Белый

Канамэ плакала. — Отпусти ее, — прорычал Сагара, не в силах оторвать взгляда от экрана на противоположной стене. Канамэ одна, совсем одна в темной камере. Она не в безопасности. Он провалил свое задание. — С чего бы? — улыбнулся Гаурон. — В милой головке нашей Тидори спрятаны все информационные сокровища мира. Ее девичьи мозги на удивление много стоят! — Ты сдохнешь раньше, чем сумеешь сбыть ее хоть кому-то. А вот если отпустишь, то, возможно, даже выживешь. Гаурон расхохотался. — С недавних пор, мой дорогой Кашим, я начал считать, что выживание — это совсем не весело и абсолютно неинтересно. А вот заставлять Тидори наблюдать за тем, как я пытаю тебя — то, что нужно. — Ублюдок! — не выдержал Сагара. — Она этого не заслужила! — Именно, — Гаурон хлопнул в ладоши. — Именно! Жаль, что у меня так мало времени — из твоей Тидори вышла бы отличная убийца, и я бы не отказался стать ее наставником. Сагара знал, что Канамэ не слышала их, и только поэтому позволил себе закричать, вложив в этот вопль всю свою ненависть. Кожу на запястьях он давно стер в кровь, но выбраться из веревок так и не получилось. *** Гаурон едва ли не приплясывал, переставляя склянки на полке, выбирая подходящее оружие пыток. — Эй, ты меня слышишь? — Сагара, воспользовавшись моментом, впервые за все время напрямую обратился к Канамэ. С того момента, как Гаурон перетащил ее в эту комнату, все стало и сложнее, и проще одновременно. — Я хочу попросить тебя кое о чем. — А? — она подняла на него глаза. — Не смотри. Просто... не смотри, хорошо, Тидори? — Са... Сагара!.. — всхлипнула Канамэ, догадавшись, что скрывается за этой просьбой. — Это нечестно! Нечестно!.. — Быстро учишься, Тидори, — Гаурон вернулся и, встав за спиной Канамэ, положил ладони ей на плечи. — Теперь ты понимаешь, что в этом мире нет справедливости, что твой ненаглядный Сагара Сосукэ будет страдать и умирать, а ты прочувствуешь каждую секунду его мучений, даже если откажешься смотреть. Его пальцы крепко сжали ее подбородок. Сагара зарычал совершенно по-звериному. Гаурон наклонился к дрожащей Канамэ и прошептал ей на самое ухо: — Это нечестно. Это неизбежно. Это прекрасно. Вот три вещи, которые ты должна понять сегодня, малышка. *** Гаурон выбрал кислоту, такую, что без особенных усилий разъедала всякую органику. Например, кожу, мышцы и жир. — Начнем с правой руки. Не против? Канамэ кричала что-то через кляп. Сагара молчал. Он хотел быть храбрым, держаться до последнего и, стиснув зубы, не выть от боли — ради нее, — но в тот самый момент, когда первые капли коснулись кожи, Сагара осознал, что ни одно живое существо не смогло бы вытерпеть этого кошмара. — Не смотри, Тидори! Перед глазами вспыхивали и сразу же гасли разноцветные пятна. Гаурон взял в руку нож: — Запоминай, Тидори: на красном и черном всегда должно быть белое, — с этими словами он начал срезать с руки Сагары куски еще дымящейся поврежденной плоти. Канамэ молчала. Сагара уже почти не чувствовал боли. — Не... — прохрипел Сагара, зная, что совсем скоро потеряет сознание. — Не смотри... Тидори. — Слишком поздно, — Гаурон похлопал его по щеке, отбросив очередной кусок мяса на пол. — Для вас обоих уже слишком поздно, Кашим. Под черным и красным было белое, много-много белого. Две кости с пустотой между ними, неловко переходящие в одну. Белого становилось все больше. Канамэ не могла перестать смотреть, даже когда Сагара перестал дышать. Белый — цвет смерти, и теперь она знала, почему.