то мужчины (кажется, немного бестактного, но явно богатого), тоже изредка поглядывает туда. На Рейну. Близнецы Стоулл в смешных, будто бы обклеенных конфетти, разноцветных масках весь вечер передвигались по помещению, разговаривая то с одним, то с другим, — а иногда сразу с двумя, — из богатейших людей Третьего королевства. Вызвав очередной смех или хотя бы улыбку и представив себя в лучшем свете, они исчезали среди гостей, чтобы через некоторое время атаковать следующую жертву. Забавная тактика, но, видимо, действенная. Усмехающийся Уилл в компании улыбчивого сегодня Фрэнка, написав пожелание имениннику под серьезным взглядом Бьянки, вешает его на ель в пластиковом шаре и кажется абсолютно довольным. Младшая Ди Анджело выглядит очень мило в длинном платье канареечного цвета без рукавов с высоким воротником, очень выгодно оттеняющим цвет её кожи и демонстрирующим тонкость рук. Собранные в высокую причёску на макушке тёмные кудри и несколько выпущенных спереди вьющихся прядей, — всё это придаёт принцессе некую долю игривости, которая лишь акцентирует внимание на какой-то детской невинности в её взгляде. К середине вечера я осталась одна, и я упивалась этим одиночеством. Медленно потягивая второй бокал вина, я рассматривала собравшихся гостей, которые, кажется, искренне веселились и даже смеялись, и чувствовала себя так, будто стою не на дне рождения, а на похоронах. Похоронах собственной гордости, потому что именно её я так усердно пыталась воскресить всё время, что стою здесь. Думаю, она покончила с собой как раз в тот момент, когда Нико, несколько секунд разглядывая нас с Перси, просто отвернулся и спокойно начал принимать поздравления. Я могла представить, что Ди Анджело подумал, и делала это, с каким-то садистским удовольствием втаптывая себя в грязь. Мне противно от своей собственной мягкотелости и бесхребетности. Но менять что-то было уже поздно. А ведь мне так хотелось. Хотелось подойти и объясниться с ним. Хотелось сказать хоть что-нибудь, чтобы не чувствовать себя так мерзко, как сейчас. И я стояла на месте, изнывая от этих разрывающих на части желаний, и злилась, упуская такую ценную возможность запомнить что-нибудь хорошее об этом дне. И периодически немного поворачивала голову влево, чтобы зацепиться взглядом за темноволосую макушку принца. Он весь вечер был окружен вниманием самых разных личностей, начиная своим отцом, кого распирало от одному ему понятной гордости, и заканчивая дочерьми самых влиятельных людей этой страны с визгливым смехом и длинными ногтями. Меня окликнули как раз в тот момент, когда я поставила недопитый бокал на ближайший стол с белой скатертью. И это произошло очень вовремя, ведь кто знает, на что бы я решилась дальше. — Все выглядят такими счастливыми. — Это обнадеживает, — пожимаю плечами, когда Дрю Маклин останавливается рядом со мной. — Почему ты одна? — А ты? — Почувствовала себя пятым колесом возле Пайпер и твоего брата, — ее карие глаза блестят в прорезях белой ажурной маски. Джейсон и Пайпер, на самом деле, находились в какой-то собственной вселенной. Мой брат казался абсолютно спокойным и весело улыбался, наблюдая за движениями Маклин, вслед за которой тянулся недлинный шлейф светло-голубого цвета. Видеть его таким было очень радостно и невыносимо горько. Поэтому чаще всего я просто с улыбкой отводила взгляд. — Не танцуешь? — скользнув взглядом по девушке, спрашиваю я. — Нет желания, — неопределенно отвечает она. — Ты тоже. — Нет кавалера, — мы усмехаемся. — Мне жаль, — вдруг выпаливает Маклин, перебирая складки своего платья, и я отмечаю, как необычно для самой себя она выглядит. Никакого яркого макияжа: немного подведённые глаза и коралловый блеск для губ. Чёрные волосы легкими волнами лежали на плечах, в свете ламп переливался изящный ободок, украшенный маленькими листиками. Белая полупрозрачная ткань платья была украшена аккуратной вышивкой из тонких зеленых стебельков, на которых в области лифа, рукавов и верхней части юбки распускались орнанжевые, розовые и бордовые цветы. Неглубокий v-образный вырез и тонкая талия, перехваченная тёмным поясом; длинные объёмные рукава и пышная юбка; счастливый блеск в глазах и загадочная улыбка, — это было так не похоже на Дрю, которую я привыкла видеть. И было так ей к лицу. — Не так уж меня расстраивает отсутствие кавалера, — стараюсь пошутить, заметив, что губы девушки сжались в тонкую полоску. — Я говорила не об этом, — по её взгляду становится понятно, о чём именно она говорила. О сцене, разыгравшейся под омелой в начале вечера. — Вообще-то, всё в порядке, — игнорирую вставший в горле ком и криво усмехаюсь. — Он мой будущий муж. Ничего особенного. — Знаю, — Дрю заправляет прядь волос за ухо, — но мне всё равно жаль. — Не стоит меня жалеть, Маклин, — мне хватает одной фразы и всего нескольких секнуд, чтобы вспыхнуть и ощетиниться. — Это было искренне, Грейс, — пародируя мой тон, абсолютно спокойно отвечает она, — и вовсе не попыткой уколоть. Я думала, мы перешагнули через это. Вздыхаю и, качнув головой, передергиваю плечами, находясь под прицелом озабоченных тёмных глаз девушки. — Ты права, перешагнули, — обхватываю руками локти, стараясь прогнать накопившееся за это время раздражение, которое так стремилось вылиться наружу именно сейчас. — Не хотела грубить. — Это всё нервы, — Маклин берёт бокал шампанского и делает небольшой глоток. — Боюсь представить, что здесь будет, когда все разъедутся. Зная Ди Анджело… — Даже хорошо, что мы этого не узнаем, — горько усмехаюсь, потому что, учитывая характер брата и сестры, я была уверена, что напряжение в этом дворце будет расти. Вынашивая свои проблемы глубоко внутри, порой Ди Анджело не замечал, как его хмурость и закрытость отражается на окружающих. А потом наступал тот самый переломный момент, когда рвалась последняя ниточка терпения, и былое, — пусть и натянутое, — спокойствие взлетало в воздух. Дрю ничего мне не отвечает, только, немного замявшись, задумчиво хмыкает. — Что? — Я узнаю. Вопросительно приподнимаю бровь, даже зная, что под маской это движение останется незамеченным. — Думаю, я останусь здесь, — она делает ещё один глоток, — по крайней мере, до вашей свадьбы. — Неожиданно, — это заявление, помимо удивления, вызывает у меня улыбку. — Зачем? Из-за Эндрю? Я могу ошибаться, но, кажется, увлечение принцессы Маклин этим парнем из королевской охраны довольно-таки серьезно. Хотя вряд ли бы родители позволили ей остаться в Третьем королевстве ради отношений, у которых нет особых шансов при положении Дрю. — Я хочу отказаться от прав на управление государством. Если бы я пила что-нибудь в этот момент, то непременно бы поперхнулась. Но я ничего не пила, поэтому всё, что мне оставалось — пораженно во все глаза смотреть на девушку, надеясь, что я ослышалась. Потому что это звучало и выглядело настолько невозможным и нелепым, что было глупостью даже задумываться об этом. Седьмое королевство, пусть и не было самым большим или богатым государством, но играло важную роль в политических взаимоотношениях между всеми остальными странами. А то, что собиралась сделать Дрю, могло поставить под угрозу не только всю систему управления в целом, но и помолвку моего брата с Пайпер. Ведь если старший наследник отказывается от своих прав, то они переходят к младшему. Но Пайпер не могла быть королевой сразу двух стран. Даже управление одним небольшим королевством занимает у людей не просто много времени, а всю чёртову жизнь. Чего и говорить о двух, абсолютно разных, да еще и находящихся совсем не близко друг к другу. — Звучит дико, знаю, но ничего ещё не решено, — спешит добавить принцесса, наблюдая за тем, как меняется выражение моего лица. — Родители дали мне время до следующего дня рождения. Полгода. Я могла много чего сказать в ответ на это заявление. О том, какой это огромный риск и что это подвергает под угрозу привычный всем ход вещей в Двенадцати королевствах. О том, что её причины мне даже приблизительно непонятны и потребовать объяснений. — Дело не только в Эндрю, если ты думаешь об этом, — меньше всего я, как раз, думала именно об этом. — Я просто не думаю, что это действительно мое место. — Я… не знаю, как правильно реагировать, — наконец, выдавливаю из себя. — Это одновременно кажется смелостью и безрассудством. — Сложно заметить, когда одно переходит в другое, — Маклин улыбается. — Но я хочу стать счастливой. Последняя фраза звучит так вымученно и даже немного потерянно, что я не могу сдержать ответной улыбки. — И я говорю это тебе… — Знаю, — догадаться было не так уж трудно. — Но я слишком… просто слишком для того, чтобы решиться на такое. Я могла завидовать ей, ведь сказанные мною слова были  правдой. Слишком запуганная возможностью войны или простого ухудшения отношений между государствами. Слишком запутавшаяся в себе, своих чувствах и в том, чего я действительно хочу. Слишком уставшая от происходящего. Просто слишком. Именно из-за этого моя зарождавшаяся зависть сменяется искренней радостью. Если не мы, то кто-нибудь другой, — это обнадёживало. Чужое счастье вряд ли может стать полной заменой собственного, но хотя бы не позволит полностью отчаяться. Тем более, мои шансы построить счастливую семью с Перси намного выше в силу того, что он мой лучший друг. Поэтому я, глубоко вдохнув, кладу руку на плечо своей собеседницы и как можно более воодушевляюще говорю: — Я рада за тебя. И удержу это в тайне, пока всё не решится. Она открывает рот, чтобы ответить мне, но тут в наш разговор врывается новый, громкий и певучий мужской голос. Рыжеволосый кудрявый мужчина, всё это время игравший на виолончели, а сейчас стоящий возле микрофона, нараспев объявляет вальс. И не просто вальс, а вальс со сменой партнёров. — Танцуют все! Прежде, чем я успеваю опомниться, а музыканты вернуться к своим инструментам, возле нас появляется Перси. Он манерно протягивает мне руку, которую я сначала открыто игнорирую, не чувствуя абсолютно никакого желания танцевать, пусть раньше никогда не упускала возможности. Только вот в этом танце больше всего меня напрягала часть со сменой партнеров. Я была рада, что маска скрывала моё недовольное лицо, и удивлена, когда Перси, взглянув куда-то мне за спину, улыбнулся, а после едва заметно кивнул. Когда я задалась вопросом, что его так развеселило, то почувствовала не сильный, но всё же ощутимый толчок в спину, из-за которого я ненадолго потеряла ориентацию в пространстве. Это и позволило Джексону, ухватившись за мою руку, вытащить меня чуть ли не в самый центр зала. Туда, где все пути к отступлению были перекрыты. Взглянув на столик, где только что стояла, я стала свидетелем того, как Дрю почти незаметно дает Кастеллану «пять» своей маленькой ладошкой и, закатив глаза в ответ на какую-то его реплику, берёт под локоть и тоже утягивает танцевать. — Я буду наступать тебе на ноги, — угрожающим голосом заявляю я, обращаясь к Перси, но он не слышит меня. Взгляд его устремлен вправо — на светловолосую девушку и невысокого парня, которые были увлечены своим разговором и не обращали никакого внимание на все остальное. Девушкой была Аннабет, а её спутником всё тот же незнакомый молодой человек в позолоченной маске. А Перси все смотрел и смотрел в их сторону и, осознав, что это, как минимум, неприлично, я легонько сжала его руку. — Это пройдет, — говорю, когда его взгляд фокусируется на мне. — Очень надеюсь, — хмыкает. Музыка начинается, не дав мне сказать что-нибудь ещё. Партнеры не должны были меняться слишком часто, поэтому, полностью доверившись своему телу и медленной, удивительно красивой мелодии, я старалась сконцентрироваться на лице Перси. В первую очередь, чтобы не выискивать чёрную матовую маску на пол лица и тёмно-бордовую бабочку Ди Анджело среди танцующих по кругу пёстро одетых людей. Танцевала большая часть гостей, будто бы повиновавшихся зову магического голоса виолончелиста. После Перси я оказалась в руках как всегда улыбающегося Вальдеса, который умудряется отлично двигаться и при этом разговаривать, развлекая меня своими шутками. Впервые за весь вечер я чувствую себя более-менее комфортно, наслаждаясь и обществом Лео, и самим танцем. Вальдес никогда не отличался особенной наблюдательностью, тем более, когда находился в обществе Калипсо, поэтому он, по всей видимости, не знал, что я провела большую часть вечера в задумчивости и одиночестве. А даже если и знал, то вежливо молчал. И от этого становилось ещё легче. Поэтому, в последний раз пройдя под рукой Лео, я прокружилась в сторону еще одного парня с застывшей на губах улыбкой. И она исчезает практически сразу же стоит мне во второй раз совершенно неожиданно столкнуться с непроницаемым взглядом тёмно-карих глаз. — Даже обидно, — вдруг говорит их обладатель, притягивая меня, застывшую на месте, ближе к себе. — Что, прости? Кажется, мои руки и ноги за пару секунд позабыли все движения, отработанные уже до автоматизма за столько лет, и всё, что я могу — удивленно пялиться на Нико. К слову, сам он не выглядит удивлённым. Поэтому, обжигая каждым прикосновением даже через ткань платья, кружит меня в неторопливом вальсе. Моё тело, словно пластилин, податливо двигается в такт движениям Ди Анджело, а единственное, на что я могу смотреть, не ощущая дрожи то ли от желания, то ли от страха, — моя рука на его плече. — Ты перестала улыбаться, — снова встретив мой недоуменный взгляд, парень добавляет: — когда увидела, что здесь я. Не рада мне? — Сложный вопрос. — Отвечать необязательно. Выбившись из ритма, заданного музыкантами и всеми танцующими, Нико поднимают руку и мне ничего не остается, кроме как прокружиться под ней, чтобы в итоге оказаться прижатой к нему еще ближе, чем до этого. С ощущением того, что мы танцуем танго, но точно не вальс, я молюсь богам, чтобы этот чёртов танец поскорее закончился. — Я должен тебе извинение, — хрипло произносит Ди Анджело. — За… — Нет, не должен, — я перебиваю его. — За вчерашний вечер, — продолжает парень. Тёмные глаза сейчас кажутся полностью чёрными. — Мне не стоило напирать. — Я думала, ты скажешь, что тебе не стоило приходить, — слегка склоняю голову набок. — Об этом я не жалею, — губы Нико растягиваются в довольной улыбке. — Мне ужасно стыдно, — это вырывается прежде, чем я успеваю прикусить язык. — Чувства просто… — Не надо стыдиться чувств, Талия, — его голос серьёзнеет, я почти уверена, что принц нахмурился. — Можешь скрывать, но не стыдись. По крайней мере, хотя бы не того, что испытываешь ко мне. Мои плечи опускаются под его пристальным взглядом, и я могу только кивнуть, поджав губы. — И Перси… — О да, к этому ещё предстоит привыкнуть, — прервав меня, выпаливает Ди Анджело, словно только и ждал, чтобы сказать это. Я замечаю, как напрягаются мышцы его лица, но взять себя в руки для него оказывается делом нескольких мгновений: — Но я буду стараться. — Не сомневаюсь в этом. Мы замолкаем на некоторое время, и пока мой взгляд мечется из одного угла в другой, я чувствую, что парень изучает моё лицо. И в какое-то мгновение, когда становится ясно, что мелодия, как и все хорошее, подходит к концу, негромко говорю: — Нико? — И даже не Ди Анджело? Очень мило, — он ухмыляется в своей привычной манере, и я теряюсь, что тоже не остается незамеченным: — Что? — С днем рождения. — Спасибо, — смеётся. — Твой вид в этом платье, очевидно, лучший подарок. Подобно мне, он, судя по всему, спохватывается только тогда, когда слов уже невозможно взять назад. А я радуюсь, что маска прикрывает большую часть моего лица и не так заметно, как кровь приливает к щекам. Зная, что Ди Анджело говорит это не со зла, а просто по привычке и от природного нахальства, я всё равно не могла не чувствовать некоторой горечи. Но игнорировать её, здесь и сейчас, было совсем не трудно. Когда музыка затихает, и танцующие замирают друг на против друга, я одновременно ощущаю и облегчение, и досаду. Нико подносит мою руку к губам и, оставив на ней краткий поцелуй, замирает, когда зал во второй раз за вечер взрывается аплодисментами, только на этот раз адресованными музыкантам. Когда хлопки затихают, он ещё несколько невыносимо долгих секунд выглядывается в моё наполовину скрытое маской лицо, как будто бы желая отпечатать его в своей памяти, и после, сглотнув, кивает мне и скрывается среди гостей. Я втягиваю в себя воздух, когда у меня начинает щипать в глазах. В уголках глаз собираются слёзы. Слёзы совершенно неуместные для человека, твёрдо решившего двигаться дальше, оставив все события этого месяца позади. Я запрокидываю голову вверх в нелепой попытке остановить это и, изумленно охнув, отшатываюсь назад, не отрывая взгляда от потолка, откуда за происходящим в моей душе снова наблюдает перевязанная широкой лентой веточка омелы. *Мом — в древнегреческой мифологии бог насмешки, злословия и критики.