Когда нас расстреляют

Небо с самого утра одаривало сталкеров редкими, тяжелыми каплями унылого дождя. Тёмно-серые тучи нагоняли на всех беспросветную тоску, такую, что хотелось как минимум на неделю окопаться в баре и угрюмо поглощать рюмку за рюмкой. Но, несмотря на то, что желание так сделать было почти непреодолимо сильным, бар пустовал. Все долговцы, которые не были на очередной миссии и куковали на базе, медленно бродили по облюбованной территории, пребывая не то в трансе, не то в культурном шоке. Мысли у ребят, как бы они ни старались, сводились к одному человеку. Череп. Неизменная правая рука Воронина, полковник и ярый противник «Свободы», понадеявшийся когда-то на своё мастерство и удаль его единомышленников и ушедший с ними громить вражескую базу. Он посмел вернуться. Вольные сталкеры, которым не посчастливилось оказаться на территории «Долга» в тот день, шарахались от мрачных должан, как от прокажённых. Борцы с Зоной же не особо обращали на них внимание, лишь изредка перешептываясь друг с другом.  — Можете хоть вы мне объяснить, что сегодня со всеми творится? — начал Сыч, внаглую подкравшись к майору Звягинцеву. Сыч совсем недавно вступил в их ряды, и совершенно не понимал происходящего. Майор вздрогнул, уж Сыча точно не ожидая увидеть, но ругаться не стал — не до того было. Полуобернувшись, он печально посмотрел на сослуживца.  — Ты про Черепа, не так ли? — растерянно спросил он.  — Ну, а про кого же ещё?! — возмущённо и обиженно воскликнул Сыч. — Все целый день сами не свои, бормочут чего-то себе под нос, а этот Череп уже битый час о чём-то трындит с генералом. Я ничего не понимаю! Майор поначалу нахмурился, услышав совсем неподходящий ситуации тон, и Сыч было подумал: «Ну вот, сейчас ещё и пиздюлей навешает», но потом снисходительно улыбнулся.  — Ну, знаешь… Это долгая история. Ты точно хочешь, чтобы я тебе это рассказывал? — Сыч яростно закивал. Звягинцев вздохнул и снова отвернулся от него. — Ладно. Дело всё в том, что сегодня вечером полковника Черепанова расстреляют.  — Как так? За что? — сказать, что Сыч был в шоке — значит ничего не сказать.  — А за то, что против Воронина пошёл. Видишь ли, это сейчас можно сказать, что всё более-менее тихо и гладко, спасибо нашему генералу за это. А при Крылове были самые настоящие войны у нас со «Свободой». Столько народу полегло… лучше и не вспоминать. Я и сам не вспомню, сколько раз на волоске от смерти оказывался. Жестокие были времена. Ну, Воронин, когда управление в свои руки взял, сразу поведение наше перекраивать стал, да и «Свободы» тоже. Конечно, мир и дружбу всяческую с фрименами установить невозможно, но можно хотя бы просто своими делами заниматься, не пытаясь загрызть друг друга? Эти войны бессмысленны, только ребят хороших полегло дохрена… И все, кто там был, кто в этих перепалках участвовал, все с Ворониным согласны. Кроме Черепа. У него же вечное шило в заднице, как, впрочем, и у некоторых фрименов… Ну, он и высказал генералу, что думает… Ох и скандалили они, конечно, знатно… Да только Череп на следующее утро сколотил отряд да и свалил с ними правосудие вершить, а Воронин не тот, кто будет платочком вслед махать, слёзки утирая. Он прямо сказал: вернёшься — расстреляю. И вот Череп вернулся. Мне, правда, интересно, почему один…

***

— Где остальные? — устало спросил Воронин, не глядя на человека перед ним. Череп стоял, убрав руки за спину и опустив голову. — Всех положили?  — Нет, — севшим голосом отвечал полковник. — Они вольные теперь, отпустил я их. Не хотел больше мучать, — он немного помолчал, будто собираясь с силами, а затем, вздохнув, продолжил: — Четыре года как неприкаянные, меж двух огней… Хватит. — Череп невидящим взором уставился в хмурое небо. Крупные капли дождя стекали по бледному лицу, принося с собой некое подобие утешения. — А чего сам в вольные не подался? — сощурился Воронин, теперь пристально вглядываясь в бывшего друга. Даже для него полковник всегда оставался великой загадкой. Никто никогда не понимал мотивов Черепа, но в итоге все его действия приводили к победе. Но не в этот раз. Череп ошибся, и ошибся жестоко. А ошибок «Долг» не прощает. — Не место мне среди вольных, — тихо ответил полковник, всё ещё избегая генеральского взгляда. — Долговцем был, долговцем и останусь, и умру, если так положено. Тем более, что за мои грехи… — Ты же знаешь, что за чистосердечное признание и явку с повинной я наказание не смягчаю? — горько усмехнулся Воронин. — Даже не надейся… — Ни в коем случае, — сглотнув, проговорил Череп. Оба понимали, что им предстоит и что иначе никак нельзя. Не будет тут великого всепрощения и распростёртых объятий, будет только ноющая боль где-то в сердце, усиливающаяся с каждым ударом. Друг напротив друга стояли два разных человека, которые раньше называли себя братьями и так много себе обещали. Только один старался сохранить группировку и жизни людей, а второй поставил всё под угрозу, и теперь одному придётся умереть за содеянное. Воронин открыл было рот, чтобы позвать патрульных, но Череп его остановил: — Не нужно, — вздохнул он. — Я знаю, куда идти. — Если хочешь, я сделаю это сам, — едва слышно отозвался Воронин, закрыв глаза. Череп улыбнулся впервые за всё время их разговора и открыто посмотрел на бывшего друга. — Буду благодарен, — коротко кивнул он, медленно уходя прочь.

***

Наступила ночь. Густая, почти осязаемая тьма окутала окрестности, вселяя в людей непонятный первобытный страх и заставляя то и дело съеживаться от пробегающего по спине неприятного холодка. Где-то в недрах базы «Долга», там, куда не допускались одиночки, стоял Череп, привалившись к стене и медленно смакуя последнюю в своей жизни сигарету. Вокруг не было ни души. Как только полковник сделал последнюю затяжку, послышались тяжёлые медленные шаги, и вскоре перед ним возник генерал Воронин с винтовкой наперевес. Череп с тихой решимостью посмотрел на него. — Готов? — спросил Воронин. Череп молча кивнул. — Есть что сказать напоследок? — Я всё уже сказал вам, генерал, — негромко отозвался полковник. — Разве что… Передайте ребятам, что я прошу у них прощения. Из-за меня могла начаться новая война… Да и ты меня прости, Воронин, — Череп поднял глаза и столкнулся со сверкающими во тьме глазами генерала. — Предал я нашу с тобой дружбу, грош мне цена теперь. Стреляй, — и зажмурился, готовясь к кратковременной, но всё же боли. На несколько секунд повисла гробовая тишина. Воронин вздохнул. — И ты меня прости, — раздались звуки выстрелов, ловкими птицами разлетевшись по округе. Все долговцы, услышав это, на мгновение замерли, осознавая, что произошло. Сыч, расстроенный, спрятал лицо в ладонях. Майор Звягинцев, сочувственно похлопав его по плечу и, сам скрывая слезящиеся глаза, молча закурил. Череп рухнул на мокрый асфальт, всё ещё улыбаясь. Душа порывом ветра устремилась ввысь. Он наконец-то прощён.