Щит и треснувший щит

Уже после десяти вечера начинает звонить мобильник, брошенный в прихожей. Фэт сам берёт трубку (Sunny, - нежно поёт трубка, - yesterday my life was filled with rain, - так что Фэт знает, кто звонит, и в другой ситуации не удержался бы поприкалываться над песней). Мирио ищет Тамаки; он всегда вечерами ищет Тамаки, потому что они снимают квартиру - то ли на двоих, то ли ещё с парой сокурсников (над этим Фэт когда-то уже прикалывался), и Мирио, весь такой ответственный, пасёт своих агнцев... Фэт в двух словах объясняет ему, что произошло. И что Тамаки он утром сам привезёт. Ну, чтоб Мирио не беспокоился; и родители Тамаки, и одноклассники, и учителя, и все, кто там вздумает беспокоиться. Мирио отвечает коротко и растеряно, и соглашается, что сегодня Тамаки на ночь лучше никуда не ехать. Хорошо, что он не просит передать трубку, думает Фэт. И хорошо, что не просит рассказать подробнее: такое Фэт больше чем в двух словах описать не может даже себе. О таком среди героев не принято говорить. И Фэту, даже с его специфическим чувством юмора, и в голову бы не пришло лезть на запретную территорию. Так говорят, мол, у врачей есть собственные кладбища. Так вот у героев они ещё больше, из неспасённых. Тамаки сегодня открыл счёт. Он там сейчас, в гостиной, и, когда Фэт заходит, лежит точно так же, как весь час до этого, на полу перед электрокамином. Он не трясётся, и Фэт мысленно ставит галочку, что переохлаждения, кажется, удалось избежать. Он смотрит на лопатки Тамаки - тот в одних джинсах, идиот, давал же ему сменную одежду - и видит здоровенный синяк на плече с багровой ссадиной в центре. И даже под сполохами от экрана с анимированной картинкой камина видит частые красные полосы, лежащие крест-накрест по три или четыре, на плечах, на шее и груди. Фэт представляет, как Тамаки водой и ногтями яростно пытается соскрести со шкуры произошедшее. Интересно, полегчало ли ему. Плохо, если полегчало. А ну как он с собой ещё что-то сделает. У Тамаки до сих пор влажные волосы. Словно и нескольких минут не прошло с тех пор как Фэт хватает Тамаки за капюшон, но не удерживает. Плащ повисает в руке, Тамаки прыгает в воду. Через три удара сердца вокруг полно машин. Кроме искорёженных столкновением железных останков, на месте оказываются полицейские, медики и спасатели. Но герои были первыми, такова, видимо, геройская карма. Тамаки плавает как тюлень - лучше, как речной дракон. Это у Фэта проблемы с нырянием и скоростью - и он машинально пытается задержать Тамаки. А Тамаки - он боится высоты, боится глубины, - но он в такие моменты не думает. Страх его не тормозит. Другие говорят, что в такие моменты он сам на себя не похож, но Фэт и кое-кто ещё знают: только тогда и похож. Тамаки успевает поднять пятерых. Фэт, который держится на плаву как буёк, помогает доставлять их в безопасность, отдаёт на попечение спасателей, помогает поднимать из воды обратно на мост, пока странное существо, эта химера, Тамаки, ныряет снова и снова. Где-то там под водой он режет руки о края металла, уворачивается от осыпающихся кусков бетонных перекрытий, и, получив ссадину на плече, даже её не чувствует. Полиция закрывает мост. Спасатели разбирают обломки. Фэт старается утащить выбившегося из сил Тамаки... до того, как медики констатируют смерть троих. Потому что в этом нет-нет-нет его вины. Он успел. Он просто не смог бы. От полученных повреждений... А теперь Фэт, похоже, не успевает его спасти. И вот - трое из пятерых. Среди героев не принято о таком говорить. Это случается со всеми; настолько привычная вещь, что - вот жестокая штука, - входит в формулу подсчёта рейтинга героя. Но первый раз... лучше переболеть как можно раньше, как корью или ветрянкой, думает Фэт. Он договаривает с Мирио, и голос того по телефону звучит растеряно. Похоже, с ним подобного пока не случалось. Фэт думает: он не понимает ещё, что Тамаки теперь стал старше него. Фэт возвращается в комнату. Он видит только затылок, но знает, что глаза у Тамаки открыты, и знает, какой там взгляд. По себе помнит. Кажется: закроешь глаза - прожжёшь насквозь веки. Он плюхается рядом, наперевес с огромной кружкой, и заволакивает Тамаки к себе на колени. Никакого уважения к чужому горю. - Не ёрзай, - ноет Фэт, - ой-ой, перестань, я ж оболью тебя горячим какао. Тамаки. Он как кукла на слабых шарнирах. Фэт ведёт себя бесцеремонно, - ведь все знают, что для Фэта обычное дело вести себя бесцеремонно, - так что это совсем не подозрительно. Он стискивает Тамаки потому что он Фэт, а не потому, что что-то имеет ввиду. И хорошо, что Тамаки слишком устал, чтоб всерьёз вырываться. Так, обозначил что хочет остаться один, и затих. У него лицо цвета газетной бумаги. У Фэта - как он сам про себя шутит - два хобби: жевать и трындеть, можно одновременно. Слишком вежливый, чтоб прервать неинтересный ему монолог, и уставший, Тамаки невольно рассеянно вслушивается, а Фэту только того и надо. Он рассказывает байки из школьных времён и рецепты горячего шоколада с энтузиазмом стендапера. Потом, с незаметным невооружённому взгляду усилием, и - невероятно! - с абсолютно естественным переходом вворачивает упоминание про крупнейший железнодорожный теракт, которому был свидетелем. (Нет, мы должны были его предвидеть, мы могли, скрипнув зубами думает Фэт, мы могли). Неожиданно Тамаки полушёпотом просит рассказать подробнее. И это хорошо. И даже то, что Фэту до сих пор сложно об этом вспоминать. Но он ходит с козырей, и ради Тамаки готов попробовать. Для Тамаки случившееся сегодня первая из многих таких историй. Их рассказывают друг другу напившись в баре до минорных соплей. Не чтоб померяться шрамами, а чтоб немного перетянуть чужую боль. Их помнят - а вспоминают так даже с благодарностью, потому что без них ни один герой не был бы тем, кем стал. И когда Фэт снова возвращается со своим лёгком юморком к повседневным темам, Тамаки внезапно начинает всхлипывать. Оттаял, думает Фэт, потираясь щекой о его макушку. И - хорошо. Славно. Так лучше. Всё это время Фэт держит у него под носом кружку с остывающим благоуханным какао. Он как будто бы готовил его для себя, ведь это же Фэт, который всегда жуёт и болтает, и ничего не имеет ввиду. - Хочешь? Он делает несколько глотков прямо из рук Фэта - ну, Фэт не перестаёт его крепко стискивать, потому Тамаки сложно даже пошевелиться, не то что забрать кружку. Фэт за него уже почти спокоен. Нет, болеть будет долго: следующие недели, месяцы. А потом заново, если внезапно неаккуратно обратиться к памяти. И потом - случиться ещё много чего, много историй, которые станут болеть даже сильнее. Фэт очень большой. Как любому профи ему хотелось бы, чтоб рядом с ним невозможно было чувствовать себя беззащитным. Несмотря на размеры он умеет бережно обнимать или обвивать не хуже щупалец. Но он так же понимает, что для спящего уже Тамаки, он больше ничего не может сделать. Только надеяться, что сон будет глубок и крепок. Фэт ловит себя на том, что в задумчивости пожёвывает его ухо. Нет, он соврал Мирио. Завтра с утра он первым делом вытащит Тамаки на пробежку и заставит наматывать пока у обоих в глазах не потемнеет. И только потом отвезёт. Ну, может быть. Если не решит ещё за ним приглядеть. Естественно, если Тамаки сам не попросит остаться. Фэт осторожно касается языком содранной на плече кожи, горячей от начавшегося воспаления. Действительно, как хорошо было бы просто зализать раны. Оттащить его в кровать, да обустроиться на диване, думает Фэт. Но время ещё есть. Тепло и - это приятно, в конце концов - держать его вот так и воображать, что можешь защитить. Ну, хотя бы не всех, хотя бы его одного. Он знает, что уснёт только под утро, за двадцать минут до будильника. Время есть, да, время ещё будет.