Холод, мрак и полумесяц...

Холод, мрак и полумесяц Ставят на тебе печать, И сколько времени ни бейся, Его не повернуть уж вспять. Те же фонари у дома, Те же окна, тот же лен… Только ты теперь нескоро Будешь мною удивлен. Только ты лежишь в больнице, Безмолвно вянешь в тишине. И ты не радуешься птице, Сидевшей на твоём окне. Тебе тепло — и одиноко, Луны печать рождает звон… Звон похоронного брелока На Смерти новый телефон. Я плакал. Тихо — и позорно. Больнее было только ждать, Когда врачи, мешаясь спорно, Скажут тихо умирать… Я ждать не мог… Чуть сердце билось… Волнение рождало стон: «А вдруг уже оно случилось? Вдруг ты — брелок на телефон?» Мой крик души тонул от боли, Ведь вечность — это долгий срок, Что не увидимся мы боле, Что смерть шагнула на порог! Я был на грани от безумия, Сознание теряло мысль — Метанья, время на раздумья… А есть ли где-то в этом смысл? Я, ничего не замечая, Метнулся к белому крыльцу. Толкнул ребенка невзначай я На руки старому отцу. Летел по лестницам как птица, Хотя уже давно не ел. Никто не в силах с ним сравниться… Ведь парень так чудесно пел! Его глаза сияют солнцем, Хоть цвет их с серым пеплом схож, А волосы кудрями вьются — Он так на ангела похож… Его красивая улыбка Всем людям освещала путь, Когда они держались зыбко На грани между «ложь» и «суть»… На крыльях ветра я в палату Ворвался вихрем — и поник. Он бледен был, совсем как вата, Взгляд почернел, как в тьму проник. Его глаза подлунной стали Как черный жемчуг расцвели… Они уже давно устали Смотреть на тяготы Земли. Я подошёл и наклонился К губам, и нежный поцелуй В улыбке той запечатлился — Как мне, другим покой даруй. Он очень мило улыбнулся, Глаза приня́ли солнца свет. Я снова к юноше нагнулся, Опять наш не сдержав запрет… Закрыл глаза он. Осторожно И нежно, будто чуть дыша, Коснулся губ моих тревожно, Как полной чаши — не спеша. Прощались долго — где-то вечность, А может, где-то даже две… Куда девалась вся беспечность, Припрятанная там, во мне?! И почему мне вдруг так больно Щемило в сердце, когда я Смотрел, как трупом стал невольно Тот, в ком спала заря? Я шел домой, как серый камень — И глух, и нем, угрюм и тих, И в голове колоколами Гудели мысли о живых. Я был разбит, я уничтожен, Зачем мне без него житье? Отчаянье видно на коже. Отчаяние… Оно же — пот. Я — трус, но не сейчас, не в этом — На крышу ноги понесли, и я Стою над парапетом За километр от земли. Нет слез, истерик — только проза — Лишь дом, смерть, крыша и прыжок… Ведь мой цвет жизни — моя роза — Уже ушел, а я не смог. Я опрокинулся на спину, Закрыл глаза — и высота… На чистом небе, все отринув, Моя виднеется звезда. Я думал о рассудке, воле И понял — это ерунда, Ведь где-то там, в безумном поле, Бежит чистейшая вода… Когда в мгновении спорят вечность С секундой, яркой, но чужой, В глазах летят моменты жизни Какой-то разной, но родной. Страх исчезал, как расстояние, Оставшееся до земли. Я испытал лишь сострадание К родителям, друзьям, родным… Я не боялся быть убитым, Как будто прыгал вновь и вновь, Возможно кем-то не забытый, Как вечная моя любовь… Земля все ближе… Глух стук тела… Меня прошила сильно боль… Вокруг все смазано… Не надо Мне больше сыпать в рану соль… Лежал я взмокший на асфальте, Холодном, влажном от дождя, И вдруг… Знакомый голос: — Встаньте! Не время убивать себя! Я распахнул глаза и встретил Родной, любимый серый взгляд. Заботливо подал мне руку Красивый парень, как закат… В глазах вдруг закипели слезы. Дорожки капель на щеках Вновь оживляли грёзы, Забытые, как древний прах. Я молча, гордо отвернулся, Привстал — и скорчился, присев. «Зачем ко мне опять вернулся, Подал мне руку, оробев?» Я был раздавлен, как букашка, Не мог я больше умереть, Ведь тут был он, он, чья рубашка Милее пахла мне, чем смерть…