Никогда не

Был конец тяжелой недели, а по совместительству и конец года, когда во время игры в «я никогда не» Эрин заявила: — Я никогда не каталась на коньках. Пэтти, опрокинув глоток мартини из пластикового стаканчика, поперхнулась: — Ты же из края Великих озёр! Эрин только пожала плечами. Хольцман, превратившая во время игры свой стакан в подобие гавайской юбки с помощью ножниц, воображения и непоседливости, торопливо записывала что-то на клочке бумаги. — Это надо исправить, — произнесла она таким тоном, словно речь шла о предстоящей перепайке схемы. — Я тут набросала список разных вещей, которые все делали хоть раз, а ты — ни разу. Хольцман щелкнула Эрин по носу и положила свой листок прямо перед ней, а Эбби и Пэтти с любопытством склонились по бокам. Бумага была исписана сверху донизу, размашисто и совершенно нечитаемо, но среди многочисленных зачеркиваний и пометок сверху, снизу и наискосок можно было разглядеть цифры со скобочками, обозначавшие пункты. — Матерь божья, это и впрямь список, — Пэтти покатилась со смеху, переворачивая лист и пытаясь прочитать строчки, бегущие по периметру. — Хольц, нам нужен перевод, — попросила Эбби, сдерживая улыбку. Хольцман с важным видом поднесла листок к лицу, поправила очки, изображая профессорскую строгость, и с выражением зачла: — Пункт первый: спровоцировать поджог лаборатории. — Это больше по твоей части, человек-факел, — Пэтти вновь разлила всем мартини, и они с Эбби оперлись щекой об руку с одинаковым выражением любопытства на лицах. — Хотя, именно в этом ты права. Мы все, кроме Эрин, успели по разу устроить здесь пожар. Эрин скептически подняла брови. — Пункт второй: проходить целый день, не сдувая с себя пылинки. Например, с оторвавшейся пуговицей. — Я не люблю неряшливость, знаешь ли, — шепотом подсказала Эрин и нервно оглянулась на коллег. — Да и кто любит? Эбби молча наблюдала за ними, словно смотрела увлекательный фильм, и вместо попкорна в ее руках был кусочек шоколада. Пэтти только повела плечом. Хольцман демонстративно схватилась за пуговицу на джинсовом комбинезоне и одним движением ножниц отрубила ее, а потом подбросила вверх и поймала остатками стакана. Эрин поморщилась, глядя на торчащий огрызок нитки. — Я могу проходить так весь день, — сказала Хольцман. — А ты — нет. Пункт третий: пойти в магазин без списка покупок. Пункт четвертый: проспать работу. — Отличный пункт, — Эбби похлопала Эрин по плечу. — Тебе бы не повредил. Хотя, я, как ты знаешь, его не приветствую. — И какой смысл мне проспать работу, если это мешает самой работе, да еще и ты будешь злиться на меня? — Смысл в том, что иногда можно позволить себе выйти за привычные рамки, — Эбби одним махом опрокинула свой стаканчик. — И позволить себе получить выговор, а потом позволить себе позлиться, а потом попытаться все исправить. Это жизнь, Эрин, в ней нельзя все делать правильно и никогда не ошибаться. — Но если очень постараться… — начала было Эрин. Эбби только покачала головой. Теперь Пэтти и Хольцман смотрели на них, словно оказались в кинотеатре на просмотре отрывка из какого-то, до сих пор не виденного, фильма. — Старый спор, — хором пояснили Эрин и Эбби. — Иии… у нас последний пункт. Пятый. — Да ладно, — Эбби вчиталась в коротенькую приписку на самом краю листа, — ты же с десятого класса на этом пункте заставляла пить любую компанию. Эрин, ты до сих пор ни разу ни с кем не целовалась под омелой?! — Ну все, с меня хватит, — сказала Эрин, вытаскивая пуговицу из стаканчика Хольцман и сминая список. — Всем спасибо. Я чувствую себя так, словно я снова в десятом классе и я безнадежный лузер, вы довольны? — Детка, ну что ты, — Пэтти ласково приобняла ее. — Мы же шутим. — О, да, мы очень довольны, — сказала Хольцман, потирая руки, — потому что есть мегапункт. Спорим, если ты за завтрашний день не отвертишься от всех пунктов по списку, ты пойдешь на каток и встанешь на коньки? — Чего ради мне спорить? — Нуууууу… — Хольцман набрала побольше воздуха в легкие и несколько раз открыла и закрыла рот, словно слова внезапно покинули ее и разбежались по углам. — Она хочет сказать, — пояснила Эбби, — что ты бываешь неподражаемо полна чувством собственного превосходства из-за своей правильности. — Вовсе нет, Хольц. — Нууууу… — Да, Эрин, да. — Ах, так? — Эрин с силой оттянула грудной карман на комбинезоне Хольцман и отправила пуговицу внутрь. — Я принимаю вызов. Ни один из ваших пяти пунктов исполнен не будет. *** Когда следующим утром Эрин открыла глаза, за окном мягко сыпались снежинки, раздраженно гудели машины, нетрезвый прохожий напевал «Пусть идет снег», а часы показывали 10.30. За дверями ее комнаты вовсю шла предновогодняя суета вперемешку с рабочими процессами. Судя по звукам, Эбби громко отбивалась от папарацци по телефону, Пэтти спорила с кем-то по поводу ремонта машины, а с территории Хольцман раздавались вопли «Kiss». — Джиллиан никогда-больше-так-не-делай Хольцман! — с будильником наперевес Эрин влетела в лабораторию в тот момент, когда инженерные процессы требовали соединения внушительных проводов. — Это самое настоящее читерство! Я знаю, что это ты испортила мой будильник! Сноп искр и вопль «Ложись!» поприветствовали ее с порога, а потом раздался взрыв. Спустя несколько очень тихих и каких-то бесконечных мгновений, Эрин решилась поднять голову. Хольцман сидела на полу среди горящих и дымящихся проводов, стирала со щеки копоть рукавом рубашки и безудержно хохотала. — Я бы сказала «дважды-больше-так-не-делай», — пробормотала Эрин, пока Эбби и Пэтти пытались протиснуться в дверь и выяснить, все ли живы и сохранили прежнее число конечностей. — Два пункта, — смеялась Хольцман, глядя прямо на нее. — Сразу два! — А ведь и правда, — сказала Пэтти, пока Эбби, схватившись за голову, бегала по лаборатории, подсчитывая убытки. — Эрин, ты и проспала и устроила пожар. — Формально его устроила не я, — возразила Эрин, отбирая у Хольцман упаковку салфеток и пытаясь оттереть с лица черные следы. — Я отвлеклась на твои крики и перепутала провода, — невозмутимо и нахально отозвалась та. — Так что, доктор Гилберт, два пункта. Еще три — и точи коньки. *** Следующей неприятностью безумного конца года для Эрин стало открытие, что копоть очень сложно выводится с одежды. Она битых два часа стояла в ванной комнате и изо всех сил пыталась оттереть следы взрыва с рукавов своей единственной в этот день одежды. За обеденной пастой они произвели фурор. — Мне кажется, оно очень похоже на привидение, — с набитым ртом воскликнула Хольцман, вилкой по воздуху очерчивая форму пятна на груди Эрин. — Кстати, третий пункт. — Даже странно, Эрин, что ты до сих пор не переоделась, — посмеиваясь, заметила Эбби. Эрин чувствовала себя так, словно эти двое снова спелись, чтобы подшучивать над ней. Пэтти благоразумно молчала, но в воздухе витала дружеская солидарность. — Я не хочу встречать Новый год в твидовом костюме, — наконец призналась Эрин. — Он навевает неприятные воспоминания. А всё остальное кое-кто забыл забрать из прачечной, хотя, сегодня очередь этого кое-кого. Хольцман подмигнула ей с большим удовольствием. — Осталось два пункта, — напомнила она, наматывая спагетти на вилку. И когда Эрин демонстративно вызвалась в магазин, Хольцман все еще выглядела довольной и сияющей, будто глянцевый бок ёлочной игрушки. — Да вы подыгрываете ей! — прокричала Эрин в телефон, когда оказалось, что в ее сумке нет привычного списка покупок. — Будь спокойнее, тебе просто кажется, — промурлыкала Эбби и вернулась к долгоиграющей дискуссии с телевизионщиками. В трубке раздались длинные гудки, а вскоре пришло короткое сообщение с номера Хольцман: «Четыре пункта, доктор Гилберт». В конце танцевал радостный смайлик. *** Когда Эрин возвратилась на станцию, увешанная пакетами, Кевин балансировал на последней ступеньке стремянки, пытаясь развесить на оставшейся с Рождества ёлке надпись «Счастливого нового года!». Ёлка подмигивала сложной системой иллюминации, а из-под нижних ветвей выглядывали носки черных армейских ботинок. От верхушки во все концы холла все еще тянулись праздничные гирлянды. — Мы не убрали омелу? — спросила Эрин, высоко запрокинув голову. То, что свисало с потолка, рассмотреть было довольно тяжело. — Да, — раздалось из-под еловой лапы, — и остался всего один пункт. — Очень хорошо, — со злорадством произнесла Эрин и, пока раскрасневшаяся Хольцман пыталась выбраться, взлетела на несколько ступенек по стремянке и быстро чмокнула растерянного Кевина прямо в губы. Иллюминация как-то испуганно дернулась и внезапно засверкала в сумасшедшем ритме. — Пятый пункт, да? — послышалось внизу. Вид у Эбби с этого ракурса был рассерженный. — Я принесла всем коньки, — пропела Пэтти, а Хольцман, ссутулившись, проскользнула боком на лестницу и бесшумно скрылась в лаборатории. — Хольци, эй, Хольци… — Именно, вот вам ваши пять пунктов, — заявила Эрин, спустившись вниз и сложив руки на груди, где расплывалось черное пятно невыводимой сажи. — Довольны? — Непробиваемое чувство собственного превосходства, — Эбби покачала головой и принялась распаковывать пакеты. — Это же была ваша идея! — И это ж надо было так ее испоганить! — с чувством воскликнула Эбби. — Понятия не имею, о чем ты, — попыталась улыбнуться Эрин, но улыбка вышла натянутой. Она прекрасно понимала, о чем говорит Эбби. Пэтти похлопала ее по плечу и большим пальцем указала в сторону лестницы, откуда уже раздавался голос Дебби Харри, поющий про сердце из стекла. Эрин со вздохом взяла две пары коньков и поднялась по скрипящим ступеням. Хольцман сидела на полу и подбрасывала вверх металлический шарик. На стуле неаккуратной стопкой лежали ее шарф, меховые наушники и цветные варежки с пингвинами. Эрин выключила звук. —… да я сама пойду и все скажу! — слышался снизу возмущенный голос Эбби. Пэтти что-то терпеливо ей втолковывала, пока Кевин мычал мимо нот популярный мотивчик. — Я не пойду на каток, — в нос произнесла Хольцман, не оборачиваясь. — У меня эта… айсофобия. Металлический шарик выпал из ее руки и покатился в угол. — На самом деле, — сказала Эрин спине Хольцман, — последний пункт нельзя засчитывать. Он был не по правилам. Рождество уже прошло, так что, можно сказать, я всё ещё никогда никого не целовала под омелой. Но я могу нарушить правила и пойти на каток безо всякого пятого пункта. Я просто думаю, что будет трудно стоять на коньках в первый раз. В первый раз всегда трудно делать что-нибудь новое. Хольцман сделала неловкое движение, будто хотела обернуться, но передумала. — И ещё, Хольц… я бы хотела пойти на каток вместе с тобой. *** До полуночи оставалось совсем немного времени, когда их встретил Центральный парк, где сотни людей собрались встретить Новый год. Хольцман неловко ступила на лед, держа Эрин за правую руку. Пэтти без особого труда наворачивала уже третий круг, лавируя между парочками и семьями с детьми и догоняя Кевина. Эбби успела проехаться по катку носом, ей помогал встать какой-то парень с охапкой еловых веток. Эрин поскользнулась на первом ударе часов, и мир выскочил прямиком из-под ее ног. Недолго думая, Хольцман тотчас же приземлилась рядом. Эрин лежала, ощущая затылком свежую шишку, и все еще продолжала сжимать в руке варежку с пингвином. Воздух рассекал свист коньков. Над головами людей, во все концы катка были протянуты гирлянды ламп и фонариков, перемежающиеся пучками острых веточек. Часы пробили второй раз, затем третий. — Это омела? — спросила Хольцман, потирая ушибленный бок. — Определенно, это она, — ответила Эрин, наклоняясь к ней. Часы пробили двенадцать.