Память

От века мечтают красавицы принцами сделать чудовищ, но жизнь — это вовсе не сказка, реальность порою груба. И чаще намного холодной печалью кончается повесть, касаясь в последней агонии бледного мрамора лба. Теряется в недрах истории след незамеченных жизней, что гаснут тихонько во мраке чуть зримым огарком свечи. Людская толпа, на недвижное тело взглянув с укоризной, забудет наутро о том, кто бесславно и тихо почил. Ведь помнят о ком? О могучих богах, об отважных героях, правителях гордых, чьи громкие судьбы горели во тьме столь страстным огнём, что собой иссушили безбрежное море, разрушили горы и выжгли леса. Чья бравурная смерть искрилась, как звезды, на чёрном атласе бескрайнего неба. Однако я грустную песню хотел бы сложить не о них. Для мира трагедия эта мелка, может, даже нелепа, да только мне в душу иголками холод могильный проник. Был певчий турнир. Как горела азартом душа менестреля! Сперва не нашлось там, по правде, достойных соперников мне, но вдруг неожиданно стихла толпа, чьи-то струны запели, а голос, им вторя, соловьею трелью под своды взлетел. Я был очарован. И кем? Златовласой прекрасною девой моложе других и наивной по юности ветреных лет, чьи нежные очи сияли лазоревой синью прилива, на память в сердцах оставаясь, как след на прибрежном песке. Мы были так схожи: глашатаи лир человеческих судеб. Легко говорили весь вечер, бродили вдвоем до утра, и знали, что это знакомство вовеки теперь не забудем, оставшись друг другу не больше, но ближе, чем брат и сестра. Тончайшею нитью сквозь тысячи лиг вдаль вилась эта дружба годами. За время, что каждый ступал по дороге своей, ни алчность, ни зависть тех трепетных уз не посмела разрушить. Однако история нити плетет по бесстрастной канве, а значит, людей о желаемой участи вовсе не спросит. До крика мне горько, поверьте, слагать эти несколько строк, невольно опять вспоминая дождливую, мглистую осень и сумрачный лес под Вызимой в огнях погребальных костров. Я петь не могу, как пронес на руках бездыханное тело — слова не сумеют пробиться сквозь едкий предательский ком, и как навсегда на лице неестественно мраморно-белом недвижная маска застыла. Как яростно жгло серебро — оправа подарка — небесной жемчужины (жертвенный символ) ладони замерзшие, словно чужие: лишь мелкая дрожь их била невольно. Была так беспечна, юна и красива. Теперь её песни звучат в самом лучшем из дальних миров. Но вспомнит ли кто из живущих о девушке этой? Ведь даже я сам не осмелюсь озвучить баллад, если их напишу. А сколько ещё на земле столь же рано и тихо угасших? Узнать невозможно. Почтить иногда — вас об этом прошу.