эти зеленые глаза смотрят прямо в твои.
эти черные волосы запутывают снова.
эти белые губы говорят о любви,
и ты кровью подпишешься под каждым их словом.
ЛСП — М.Л.Д
Тук. Тук. Тук.
Ты прекрасно знаешь, кто стоит по ту сторону двери. Знаешь, но впускать не собираешься, ведь, если ему надо, то он войдёт. И ты удивлён, что он так околотактично стучит, будто бы спрашивая разрешения.
Чего же ты ждёшь? Входи?
И он входит, вплывает серой тенью в полумрачную опочивальню, оставляя за собой невесомый шлейф из смеси дерзкого сандала и нежного, практически неощутимого в духоте комнаты жасмина. Прожигает взглядом сверкающих во мраке светло-зелёных глаз. Что-то говорит, хитро ухмыляясь, что-то, судя по его тону, важное. Наверняка важное. Настолько важное, что ты ничего не слушаешь. Слышишь, но лишь физически, на уровне восприятия звуков. Не вдумываешься — а зачем, смысла всё равно никакого. Давно уж во всём исчез смысл — осталось лишь виски, кое Старк так добротно сбагрил тебе «на хранение», спокойный и вечно шумный город, горящий тысячью огней. И он, тонкий, всё ещё ненавистный предатель с сияющими звёздами внутри глаз.
Ты даже не пытаешься хоть что-то понять, что бы потом сделать вид, что ты внимательно слушал и всё доступно пересказать в подтверждение своих слов. Хотя, неужели ты думаешь, что он ничего не понял? Не понял по твоему вмиг затуманившемуся взгляду, стоило ему только перешагнуть порог комнаты, не понял по вмиг ставшему густым воздуху? Он всё понял, прекрасно увидел, прекрасно почувствовал, ты же знаешь.
Вы оба продолжаете делать вид, что беседуете. Он говорит — ты что-то отвечаешь, возможно даже невпопад. Его это смешит, веселит — тебя раздражает. Никогда эта игра в поддавки не была чем-то, поистине достойным внимания, достойным каких-либо действо с обоих сторон. Но она увлекала, ты сам не замечал, как втягивался в эту постановку двух актёров для двух зрителей. Она увлекала.
Он — заманивал. Ты — шёл следом опрометчиво, будто слепой.
Ты ведь ослеп, верно?
Делаешь пару шагов в его сторону, не без удовольствия отмечая, что он напрягся, голос на мгновение затих, но после, хитро блеснув зубками, лжец продолжил свою речь. Ты продолжил отвечать — надо же хоть ненадолго показать, хотя бы самому себе, что ты в адеквате, что ты в норме, что ты ещё в рассудке. Но сам понимаешь — ещё минута, и крыша улетит далеко за пределы земной атмосферы, устремится к Солнцу и вернётся на положенное место только с приходом утра. А сейчас ночь. Ночью мозгами и нормальностью можно пренебречь, это уже как аксиома, доказанная многими людьми, асгардцами, да и вами самими.
Шаг. Ещё один. Топ. Топ. Часы на стене слишком громко тикают в наступившей гробовой тишине. Это молчание прерывает
он. Он говорит, отступая к стене, ехидно щуря глаза, выжидающе и коротко облизнув вмиг пересохшие губы. Ждёт, что вот сейчас, вот через мгновение ты нападёшь, твоя выдержка падёт, как падала разы до этого, и вы оба полетите во мрачную тьму жаркого удовольствия. Это всё будет, но позже, сейчас можно немножко поиграть, верно?
И ты медлишь. Наступаешь, отвечаешь, но медлишь чертовски долго, чертовски томительно. Ощущаешь, как он плавится от ожидания, ткнувшись наконец спиной в стену, наконец самостоятельно отсекя все возможные входы и выходы. Самостоятельно подписав себе нечто вроде добровольного приговора. Каждый раз так делал и этот далеко не исключение.
И вот расстояние между вами стремительно сократилось до сантиметров. И вот ты уже прижимаешь кажущееся хрупким тело в серо-белую поверхность. Чувствуешь участившееся дыхание, и всё отлетает на
сотый второй план, медленно уступая места безрассудству. Ты жаждешь вцепится руками, зубами, губами, всем чем можно за реальность, не впасть в нечто, что схоже с сумасшествием. Вцепится и не отпускать ни за что. Но что ты делаешь вместо этого? Верно, лишь судорожно выдыхаешь сквозь зубы в шею лжеца. Готов поклясться, что видишь на его лице ехидную ухмылку. Ему весело, он чувствует, что ты уже стоишь на краю пропасти и готов сорваться туда. Готов. Ты готов, осталось лишь немного подтолкнуть.
А что нужно, что бы подтолкнуть? Мало, на самом деле, если ты уже находишься на грани, если напряжён, словно струна, готовая порваться в любую секунду. Ты сейчас как раз в таком положении — тяжёлом, напряжённом. Если приказать тебе пойти убивать ради него, то ты спокойно пойдёшь и убьёшь, не так ли? Именно, даже если ты это и отрицаешь, мотая головой из стороны в сторону, не соглашаясь ни с одним словом. Где-то глубоко внутри понимаешь, что исполнишь любой его приказ, любую прихоть, да хоть весь мир и восстановленный Асгард в придачу к ногам уронить согласишься, насколько бы сопливо это не звучало. Сейчас тобой слишком легко манипулировать. Он это знает, но не воспользуется, ибо сейчас это ему незачем.
Ты на грани. Он толкает, совершает финальный удар, опалив ухо едва слышимым в гулкой тишине квартиры стоном.
Зверь выпущен.
И вы срываетесь. Оба. Одновременно. Одномоментно. Цепляетесь друг за друга, чуть ли не падаете на ковёр из синтетики, но поцелуй, жаркий и страстный, не разрываете, боитесь. Чего? Даже вам это не до конца понятно.
Падаете в постель, судорожно срывая друг с друга одежду. Мидгардская, она такая неудобная, с кучей пуговиц, всевозможных молний-застёжек-расстёжек. Конечно, утром она казалась более чем обычной, более чем удобной. Но не в данный момент, когда нужно освободится от тканно-джинсового плена как можно быстрее, как можно живее оказаться обнажёнными.
Он, сипя, шепчет что-то тебе на ухо. Ты же пытаешься держаться на плаву, не сгинуть с головой в этом порочном омуте. Знаешь, что рано или поздно, но помешательство вновь настигнет зелёно-чёрно-белой массой, настигнет и утянет во мрак. Знаешь, но пытаешься. Глупо, Тор, очень глупо.
Всё решает один лишь взгляд на раскрасневшееся лицо, на так невинно и так по-блядски приоткрытые покусанные губы. И у тебя крышу срывает, перед глазами мелькает последняя белая вспышка, и ты чувствуешь раскалённую жидкую сталь под своими пальцами.
Вжимаешься губами в губы брата. Сказал бы кто ранее, что ты будешь вести себя подобным образом, то поверил бы ты? Нет, конечно, послал бы, сплюнул сквозь зубы, может быть даже и вдарил бы по самое не балуй. Раньше это казалось бредом сумасшедшего, ведь «как такое возможно, Локи же мой брат?». Но после эти предрассудки потонули в бокале красного полусладкого здесь, на Земле, прямо в этой комнате. Тогда у вас первый раз сорвало покровы — ночь и немного алкоголя всё же сделали своё дело.
Вдавливаешь кажущееся покорным тело в ранее аккуратно застеленную тёмным покрывалом кровать.
Он издаёт полузадушенный стон, царапая с напором твои плечи. Прогибается в талии, вжавшись бедрами в твои, несколько раз опрометчиво теранувшись.
Одежды летят куда подальше, обнажая всё больше и больше кожи. Укус за укусом, поцелуй за поцелуем, ты плавно терзаешь, любя убиваешь его рассудок. Раньше это была чисто его прерогатива, но сейчас другие роли, другой порядок. Карты легли немножко иначе, и понеслась душа в Вальгаллу, далеко к звёздам, далеко в космос, туда, за ветви Иггдрасиля, где даже и не пахнет прославленным Девятимирьем. Такое место есть, ты уверен, правда, находится он за гранью безумства.
Ты помнишь, насколько ледяным раньше был твой брат? Ты так часто, практически постоянно пытался согреть его, хоть немного повысить температуру, не взирая на возражения лез к нему с пледом и горячим элем. Он, так-то, против особо никогда и не был, иногда даже сам жался, преданно глядя в глаза. Но сейчас от прежней холодности не осталось и следа, лишь жар, исходящий от бледной тонкой кожи с едва заметной паутинкой сине-зелёных вен под ней. Лишь жар, который может испепелить вас обоих.
Извивается, стонет, молит не останавливаться ни на секунду, ни на шейк. Тебе он такой нравится, нравится, что он, доселе высокомерный и чересчур насмешливый, сейчас такой покорный и покладистый. Ты обожаешь это, обожаешь вновь чувствовать над ним власть, которую ты, пусть и ненадолго, но всё же потерял.
Ты ощущаешь всю ту похоть и ненависть, что он источает. Подлый заносчивый змей, играющий по собственным извращённым правилам, он начал проигрывать, поддаваться, подчиняться. Уже не веришь ему, прекрасно осознаёшь, что это — лишь часть великолепной партии в игре под названием «жизнь». Партии, которая зашла в тупик. Понимаешь всё это, но сдерживаться, увы и ах, не можешь. Никогда не мог.
По венам течёт раскалённая смола, в голове пусто и куча мыслей одновременно. Реальность ли это или всего лишь иллюзия, порождённая болезненным желанием? Ты уже начинаешь сомневаться в своём рассудке — удивительно, что не засомневался ранее. А всё из-за него, из-за отвратительно манящего яда, что источает Локи. И это — единственное оружие, что может тебя свалить. Лжец это знает.
От его стонов, движений, рваных фраз на выдохе уносит далеко к норнам. И ты ненавидишь его за это.
Губы в губы. Впрыскивает всю свою ненависть, из которой соткана его душа, агрессию, крепко сжимает в кольце рук твою шею. Ты привык к его чувствам и отвечаешь на них взаимностью, до алых синяков стискивая его светлые бёдра, оставляя кровавые метки, что на следующий день синяками обернутся, на шее.
Ты ненавидишь всем своим существом то, что раньше было самым любимым созданием на свете. Больно от мысли, что
тот уже никогда не вернётся, что больше не засияет радостная улыбка на тонких губах, не будет ласково сияющих глаз.
Но так ли это важно сейчас?
Уже близок. Тяжело становится дышать, в лёгкие будто бы горячего свинца налили. Крепче сжимаешь его в стальной хватке, слышишь его болезненный стон, чувствуешь, как он елозит под тобой, извивается, словно уж на сковороде. А он и есть уж, змей-искуситель, что сперва даст тебе все блага мира, даже если ради этого придётся чем-то пожертвовать, а после сладким ядом отравит, лишит всех жизненных сил, всех желаний. Но ты не будешь против и, более того, будешь готов заплатить любую цену, чтобы вновь ощутить отравление, вновь принять дозу сверх меры. Ты
уже пристрастился, уже не можешь — да и не захочешь — избавится от этой вредной привычки, болезненной привязанности, что медленно, но верно уничтожает и тебя, и его.
Он, не стесняясь, кричит всё громче, царапины, что он оставляет у тебя на шее, плечах и спине и что после долгое время будут напоминать об этой ночи, становятся всё глубже. Дыхание прерывистое, будто бы
ему остро не хватает кислорода. Тебе тоже нужно продышатся, глотнуть свежего ночного ветра. Но то, что происходит здесь, в этой спальной с покрывшимися испариной окнами, куда важнее этих низменных и исконно человеческих прихотей, верно?
Ты чувствуешь, улавливаешь в неподвижном воздухе — он балансирует на грани, уже готов переступить черту, которую ты давно уж перескочил — в этом ты его опередил. Но ты тоже чертовски близок к разрядке.
Его стоны, его затуманенные, поддёрнутые мутной пеленой, глаза, его отрывистые, тихие просьбы, лишь больше распаляли, разжигали в груди, во всём теле ещё больший огонь, раздували внутри противостояние предрассудков и шикующего удовольствия. Каждый мускул напряжён, ты, словно оголённый нерв, оголённый провод, готовый заискрить.
За окном раздаётся раскат грома, после ещё один, более громкий. А третий заглушает вскрик, долгий и томный, превращающийся в едва слышимый всхлип.
Ты чувствуешь сковавшую его тело дрожь. И перед глазами всё поплыло-поехало, взорвалось мириадами ало-зелёных брызг, окрашивая мир вокруг в психоделичные оттенки всех цветов и оттенков серого бетона с каплями лимонного и иссиня чёрного, зияющего. Путавшие ранее всё тело цепи сжали каждую клетку организма. Сжали и лопнули, даруя белое освобождение. Силы будто бы покинули тело, с головой погрузив в расслабленную и томную негу, всепоглощающее, растекающееся по хитросплетениям капилляров со скоростью света удовольствие.
Минуты, секунды, мгновения… Тихо валишься рядом, утыкаешься носом в макушку, уже готовишься провалится в сладкую и манящую сонную бездну. Он всё плотнее прижимается к тебе, мягкий и разнеженный. Наверняка ведь лыбится хитро, по-своему. Наплевать на всё. Прижимаешь, притягиваешь к себе поближе.
Он спит. Можно было тут сравнить его с младенцем, но это слишком банально. Уткнулся носом в шею и сопит, довольный жизнью. Вот только рано успокаиваться или даже радоваться, ведь совершенно неизвестно, какая участь ждёт всё мироздание завтра. А что, если этого самого «завтра» и не наступит никогда? Всё может случится, особенно, учитывая окружающую обстановку во всей Вселенной за последние несколько месяцев. Вероятно, грядёт битва, не сопоставимая ни с одной из тех, что были ранее. Будешь ли ты бороться? Естественно, ведь ты же герой без страха и упрёка, всегда защищавший слабых и беззащитных. А
за кого ты будешь бороться? Ради кого? Ведь тебе уже нечего терять — асгардцы, твой народ, они погибли во время первого нападения Таноса. Так за кого ты правда готов возложить свою жизнь на алтарь вечности? Ты же знаешь ответ, верно?
Косишься на его бледное, молочно-белое при свете голубоватой луны лицо, аккуратно убираешь упавшую на лоб влажную прядку. В сердце уколола игла болезненной нежности. Мягко касаешься губами щеки, прижимаешь ещё плотнее к себе, зарываешься носом в чёрные мягкие волосы. И засыпаешь упокоено.
А завтра вы вновь начнёте отличную игру, новую партию в шашки-шахматы. Вновь начнёте вести себя, как и прежде, яро игнорируя произошедшее ночью. Ведь то, что произошло во мраке, нельзя воспринимать всерьёз, верно? Но постоянно, раз за разом вы будете возвращаться на исходную, терзаться, ломаться, срываться, словно наркоманы какие-то, проходя все стадии нежеланной зависимости.
То, что происходит трудно назвать «любовью» — вы готовы убить друг друга при удобном случае, коих, благо, не так уж и много. Можете убить, но не решаетесь, тешите своё самолюбие "завтраками" - "вот завтра точно уничтожу". Но это время всё никак не приходит, а вы всё продолжаете сидеть на игле с непонятным предназначением, с непонятным названием и действием, сравнимым с успокоительным. Продолжаете и слезать не собираетесь, не хотите терять то, что дарит удовольствие и моральное, и физическое.
За окном брезжит малиновый рассвет.
Мы обречены.
