Imagination with «IT»

Этим днем ты решаешь прогулять биологию, которая стоит последним уроком. Успешно изобразив перед учителем полуобморочное состояние, отправляешься домой, пиная попадающиеся по дороге камушки носком лакированных балеток, и пытаешься распутать гребанный клубок мыслей в голове, который за последнее время успел вырасти до колоссальных размеров. В этом клубке и куча долгов по учебе, и проблемы с родителями, и здоровье, медленно ухудшающееся с каждым днем. И Вулфард, конечно. Чертов Вулфард. — Как же я это допустила? — тихо спрашиваешь сама у себя, отмечая, насколько ускорилось сердцебиение при воспоминании о нем. Ты уже даже не пытаешься отрицать того, что раньше так яростно отказывалась принять: ты в него влюбилась, влюбилась по самые кончики своих милых ушек, и хуже этого, пожалуй, не может быть ничего на свете. Финн терпеть тебя не может, презирает, как бессердечный прохожий презирает бездомную собачонку, поливает грязью так, словно ты — причина всех горестей этого мира. Ты не нужна ему, а тем более не нужны твои жалкие чувства. — Ненавижу тебя, Финн Вулфард. Господи, как же я тебя ненавижу. Хочется плакать, но слез нет, поэтому ты лишь судорожно вздыхаешь, обнимая руками свои хрупкие плечи так, будто бы тебе холодно. Перед собою не смотришь совершенно, и, делая очередной шаг, врезаешься в чью-то крепкую грудь. — Малышка Т/Ф, — нараспев произносит мужской голос. Поднимая голову, видишь перед собой небезызвестного старшеклассника, на лице которого играет недобрая ухмылочка, — Какая встреча! — Джонсон… — инстинктивно пятишься назад, оглядываясь по сторонам. — Куда-то собралась? Хочешь, провожу? — Алекс хватает тебя за запястье, грубо дергая на себя, и срывается с места, таща тебя за собой, — Знаешь, милая, мне тогда очень понравился тот вид под твоей мокрой блузкой, я хотел бы повторить… — Отпусти меня! — пытаешься вырваться, но шипишь болезненно, когда его пальцы крепче стискивают руку. Останутся следы. Он тянет в ближайший переулок и тебя чуть было не выворачивает от ужаса, когда ты понимаешь, что сказанное — не шутка. На улице как назло безлюдно, но ты все равно кричишь, что есть мочи, не оставляя бесполезных попыток вырваться из цепких лап морального урода. — Нет, маленькая дрянь, просто так ты не отвертишься! — Джонсон с силой впечатывает тебя в грязную кирпичную стену, заставляя вскрикнуть от боли, — Помнишь, как посмела раскрыть на меня свой маленький ротик? Пришло время платить по счетам. Противно, мерзко, до тошноты гадко ощущать, как его ладони беспорядочно шарят по телу. Слышишь сиплое дыхание прямо над ухом и молишься всем существующим богам только об одном: пусть это прекратится. Но боги, по всей видимости, заняты, им совершенно нет дела до какой-то там девчонки, чью бедную слабую душу собираются окончательно втоптать в грязь, уничтожить, разнести в пыль. Тебе кажется, что здесь для тебя все и закончится: ты просто умрешь от разрыва сердца. Но… — Отойди от нее. В один момент время будто останавливается, все вокруг замирает. Все, кроме твоей души, которая обезумевшей птицей начинает метаться где-то под ребрами, отзываясь на звуки такого знакомого, до боли родного и любимого голоса. Финн. — Надо же, Вулфард! Пришел спасать свою подстилку? — Алекс чуть отклоняется в сторону, позволяя тебе разглядеть его. В глазах юноши пляшут черти, взгляд метает молнии, кулаки сжаты, и в таком состоянии он выглядит опаснее того, кто прижимает тебя сейчас к стене, хотя явно уступает и в возрасте, и в комплекции, — И что же ты мне сделаешь, сопляк? Действительно. Если он сейчас и бросится в драку, ты, разумеется, сможешь убежать… но что тогда станет с ним самим? Поэтому ты одними губами шепчешь ему: — Не надо. Финн успешно тебя игнорирует, делая шаг вперед. — Я сказал, отойди от нее. Джонсон отпускает тебя и ты падаешь, в кровь разбивая колени. Быстро вскакиваешь на ноги, лихорадочно соображая, что можно предпринять, пока он медленно приближается к Вулфарду, все так же гнусно ухмыляясь. — Ну, давай же, щенок. Давай, не будь ссыклом! — Что здесь творится? Синхронно оборачиваетесь на чей-то низкий бархатный голос. Ты шумно выдыхаешь, мысленно благодаря небеса и этого мужчину, так кстати появившегося здесь. Пауза. Алекс медлит, диковато поглядывая то на прохожего, то на Финна, но в итоге разворачивается и скрывается за поворотом, бросив напоследок что-то вроде «это не конец». — У вас все путем, ребятки? — интересуется мужчина, удивленно глядя вслед ушедшему парню. — Да, сэр, — отвечает Вулфард, — Все хорошо. — Точно? — Да, сэр. Когда прохожий исчезает из поля зрения, вы с Финном наконец сталкиваетесь взглядами, отчего у тебя, чуть было, не подкашиваются ноги. Потому что в глазах его такая обеспокоенность, нежность, забота, все самое теплое, что вообще может отражаться в человеческом взгляде, что ты невольно задумываешься, не выбросило ли тебя каким-то образом во времени на пару месяцев назад, когда наблюдать такое было привычным делом. Он кидается к тебе, хватая за плечи и тараторит непрерывно, осматривая на наличие повреждений: — Он тебя не поранил? Господи, как же я за тебя перепугался… Как ты? Что он успел сделать? Черт, у тебя колени… Нужно будет обработать. Ты молчишь, не в силах поверить в происходящее, пока он прикрывает глаза, переводя дыхание. — Зачем? — надломанным голосом спрашиваешь у него, чувствуя, как разбитое сердце по кусочкам собирается воедино, а глаза застилает пелена слез, — Почему ты это сделал? — Мы же друзья, — Вулфард поднимает взгляд, — Друзья всегда так делают, разве нет? — Были друзьями… Пока ты не возненавидел меня непонятно за что, и… Юноша качает головой и грустно улыбается, тяжело вздыхая. — Я никогда бы не смог тебя возненавидеть, Т/И. Никогда. Округляешь глаза, непонимающе глядя на него. — Я влюбился в тебя. Ровно два месяца назад окончательно это осознал. Я стал ревновать тебя к каждому столбу, думал о тебе часами, я словно с ума сошел. Лучшим вариантом тогда казалось все тебе рассказать, но я предпочел разорвать все связи и спрятаться за притворной ненавистью к тебе. Думал, так будет легче, я смогу справиться со своими чувствами. Но стало только хуже. Когда я понял, что благодаря идиотской трусости потерял все, что мне было так дорого, было уже слишком поздно… Черт возьми, я пойму, если ты пошлешь меня куда подальше, но, прошу тебя, умоляю только об одном: если сможешь, прости меня… В эту же секунду ты словно делаешь первый вдох за эти два ужаснейших месяца в твоей жизни. В эту же секунду ты вновь начинаешь чувствовать, смотреть, ощущать мир в полной мере, вновь видишь его в красках. К тебе возвращаются давно забытые счастье и радость. К тебе возвращается жизнь. И ты улыбаешься, словно ребенок, когда встаешь на носочки, чтобы быстро поцеловать его в уголок губ и тут же отпрянуть, неистово краснея. Вулфард наклоняется, заглядывает в глаза, будто спрашивая разрешения, и, получив его, целует в ответ. Неумело. Странно. Но именно так, как вам обоим нужно. — Господи, как же я по тебе скучал… Я так люблю тебя, Т/И Т/Ф. Ты пуще прежнего краснеешь, пряча свое лицо у него на груди, и шепчешь тихо-тихо, однако он все прекрасно слышит: — День шестьдесят первый. Я люблю тебя, Финн Вулфард.