***
— Эрен! — слышится мне голос из другого конца длинного коридора. — Эрен, подожди! — кричит она и, наконец, нагоняет меня уже у самой аудитории номер двести четыре. — Микаса? В чем дело? Запыхавшаяся девушка напоминает спринтера, но все еще остается обворожительной: с коротко стриженными черными, будто бы смоляными, волосами и серыми прекрасными глазами. Она поправляет съехавшую с плеча сумку и ровняется со мной у дубовых дверей: — Я хотела поговорить с тобой насчет курсовой, — начинает она, — какую тему ты выбрал? — Ну, я… — не успеваю договорить, встречая твой льдисто-серый взгляд исподлобья и тут же теряя его, — я… — залипаю на твоей широкой, но изящной шее, костяшках тонких пальцев, которыми ты держишь карандаш, коротко стриженных на загривке волосах. — Эрен? Эрен! — не сразу слышу голос сестры, впадая в самые глубокие бездны своих раздумий насчет великолепия твоего тела. — Я взял политику, — отчеканил я на рефлексе, стараясь не запутаться в ногах, поднимаясь по не слишком крутой лестнице. Я знаю, что именно сейчас ты смотришь на мой зад, обтянутый джинсами, на мою спину. Не представляю, о чем ты думаешь, но хочется верить, что это что-то очень пошлое. Настолько, что в черных узких брюках становится тесно, мышцы под рубашкой с закатанными до локтей рукавами перекатываются в нетерпении и нереальности, а черные впадины зрачков расширяются до размеров вселенной. Да. Именно так. Но поднявшись на свой уровень и устроившись на родном уже месте, я не нахожу твои глаза даже в радиусе двух метров от себя. Как жаль. Сердце сдавливает обида и новая порция тоски по твоим жадным касаниям моего тела. Хоть иногда. «Мне не хватает тебя» — посылаю я тебе сообщение на ментальном уровне, но, наверное, по пути с ним что-то случилось, плохие погодные условия или еще что-нибудь, ведь ты его так и не получаешь. «Наверное, сегодня ты снова останешься у себя…» с нескрываемым сожалением и отчаянием думаю я, понимая, что «как раньше» уже никогда не будет. Да и раньше ты не удостаивал меня чрезмерным вниманием: только секс и, очень редко, неосторожные поцелуи в плечо. Ты по-другому и не умеешь или… может, не хочешь? — Так, оборванцы, на тест по интегралам у вас не более пятнадцати минут. На пересдачу никого не пущу. Завалите, и вас вышвырнут отсюда пинком под зад, — монотонным, но будто бы по-обычному злорадным, тоном произносишь ты, окидывая огромную аудиторию строгим взглядом. — Покажите, кто из вас идиот, а кто все же достоин моего внимания. Удачи. На краю вытянутой парты лежала стопка скрепленных по-трое листов. Лениво взяв одну сцепку я пробежался по ней взглядом, понимая, что я обречен на отчисление и, в силу моих нынешних отношений с профессором Аккерманом, натурой отработать не получится. А так хотелось. Через некоторое время великие умы моего потока стали не спеша покидать аудиторию, передавая свои полностью исписанные листы Леви, лениво восседавшему в своем кресле, в то время как я написал ответ к двум задачам из двадцати. Когда же до конца пары осталась минута, нерешенных заданий двенадцать, а аудитория совсем опустела, я чертыхнулся и мысленно послал этот тест, этот ВУЗ и в особенности этого коротышку на далекие острова под названием «пекло». Быстро, вровень со звонком, накарябав в верхнем углу титульного листа немаленький член черной пастой, я поднялся с места, шумно ударив по столу ладонью и даже не взглянув на Аккермана, оставил работу, что называется, на отчисление, и развернулся к выходу. Мои самоуверенные шаги прервал ставший родным баритон, разрезавший тишину помещения, словно катаной. — Эрен, ты дебил? — таков был его отнюдь не двузначный посыл. Я чуть дрогнул, но уже коснулся тяжелой двери, толкнув ее от себя, желая стряхнуть с верхней одежды тяжелый взгляд профессора в спину. — Йегер, ты меня слышал? — спросил он, повысив голос и, кажется, поднявшись из-за стола. — Нет, сэр, — вздохнув, ответил я, разворачиваясь лицом к властному мужчине, который сейчас, кажется, уничтожит меня давлением сгущающейся атмосферы, — я не дебил. — Тогда что это, мать твою, такое? — взревел он, сжимая в большой руке мое произведение искусства. Я состряпал выражение лица а-ля «Хм-м, что же это такое?» и кивнув, придавая пущей уверенности своим словам, сделал невероятное умозаключение: — Это член, сэр. Ривай на секунду замер, останавливая свои серые глаза на моих зеленых, а потом грациозно опустился в свое удобное кресло, тяжело вдыхая, будто после утомительной физической работы. — Ты точно дебил, Йегер, — он потер переносицу и еще раз сделал глубокий усталый вдох. — Что с тобой происходит, Эрен? Ты будто с ума сходишь: пары прогуливаешь, успеваемость, точно как у Кирштайна, этого имбецила конемордого. Возмущение хлынуло из меня, словно бы дамба прорвалась: слышать упреки от причины всех моих несчастий было так оскорбительно жестоким, что стало больно. Больно, потому что уже три месяца Ривай игнорирует мое существование, потому что он не ночует дома, даже не бывает там. Потому что Леви забыл про меня. Как глупо было надеяться, что Ривай полюбит меня так же сильно, как и я его. — Чаще был бы дома, знал бы причину, — отрезал я и снова направился к выходу, где меня перехватил Леви: — Ты сам знаешь, что сейчас я очень занят. Какого хрена ты без моего контроля не можешь справиться со своей жизнью? — крикнул он, глядя мне в глаза снизу-вверх. — Я не могу справиться без тебя! — не выдержал я. — Ты забил на меня! Когда ты в последний раз был дома? — Не веди себя, как ревнивая домохозяйка. Мы часто видимся, — все так же безэмоционально парировал он. Я вцепился худыми руками в воротник его идеально выглаженной рубашки: — Ее бы ты любил? — кричал я, глядя на непонимание в глазах Ривая. Леви сию же секунду ударил кулаком в солнечное сплетение, согнув меня пополам и опуская на пол перед собой, и вцепился в мое горло мертвой хваткой. — Ты бы любил меня, будь я женщиной? — хрипел я, задыхаясь от недостатка воздуха. Теперь Леви смотрел на меня сверху-вниз, хмурясь. Венка на ее виске вздулась от злобы, бледная тонкая кожа оттеняла серо-стальные глаза Ривая, блестевшие от ярости и чего-то еще. Обиды? Аккерман выпустил мое горло из кольца своих пальцев и, взглянув на настенные часы, опустился на колени рядом со мной. Он посмотрел в мои глаза своими серыми глубинами океанских вод и легко коснулся холодными пальцами моей щеки, по который едва ли не текли слезы. Кто бы мог подумать: плакать из-за мужчины? да никогда в жизни! Но отчего-то все вокруг мгновенно теряло очертания и яркие оттенки без участия этого ледяного взгляда чистой стали. — Ты неисправимый ребенок, Эрен, — тихо произнес он, касаясь моих губ своими. От резкой перемены настроения Ривая мурашки табуном пробежались по спине. На секунду оторвавшись, мужчина прижался ко мне снова, сминая мои обветренные губы в поцелуе, постепенно углубляя его. Моя ослабевшая рука легла на его предплечье, когда он притянул меня ближе, поднимая с колен. Путаясь в ногах, мы добрались до его рабочего стола, от которого брюнет с силой оттолкнул кресло на колесиках, что врезался в соседнюю стену и расплескал по воздуху стук пластмассы о дерево. Ривай сжимал мою талию, пробираясь руками под футболку, языком нагло исследуя каждый уголок моего рта, проезжаясь им по ровным зубам и небу, а я просто позволял мужчине делать все, чего тот хочет. Неповторимо ощущать контроль над собой, проявляющийся во вжатом между моих ног остром колене. В низу живота скопилось напряжение порядком больше 220 Вольт. Я сжимал его выстриженный затылок рукой, когда тот покрывал поцелуями и укусами мою шею и ключицы, провоцируя меня разбиваться на миллиарды кусочков и собираться опять, лишь бы снова и снова чувствовать властные руки на моем теле, язык во рту или на шее, горячее дыхание на губах. Он легко подхватил меня под бедра и усадил на свой стол, отодвигая ненужные бумажки на край и пристраиваясь в аккурат между моих ног, сжимая бедра до синяков и с силой кусая ключицы — потому что нам так нравится. Джинсы стали совсем тесными и вот-вот разорвут ширинку. Шум за незапертой дверью только усиливает и без того бешенное возбуждение. Ривай вдруг прижался пахом между мои раздвинутых ног, имитируя толчок, будто бы ударами под дых выбивая из меня остатки воздуха, и, не давай сделать и вдоха, толкается снова через плотную ткань, требуя обвить его торс ногами, прижаться крепче и закусывать губы до крови — лишь бы не кричать от нахлынувшего внезапно возбуждения, скручивающего все органы в один тугой узел, оставляя только истекающий член корчиться от недостатка внимания. — Сэр, — выдыхал я, теряясь меж безбашенных ощущений. — Эрен, — произнес мужчина и слизал собственные слова с моих губ, — зови меня по имени, — живо избавляя меня от до боли жмущих джинсов и абсолютно не нужных боксеров, любуясь органом, покрытом смазкой и бьющимся о торс. — Ривай, — протянул я, заходясь крупной дрожью, когда мужчина коснулся моего члена рукой, а тело пробило электрическим током. Сердце колотилось о ребра, эхом отражая удары в головной мозг и параллельно в член и пульсирующее колечко мышц в предвкушении. — Не так, Эрен, — шепчешь ты пьяно, запуская свои пальцы в мой рот. Тебе даже объяснять не надо — я и сам все понимаю. Лижу чувственно, открыто, языком толкаясь между соседними фалангами, покрывая слюной каждый миллиметр, когда мышцы раз за разом пробивает дрожь. Я разочарованно вздохнул, когда твои пальца покинули меня, оставив после себя лишь паутинку слюны на подбородке. Ривай поднес покрытые вязкой стремительно остывающей слюной пальцы к заднему проходу чуть надавливая и растягивая, а я, не в силах сдерживаться, постанываю в голос, самостоятельно насаживаясь на пальцы глубже. Ты целуешь меня развязно, долго, влажно, лишая остатков воздуха, и ухмыляешься в поцелуй. — Сам себя разработал? Какой умничка, — одобряешь ты, и я слышу звук расстегивающейся молнии твоих узких брюк, ширинка которых уже чуть ли не лопалась от напряжения. — Я затрахаю тебя так, что ты имя свое забудешь. Если бы ты знал, чего мне стоило в двадцать один ждать тебя целых три месяца. Я скулю, не в силах ждать больше, прижимаясь ближе к твоему невыносимо горячему телу, на ощупь ища твои губы. И нахожу, сливаясь в глубоком поцелуе, сразу же сталкиваясь языками. Ты толкаешься лишь только головкой, чуть-чуть проникая. Недостаточно. Я захожусь ударами молнией по всему телу, кусая свои губы и твои, царапая спину, как всегда — тебе тоже нравится, ты утробно рычишь, разворачивая и кладя меня животом на холодную поверхность, нависая сверху. Ты снова пальцем оттягиваешь мою нижнюю губу и шепчешь пошло-пошло: — Только громко не кричи. И тут же входишь, нет, врываешься до основания, выбивая из меня всю дурь и воздух и стоны. Я упираюсь лбом в столешницу, пальцами цепляясь в твою руку, зубами сжимая твои пальцы, а ты крепко держишь меня за бедра, вдалбливаясь по самые гланды — знаешь, как я люблю. Ртом ловлю воздух и выгибаюсь дугой, до хруста позвоночника, сжимаю тебя внутри, когда головка задевает комочек нервов. Ты мгновенно рычишь и бьешь по мягкой половинке, за которую держался, и снова ловишь тот ракурс, раз за разом задевая простату. Я скулю, словно течная сука, и сам насаживаюсь на член, прося о большем. — Еще, — шепчу я, моля, чтобы меня услышали, — еще… И ты слышишь. Долбишься еще сильнее, хватая за шею и сдавливая так, что из глаз плещут искры. Снова рычишь, и я выгибаюсь сильнее от нереально приятных ощущений внутри. Так только с тобой, Леви. Только ты доводишь до белого каления, а потом втрахиваешь в кровать до синяков на теле, до сорванных связок, до минутной потери пульса во время оргазма. — Повторяй только мое имя, — рычишь ты, хватая меня за волосы и притягивая рывком к себе, утягивая в поцелуй. Я шепчу, словно в бреду, чередуя с криками, от которых уже горло болит. — Леви! — при новом, самом сильном толчке. — Левилевилеви… — заходясь в крупной дрожи и мысленно молясь всем богам, чтобы это никогда не заканчивалось, но вдруг ты выходишь почти полностью и вбиваешься опять, а мое тело пробивает оргазм, зрачки расширяются до невозможности и закатываются глаза. — Мне не нужна женщина, Эрен, — шепчешь ты. — Я люблю тебя. Я непроизвольно сжимаю тебя внутри, и ты со звериным рычанием догоняешь меня, основательно вбивая мое мгновенно ослабевшее тело в столешницу. — Кричи так только мое имя, Эрен, — на выдохе прямо в губы.***
Ты снова целуешь нежно, ласково, грубо одновременно — как я люблю. — Обещаю, сегодня я вернусь домой, — говоришь ты, сжимая мою руку, когда я открываю дверь и, весь растрепанный и уставший, выхожу в коридор. Сейчас я знаю, что ты не врешь. Сегодня ты вернешься домой. Ко мне.