«Привет. Пишу тебе очередное письмо. Не знаю, зачем, ни одно из них все равно никогда не попадет тебе в руки. Просто… просто мне так легче.»
Откладываешь в сторону ручку и тяжело вздыхаешь, сонно потирая глаза. Это уже десятое письмо, которое ты ему посвящаешь. Каждое из них наполнено всеми твоими самыми искренними чувствами, эмоциями, мыслями, с каждой новой строчкой ты будто отрываешь часть от своей души, превращая ее в слова. Но все напрасно. Он об этом никогда не узнает. Стэнли Урис появился в твоей жизни с первыми осенними холодами, как порыв ледяного октябрьского ветра — так же стремительно, резко, неожиданно. Высокий светловолосый юноша заступился за тебя перед печально известным в Дерри Генри Бауэрсом, когда тот, остановив тебя посреди школьного двора, отобрал твой рюкзак и попытался вытряхнуть из него все содержимое в мусорный бак. Что-то помешало тогда хулигану подправить ему личико, в результате чего остались целыми и твои вещи и он сам. — Спасибо, — ты тогда одарила его смущенной улыбкой и робким взглядом из-под опущенных ресниц. — Ерунда, — он улыбнулся тебе в ответ, после чего его окликнули. После этого случая вы не контактировали. Первое время тебе о нем не было известно ровным счетом ничего, даже его настоящее имя являлось для тебя загадкой. В твоем окружении он и его компания звались просто: неудачники. Так его называл и Бауэрс в день, когда вы впервые встретились. Ты про себя стала называть его «мой рыцарь», а спустя пару недель случайно подслушала разговор двух своих знакомых: — Смотри, вот он, — одна из них указала на стоящего неподалеку парня и ты узнала в нем «своего рыцаря», — Милашка, да? — Стэн Урис? — вторая скептически повела бровями, — Он же из этой компашки неудачников, разве нет? — К сожалению, — первая вздохнула, — Вот если бы не был, я бы, возможно, даже познакомиться подошла… Вечером того же дня ты написала первое письмо. Написала, что теперь тебе известно чуточку больше о нем. Написала, что это тебя радует. И о том, что, кажется, вляпалась в него по уши, тоже написала. Так продолжалось до пятого письма, после чего ты стала замечать, что с каждым днем тебе это нравится все меньше и меньше. Любой новый факт об Урисе был для тебя словно доза для наркомана, ты почти помешалась на нем. Больше всего тебя смущало то, что влюбилась-то ты в картинку. В его ангельскую внешность, в информацию, которая запросто могла оказаться ложной, влюбилась в тот факт, что он однажды тебя защитил. Это даже пугало. Поэтому все последующие письма ты писала только с одной целью: избавиться от мыслей о нем, как бы «выписать» его из своей головы. Однако избавляться получалось только от свободного пространства в нижнем ящике твоего стола, которое непрерывно заполнялось все новыми и новыми конвертами. Стэнли из твоих мыслей, кажется, и не собирался уходить. — Детка… тебе ни о чем не хотелось бы со мной поговорить? — вопрос, заданный твоей мамой в ничего не предвещающее беды субботнее утро здорово тебя покоробил. Ты отложила вилку в сторону, покосившись на нее, и приготовилась, если что, отмазываться. — Вроде бы нет… а что такое? Она снисходительно улыбнулась и мягко взяла тебя за руку, проникновенно заглядывая тебе в глаза. — Первая любовь со всеми случается. Я тоже через это проходила. Иногда она может причинять боль, а иногда… — Мам, ты что, лазила у меня в шкафу? — Ну почему сразу лазила? — женщина виновато потупилась, — Я решила сделать уборку. Я ведь знаю, какой хаос творится у тебя в ящиках, поэтому… — Но зачем было письма-то читать?! — ты одернула руку, возмущенно уставившись на мать. — Не удержалась. Всеми силами стараясь подавить волну негодования в груди, ты замолчала и вновь уткнулась в тарелку с завтраком. Мама решилась нарушить тишину только спустя минуту. — Этот юноша… почему бы тебе просто не подойти и не поговорить с ним? — Думаешь, все так просто? — Я не стала бы советовать, если было бы иначе. — Нет, просто ты росла в другие времена. — Не во временах дело, Т/И, — она покачала головой, — А в людях. В подростках. Вы сами же все себе портите, постоянно в чем-то сомневаетесь, в себе сомневаетесь. А потом жалуетесь, что тот, кто вам нравится, никогда не обратит на вас внимания. Ну не глупо ли? Между вами снова повисла пауза. Ты молчала, потому что не знала, что возразить, ведь правота матери была на лицо. Что тебе мешало подойти к Урису еще тогда, повторно поблагодарить за его поступок, представиться, в конце концов? Наверняка завязалась бы беседа. Может быть, вы бы даже подружились. Но нет же, вместо этого ты питалась сплетнями о нем и строчила письма. И кто же теперь виноват? — Ты подумай, — мама потрепала тебя по волосам, ласково улыбнувшись, — Обязательно подумай об этом. — Прошло так много времени, — ты пожала плечами, — Разве не поздно? — Лучше поздно, чем никогда.«Привет. Это одиннадцатое письмо — единственное письмо, которое попадает тебе в руки. Не знаю, чем это обернется для меня. Я до сих пор готова благодарить тебя за тот день. Возразить Бауэрсу — мало кто на такое способен. Надо сказать, этот самый поступок и стал решающим. Благодаря нему ты так запал мне в душу и не выходишь уже которую неделю…»
И ты пишешь, пишешь, пишешь. Пишешь обо всем, что когда-либо чувствовала к нему, обо всем, что с тобой происходило все это время, о сомнениях, о решении наконец во всем признаться. Просишь у него ничего не говорить, если вдруг это окажется невзаимным, просишь понимания. И с каждым написанным словом чувствуешь, как становится легче. А через день после того, как отправляешь конверт, находишь в своем почтовом ящике такой же.«Привет. Это мое одиннадцатое письмо — ответ на твое одиннадцатое письмо…»
Дело, кажется, действительно в самих людях.