Afraid.

      Мне страшно.       Страх — первое, что будит меня по утрам. Это состояние настолько привычно всосалось в мою кровь, что я уже не помню, как было иначе, да и было ли. Я уже не помню, как это — жить в отсутствие постоянного напряжения.       Я не помню, как это — жить без страха, который сковывает каждую клетку организма. Мне хочется вжаться в эти стены всякий раз, когда я прохожу по коридору. Мне хочется съёжиться и куда-то провалиться, только… куда глубже?       Ад — здесь. Я уже на самом дне.       Я хочу закричать, но не могу. Каждую ночь я просыпаюсь от того, что дикий, почти звериный вопль застревает в груди и душит меня изнутри.       Я уже не помню, как это: дышать.       Я не знаю, от чего меня мутит больше — от волн за иллюминатором или просто от этого места. Я не выношу его. Каждая секунда, проведённая здесь, тянет из меня душу. Я не помню, сколько таких секунд я здесь нахожусь и сколько моей души уже засосало в эту пустоту. Но я не могу уйти отсюда…       Я не помню, как это: жить без боли. Мне больно. Постоянно.       Мне кажется, что я весь состою из сплошной боли — потому что я уже не понимаю, есть ли на мне хоть одно неповреждённое место.       Кажется, обезболивающие больше не действуют на меня.       Хочется наглотаться этих проклятых таблеток, лечь неподвижно и больше никогда не встать. В любом случае, у меня почти не осталось сил… сейчас я лишь какая-то оболочка. Меня просто нет…       Нет, я уже не зомби и даже не призрак. Я как сухой скелет насекомого, которое поймал в свою сеть хищный паук и выпил из него все соки.       Я смеюсь странным давящимся смехом и смотрю на себя в зеркало с каким-то непонятным уже даже мне самому безумием.       А что? Кому какая разница. Я здесь один… никому нет дела.       Я устал. Я больше не вынесу…       Я беру чёртову упаковку и глотаю всё сразу.       Боль. Она в висках… она в воспалённом мозгу, который затуманен горячечным бредом от недосыпания. Она в суставах, пробралась к самым костям, как сырость. Не думал, что кости могут болеть… Впрочем, после каждодневного общения с Мёрдоком у меня болят даже те части тела, о существовании которых я и не подозревал. Мне кажется, что боль бежит по сосудам вместо крови… Она поглотила меня.       Её слишком много. Много настолько, что от неё выворачивает наизнанку. Теперь она жгучая, горячая, как… стыд. Ха… Я настолько жалок, что даже покончить с собой не могу достойно…       Я иду по коридору, шатаясь. Мне плохо. Кажется, у меня жар. Наверно, это всё из-за сырости…       Я мутным взглядом провожаю Киборг, которая куда-то торопится с самым важным видом на свете. Куда-то… пф-ф. Разумеется, выполнять очередной приказ Мёрдока, своего божества. Ну конечно… куда же ты ещё можешь идти.       …Ты разворачиваешься и несколько мгновений смотришь на меня неподвижным взглядом двух стеклянных чёрных точек. Мне хочется спросить у тебя, чего ты пялишься, но сейчас у меня нет энергии даже на это. Я вяло прохожу мимо и всё-таки не могу удержаться, чтобы тоже не скользнуть глазами по твоему лицу… Только зря я это сделал. Зря, как всегда…       …Потому что видеть тебя — как будто усесться на могиле и каждый день безмолвно созерцать надгробие. Потому, что ты даже хуже, чем старая фотография. Ты хуже, чем манекен. Хуже, чем оживший труп… Ты — это то, что одним своим видом разрывает меня на части. Даже не потому, что ты заставляешь меня вспоминать её, и, сама того не зная, будто каждый раз проходишься наждачкой по едва начинающей заживать ране…       Не поэтому. Не потому, что ты глухой звук. Не потому, что ты точно гитара без струн, стоящая в углу как укоризненный намёк на то, что на ней когда-то играли, а теперь сделали безмолвной, немой, пустой…       Не поэтому. Не потому, что ты ожившее воспоминание, а потому, что ты — искажённое воспоминание.       Ты — не она!       Я не знаю, как у Мёрдока хватило духа сделать это. Настолько осквернить её память. Исказить её образ.       Ты не она, хочется закричать мне, но я молчу… молчу. Я закусываю губу и плетусь в направлении комнаты. Мне просто надо лечь… скорее всего, у меня в самом деле температура, поэтому я опять думаю обо всём этом.       Я напрягаю тело и из последних сил двигаюсь к двери.       Неожиданно на пути у меня встаёт Мёрдок. Я моргаю, пытаясь понять, на самом ли деле, или это у меня начинается бред.  — А, вот и ты! Наконец-то, — басист выглядит таким довольным, что на мгновение я делаю выбор в пользу второй версии. Впрочем, я почти сразу понимаю, что Мёрдок настоящий… к сожалению. Само собой, галлюцинации бывают весьма сложными, но едва ли от них может так разить виски.       От этого запаха меня начинает мутить ещё больше, я прислоняюсь к стене, чтобы не свалиться, и устало гляжу перед собой. Чего ты ещё хочешь от меня?.. Я весь выпит. До капли. Во мне больше ничего нет. Ничего.       Мёрдок неожиданно пихает мне какой-то листок, я едва удерживаюсь, чтобы не отпрянуть на несколько метров назад. От малейшего ощущения, когда его скрюченные пальцы дотрагиваются до меня, всё внутри снова начинает нестерпимо болеть.  — Это новая песня, — заявляет басист деловито. — Выучишь и сегодня запишешь демо.  — Демо? — я поднимаю лицо, чувствуя, что всё в каком-то тумане.       Мёрдок внимательно смотрит на меня и сдвигает брови.  — Что это за телячий взгляд такой, блин? Опять, что ли, своих таблеток обпился?! — кричит он и внезапно хватает меня за ворот. Запах виски становится невыносимым. — Пять минут тебе, чтобы привести себя в порядок! Нам надо работать!       Я выдыхаю, прикрывая глаза. Я чувствую себя совсем больным. Мне плохо, плохо от этого места, от непрекращающихся головных болей, от качающейся воды за окнами, от голоса Мёрдока. Я хочу просто лечь и лежать…       Мёрдок отпускает меня, грубо толкнув к стене. Я с трудом восстанавливаю в лёгкие поток воздуха, выбитого ударом спиной… Жар начинает подниматься откуда-то из низа живота, заполняя всё моё существо. Вдруг во мне что-то оживает.       Дай мне дышать!  — Шевелись побыстрей, — нетерпеливо бросает бас-гитарист. — У нас нет времени на размазню. Я уже выслал наброски Юкими Нагано, но, прежде чем она приступит к записи партии, ты должен закончить свою часть целиком.       Я медленно отхожу от стены. Мне не хочется поднимать глаза. Внутри меня всё горит.       Мёрдок сознаёт, что я не двигаюсь, и снова поворачивается в мою сторону.  — Чего встал?! — рявкает он. — Я сказал, у тебя пять минут!       Я не слышу его. Крик растёт откуда-то из глубины моих лёгких.       Ты. Я ненавижу тебя. Ты заставляешь меня желать смерти.       Я молчу, стиснув зубы, наконец упираю в него взгляд и долго смотрю, не шевелясь.       Мёрдок приподнимает бровь.  — Я что-то не понял, — произносит он, — я, может быть, тихо разговариваю, или как? — Басист подходит ближе. Я ощущаю, что горячий ком где-то в моей груди разрастается так, что по-моему, сейчас разорвёт её.       You make me wanna die!       Я хочу умереть.       Всё. Это всё из-за тебя. Из-за тебя погибла Нудл. Из-за тебя сейчас медленно умираю я.  — Иди нахуй, — неожиданно отчётливо произношу я.       Меня колотит… Должно быть, температура высокая, иначе бы я, как всегда, промолчал.  — Что ты сказал? — Мёрдок тихо подступается ко мне. Я резко сминаю пальцами листок с нотами и сжимаю его в кулаке до хруста суставов.  — Я сказал, — повторяю я ещё более чётко, — иди нахуй, Мёрдок.       Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не завопить это. Мне кажется, ещё чуть-чуть, и я наброшусь на него и убью.       Я больше себя не контролирую.       …Fuck you anyway.       Мёрдок багровеет и рычит, резко шагая в мою сторону… удар, боль. Я ничего не вижу, в глазах темнеет.  — Это, чтоб ты запомнил, — холодный сдержанный голос слышится где-то надо мной. Отзвук его становится поперёк горла, и мне нечем дышать. — Во-первых: за исключением тех промежутков времени, когда ты поёшь, тебе лучше помалкивать. В остальных случаях ты должен заткнуть свою рожу. Во-вторых, — зрение наконец проясняется и я, лёжа на полу, вижу, как он замахивается ногой, — нахуй пойдёшь ты сам, если не будешь как следует работать. И не только нахуй, это я гарантирую.  — Что, ты ещё недостаточно меня поимел? — выдыхаю я, неизвестно откуда находя в себе силы криво усмехнуться. — Да ты мне так затрахал мозг за последний… месяц? Год?.. — Я правда не в состоянии понять, сколько времени уже торчу на этом Пластиковом Острове. — Если тебе не хватило той крови, которую ты из меня выжрал, ничем не могу помочь. С меня больше нечего взять. — Я утомлённо поднимаюсь. По лицу течёт что-то тёплое, но мне почему-то плевать. Я знаю, что за этим последует, и я уже смирился… просто у меня нет сил. Мне больно, я насквозь пропитан болью, но я не стану сражаться с тобой… Я не в силах тебя победить. И вряд ли когда-нибудь буду. It hurts but I won’t fight you, You suck anyway, You make me wanna die.       Я не удивляюсь, когда Мёрдок снова хватает меня, сталкивая на пол, — я сейчас такой слабый, что это несложно, — и тащит по коридору за шиворот, будто нашкодившего щенка… Киборг стоит в стороне и смотрит своим тупым стеклянным взглядом. Мне хочется выколоть ей зрачки.       Прекрати смотреть её глазами. Прекрати…       Мне мерещится, словно в бреду, что рядом её тень. Она бы не утерпела, если бы только видела это… Она бы не спустила Мёрдоку всё то, что он сотворил. Только она одна и могла с ним справиться. Больше никто… Но теперь её нет.       Теперь её нет, и поэтому мне лучше засунуть свой кулак себе в рот и подавиться им насмерть, только бы не разрыдаться в голос. Мёрдок запирает меня в комнате и уходит, бормоча под нос проклятия. Я стекаю по стене, поддавшись волне головокружения, и затем забиваюсь куда-то в угол.       Мне стоит забыть обо всех этих призраках. Все эти «Нудл бы сделала…» или «если бы это была Нудл, то…» Мне стоит забыть о них. Её больше нет… Я здесь один.       За тёмными кругами иллюминаторов обитает только незримый, но повергающий оттого в не меньший ужас кит, мой сторожевой цербер и моя мания. Мне страшно… мне страшно всякий раз, когда я просыпаюсь. Страх — первое чувство, которое оживает вместе со мной при наступлении каждого нового дня.       Мне страшно, и дело даже не в этом леденящем, вселенском одиночестве.       Просто быть мной — означает быть существом, которое боится даже дышать. Мне стыдно и гадко от этого осознания. Но я не умею бороться… Она оставила меня, и теперь я боюсь всего. Я боюсь теней по углам, шарахаюсь в сторону от силуэтов, мелькающих за окнами. Я боюсь выходить за пределы этой комнаты.       Я боюсь спать. Мой сон — короткие промежутки между нескончаемым бредом. Я чувствую себя помешанным, умалишённым… даже больше, чем это было, когда я сидел на обезболивающих.       Сейчас со мной только этот бред, только боль и страх. Постоянный… навязчивый, сдавливающий.       Страх — первое, что будит меня по утрам.       Мне страшно. Being me can only mean Feeling scared to breathe If you leave me then I’ll be afraid of everything That makes me anxious, gives me patience, calms me down, lets me face this, Let me sleep.