— Поэтому ты будешь пить со мной, пока я не буду готова встретиться с ней.
Когда она это произнесла, то даже не могла подумать, насколько далеко зайдет ее "подготовка". Она предполагала, что выпьет с ним несколько стаканов, поговорит о чем-нибудь — она нашла для себя настоящего слушателя, которому, если и не интересны ее проблемы и она сама, не сложно выслушать ее — и уйдет, и была бы она готова или нет не имело бы значения. Но водитель такси, попавший в их район из-за глупостей ее нелепой племянницы, оказался более... Человечным, чем она могла бы предположить. Для Айви, на самом деле не имеющей настоящих друзей, искавшей вечное одобрение от матери, вечно холодной, чей взгляд обычно (то есть почти всегда) был замкнут в экране телефона, планшета или ноутбука, прогулка с кем-то живым, не заинтересованным в ее матери и, вроде как, не имеющим никакого подвоха в своих действиях, более чем неестественна. Безумна, нереальна, фальшива — вот это больше подходит. — Это странно. — Что именно? — он усмехается и, кажется, закатывает глаза — она точно не видит, уткнувшись взглядом под ноги. — Ну... Именно сейчас — наша... — она сжимает бледные губы, окидывая его броским взглядом, и откланяется назад. — Прогулка. Для меня это очень странно. — Ты редко кого-то напаиваешь, а потом ведешь его куда-то? — Генри смеется, что сначала пробуждает в ней неприятное ощущение, что смеются над ней, но оно быстро проходит: Айви усмехается, мотая головой и отводя взгляд. — Вообще-то, пойти гулять — твоя идея. И, если честно, зачем тебе это? — останавливается, выхватывая из его рук бутылку. — Не думаю, что ты просто без ума от моих... — отпивает немного, — проблем. — Да ладно, у тебя только две проблемы — твоя мать и твоя застенчивость. — тянет руку к алкоголю, однако она одергивает руку, заводя ее за спину, щурится. — Моя застенчивость? — Ты хочешь всем казаться злой, если говорить прямо, — становится на бордюр, за которым стоит Айви, приблизившись к ней достаточно близко для того, чтобы ясно видеть ее глаза — ослабленная напитком ледяная броня подтаяла, поэтому он различал смятение в карих оттенках, что сами по себе тепле. Или же тусклый свет фонарей придает им такой медовый "аромат". Это отвлекает его на несколько секунд, и ее кстати тоже — сказать ничего не решается, смотрит на него в ожидании, с неприсущим ей таинственным страхом. — Но ты же не такая. — выдает он краткую фразу вместо длинного текста, который, наверно, ожидали оба. — Тогда какая я? — срывается с ее уст, и в словах проскальзывает дрожь. И бутылку она до сих пор не отдает ему. Генри усмехается, опускает голову, чешет затылок, явно не очень готовый отвечать на этот достаточно провокационный вопрос. — Я тебя совсем не знаю, но как посторонний, проведший с тобой добрую часть дня, — делает легкую паузу, отводя куда-то взгляд, из-за чего она почему-то начинает посмеиваться — открыто, просто, он может это услышать, — И сейчас гуляющий с тобой... Я могу сказать, что ты вредина, но добрая и красивая, — ее губы замирают в легкой улыбке, их взгляды встречаются, — и тебе вовсе не нужно кем-то притворятся. Возможно, он говорил какими-то отстраненными фразами из книг и фильмов и о ней вообще думал по-другому, но в любом случае ей никогда ничего такого не говорили. Для всех нормально то, как она себя ведет, а кому не нравится — тем просто не нравится она, никто не пытался как-то... помочь? Это ли делал этот таксист-писатель?.. Ей приятно говорить с ним. Сжато улыбается и протягивает ему алкоголь. Генри шуточно "кланяется", делает глоток и отстраняется, от чего она резко чувствует холод. Ее грело его близость?.. Она мотает головой, ступает на дорожку и проходит чуть вперед. — Почему ты уверен, что я добрая? Ну, думаешь так. — Потому что я... вижу это, — последнее он произносит голосом какой-нибудь гадалки, и они смеются.— За то, чтобы все было проще.
Когда они выпивали за это, все было риторически. В ее жизни ничего не легко: или она просто что-то делает, или что-то сложно и запутано, непонятно для нее. Но сейчас они смеются, она смеется, и в этом нет ничего "простого" или сложно — это легко. Его слова и действия не несут никакого притворства, в нем нет наигранности, и она убеждается в этом все больше не из-за все меньшего количества ядовитой жидкости. Хотелось бы ей объяснить самой себе, почему она так доверяется ему в этом плане. И, что было самым главным, она, Айви, смеялась не в стиле "ха-ха", а так, как давно не могла. — Но все же, — произнесит она через буквально минуту, после того как они перешли через дорогу, — Что я сделала такого? Решила пойти против матери? — Это тоже, но были и другие искренние, — на этом слове она изгибает брови, поворачиваясь лицом к нему, — поступки. К примеру, — он поднимает взгляд на небо, и она следует за ним, — ты признала, что лучше бы позволила Джасинде пойти с Люси... — Такого не было! — Ну, ты не совсем так сказала, — он смеется, взглядывая на нее, — но я уверен, что ты это подразумевала. — настает тишина на некоторое время: он просто наблюдает за ней, а она не решается возразить, то ли понимая, что так и было, то ли хотя, чтобы так и было. — Еще ты сегодня решилась рассказать совершенно незнакомому человеку о себе. Разве в этом нет доброты? — он протягивает ей бутылку, перегораживая ей путь. — Ты сказала, что нельзя сделать всех счастливыми. Ты тогда имела ввиду свою мать — она бы не была "счастлива", — он показывает пальцами кавычки, и она усмехается, — если бы ты воссоединила мать и дочь. Я правильно понял? — она кивает и делает глоток, не сводя с него глаз. — Тогда, что такое счастье для твоей матери? Ты говорила, что Джасинда и Люси будут всегда вместе, то есть ты понимаешь это. Так разве сейчас, когда они вдвоем, а ты не беспокоишься за Люси, ты не сделала хотя бы нескольких людей счастливыми? — Я не... — ее фраза обрывается, она щурится, выдыхает и усмехается. — Ну, наверное. — Видишь? Ты жутко добрая! — он произносит это с иронией, но с настолько безобидной, к которой она не привыкла, что она слегка улыбается — на ее лице проскальзывает простая улыбка, передающая тепло ее глаз, и Генри улавливает это — это волшебно.***
— Спасибо. — срывается с ее уст, когда они доходят до офиса. — Правда. — она встречается с его взглядом, сжимая губы, пьяная и серьезная одновременно. — Я ничего не сделал. — он улыбается, с неохотой поглядывая на огромное здание, заставляя Айви улыбнуться, возможно искренне. Генри не хочет, чтобы она уходила. Разобраться со своей матерью она может всегда, а вот повторить такой вечер... Только он вряд ли об этом скажет — он не настолько храбрый. — Ты сделал больше для меня, чем кто-либо за всю мою жизнь. — она "пожимает" уголками губ, понимая, насколько жалко это звучит. Касается его руки, не ожидая этого, и замирает. Он опускает взгляд на тонкие пальцы, что неловко прикоснулись к его запястью, затем смотрит на нее. И ему не нужен глоток для храбрости. — Может лучше будет продолжить нашу прогулку? — она поднимает брови, но вместо лишь одного удивления ее лицо окрашивает радость — облегчение, окутанное в розовые тона, и настоящая радость. Он замечает этот румянец, и ему кажется, что и он краснеет. Потому опять чешет затылок, от чего она шире улыбается, разжимая пухлые губы. — Район у вас большой и красивый, а я ничего не видел... — Да, это ведь явная трагедия. Они смеются. — Разговор с твоей матерью может подождать. Сегодня и ты должна быть счастливой, — самоуверенно утверждает, что он может сделать ее счастливой, и ей это нравится. Нравится, потому что это так. Вся их прогулка до этого была легкой. Они болтали о своих проблемах, но никто из них не был погружен в них. Айви чувствовала себя если не счастливой, просто не зная, как должно чувствоваться не приторное счастье, то свободной, спокойной, расслабленной. — Ладно, пошли уже отсюда, — она берет его "под руку", не особо соображая, почему это делает, из-за чего на секунду замирает. Но он лишь передает ей бутылку, прячет руки в карманы, и она держит его крепче. — От одного вида этого здания меня уже выворачивает. — Да, оно нагнетающее. — опять смеются. — Куда поведешь меня? — Можем посмотреть весь наш дико-красивый район, — чуть вопросительно говорит, отпивая алкоголя, после чего облизывает губы и загорается идеей: останавливается, чуть сжимая ткань его куртки. — Сегодня же Хэллоуин, почему бы нам не пойти и не... — Сладость или гадость? — договаривает за нее, и она кивает, задерживая на губах усмешку — не свою повседневную, а добрую, веселую. — А как же лишние калории? Кариес? Диабет? — Мы не будем есть конфеты, мы... — прерывается, обдумывая, что сказать, тут же опешив от своего "мы". Смотрит на его улыбку, опускает на мгновение взгляд. — Мы отдадим их Люси при встрече. Знаешь, она что-то бормотала про "Аполло", я уверена, сама она его получить не смогла. — Ты хочешь выставить это притворством, но, по секрету, — он наклоняется к ней ближе, и они теперь ближе, чем могли быть ранее, и почти шепотом продолжает: — У тебя это плохо получается. — и Айви, не сводя с него глаз, улыбается, а он замечает соблазнительность томных оттенков еще ярче. — Пошли уже навстречу приключениям.***
— Гуляем, пьем и собираемся просить конфеты. А ты не хотел пойти психологом? — ведет его вдоль улиц, почти опираясь на него: не то чтобы ей сложно идти и не то чтобы она была до такой степени пьяной, она лишь хочет держаться за него. — Я настолько никчемный писатель и водитель? — заигрывает с ней взглядом, усмехается. — Если честно, не читала твою книгу и не ездила с тобой за рулем, так что не могу сказать. Но я как человек, гуляющий с тобой вот уже добрую часть ночи, — передразнивает, растягивая слова, — могу сказать, что ты неплохой... друг. — Друг? — она опускает взгляд, хмурясь, понимая, что сказала определенную глупость, и у нее появляется желание выпустить его руку, что она и делает, отстраняясь. Генри, опешив, хватает ее за запястье. — Айви, я не имею ничего против, я даже рад, что ты считаешь меня своим другом. Просто... ты оказалась более... — она поднимает на него глаза, круглые и большие, как у ребенка, которыми вопрошает, с нетерпением ожидая его слов, что его смешит. — Более милой, чем я представлял. — Милой? — Я не знаю, как это назвать. Чувствительной? — она начинает смеяться, и он подхватывает.***
— Никогда столько не смеялась. — Я тоже. — они замирают, всматриваясь в глаза друг друга. На улицах достаточно шумно, где-то даже играет музыка. И у Айви в сумочке уже лежит три батончика для Люси, а у Генри — несколько конфет и два фантика. И от бутылки они наконец избавились. — Почему мы стоим? — оживленно говорит она, прерывая неловкое молчание, и тянет его дальше. — Есть еще несколько домов, где мы можем получить эти конфеты с карамелью, я уверена. И еще несколько мест, которые я просто должна тебе показать.***
— Ты не ответил на один вопрос, — доев конфету, вязкий вкус которой пришелся ей по вкусу, медленно произносит и встречается с его взглядом. — Зачем тебе эта прогулка со мной? Ты мог бы быть с Джасиндой и Люси. — Как ты сказала, они всегда есть у друг друга, а ты одна. — Из-за жалости ко мне? — восклицает с разочарованием в голосе, ничем не прикрытым. Он усмехается. — Нет. Я хотел составить тебе компанию, чтобы доказать, что тебе не нужно ничье одобрение, не нужны никакие притворства, чтобы быть с кем-то, чтобы быть счастливой. — вглядывается в ее мято-медовые глаза, улыбается и наблюдает за тем, как и на ее губах появляется улыбка. Он явно хоть что-то ей доказал.