Imagination with «IT»

Эдди Каспбрак — мягкая воздушная зефиринка, одним взглядом излучающая сотни и тысячи лучей счастья и любви. Эдди Каспбрак — шестнадцатилетний подросток, когда-то застрявший во младенчестве, и пугающийся собственной тени. Эдди Каспбрак просто не способен ни на какое зло в любом его проявлении. Пока дело не касается его «маленького сокровища». «Маленькое сокровище» — это Т/И Каспбрак, младшая сестренка парня. Будучи старше нее всего на год, он все равно всегда относился к ней как к малышке, и оберегал ее от всего на свете, в том числе и от их собственной матери. Рядом с девушкой Эдди менялся, и на месте скромного, немного неловкого мальчишки появлялся серьезный, ответственный, заботливый брат. Где зло, спросите вы? А вы попробуйте ее обидеть и поймете. Эдди превращается в неуправляемую машину для убийства, стоит ему узнать или понять, что Т/И кто-то расстроил. В такие моменты от его образа «главного милашки Дерри» не остается вообще ничего. Эдди злится. Эдди бесится. Эдди готов устроить драку, даже если знает, чем это чревато. Ему здорово подправят личико, у матери случится истерический припадок, но трогать сестру он не позволит никому и никогда. — Опять сегодня под утро ляжешь? Улыбаешься, чувствуя, как даже через телефонную трубку его голос вызывает волны мурашек по твоей коже. Однако несмотря на тепло, окутавшее тело, остаешься напряженной, то и дело прислушиваясь к звукам за дверью комнаты — скорое возвращение Эдди из аптеки никто не отменял. — Не превращайся в мою маму, Ричи, это ужасно. Тихий с еле-заметной хрипотцой смех разом будет всех бабочек внутри тебя, и ты шире улыбаешься, очень явственно ощущая желание зарыться куда-нибудь лицом и долго-долго верещать. — О, миссис Кей… не видел ее всего сутки, а такое чувство, будто целую вечность. — Тозиер… — Не ревнуй, детка. Она — всего лишь увлечение, ты — моя единственная любовь. — До слез, милый, спасибо. Он вновь посмеивается, но быстро затихает. — Он скоро вернется? Ты бросаешь взгляд на часы, задумчиво кусая губы. — Ушел минут пятнадцать назад. У нас есть еще… немного. — Т/И, тебе точно не кажется, что мы должны ему рассказать? Ваши с Ричи отношения длятся уже около месяца, и твой старший брат, разумеется, знать об этом не знает, пребывая в блаженном неведении. Мало кто не в курсе, на что Эдди способен, когда речь заходит о тебе, поэтому вы, не имея возможности предугадать его реакцию, научились умело скрывать от него любые намеки на имеющиеся между вами чувства. Прятаться по углам очень быстро перестало казаться романтичным, а созваниваться только в те мгновения, когда его нет дома, и держаться сдержанно, когда гуляете в компании «неудачников», становилось просто невыносимым. Каким бы прохладным Тозиер иногда не казался, ему в любом случае хотелось бы целовать тебя не только в пыльной школьной кладовке для швабр и не бояться при этом получить по физиономии. О тебе вообще можно не говорить — без более или менее близкого присутствия юноши рядом у тебя начиналась ломка. — Кажется, — вздыхаешь ты, прикрывая глаза. Скрываться было сложно, но еще сложнее было врать брату. Эдди ты любила всей своей душой, с детства купаясь в его бесконечном внимании и заботе. В свое время он заменил тебе и отца, и мать, которая, по его мнению, должна была быть у тебя вместо пичкающего таблетками надзирателя, стал твоей основной опорой и поддержкой. Между вами всегда существовало абсолютное доверие, а теперь ты так запросто нарушаешь его, продолжая улыбаться парню в лицо и делать вид, что ничего не происходит. Господи, Каспбрак, какая же ты ничтожная. Гулко сглатываешь, чувствуя, что еще немного, и ты разревешься — настолько стыдно за саму себя. — Так может быть уже сделаем это? — голос его звучит спокойно, но ты знаешь, что его трясет не меньше твоего. Для него есть риск не только отхватить по первое число от твоего старшего, но и лишиться того, чем дорожит: друга и девушки. — Ричи, ты ведь знаешь, что он… — Я дома, мам! — Твою ж мать! Он входит в комнату слишком уж быстро, так что времени у тебя хватает только на то, чтобы принять невозмутимый вид и начать диктовать Тозиеру в трубку первое, что пришло в голову. — Вернулся? — шепотом интересуется парень. — Да, — отвечаешь ты все тем же тоном, маскируя это под ответ на какой-нибудь левый вопрос, — Да, так все и было. Ну ладно, я пойду, пожалуй. Пока. — Кто звонил? — спрашивает Эдди, переодеваясь в домашнюю одежду. — Беверли, — отвечаешь ты, чтоб уж наверняка, и беззаботно улыбаешься, — Слыхал, слушок прошелся по школе, что какой-то старшеклассник у учителя деньги спер из сумочки? Вот об этом и говорили. — Не слыхал, — пожимает плечами брат, с размаху плюхаясь на свою кровать звездочкой, — Но это неудивительно. Ставлю карманные на Бауэрса. — Ага, — хмыкаешь ты, внутренне радуясь, что афера прошла успешно, однако чувство вины за то, что опять солгала, в разы сильнее. — У нас с тобой есть пять минут, чтобы настроиться на безупречную актерскую игру. Как только она заходит — притворяемся спящими. Тогда не придется выпивать всю ту тонну, которую она заставила меня сегодня купить. Ты хихикаешь, забираясь под одеяло, и щелкаешь выключателем, в результате чего комната оказывается освещена одним только бра у его кровати. На какое-то время воцаряется тишина, и вы прислушиваетесь к дыханию друг друга. В такие моменты вы будто бы становитесь одним целом, он понимает, о чем думаешь ты, а ты понимаешь, о чем думает он. — Т/И? — Да? — Мы уедем. Вдвоем. Будем жить вместе в какой-нибудь квартирке далеко отсюда, поступим в колледжи. Потом, даст Бог, разъедемся. — Конечно, Эдди. Конечно. Уедем, а ты так ни о чем и не узнаешь. Пара непослушных слезинок все-таки скатывается с твоих глаз.