Последние строки

Человек живет, чтобы спасти самого себя — до смешного простая истина. А Ода совсем недавно не понимал ее. Может ли это значить, что время, проведенное им в ступоре над пустыми листами, пропало зря? Нет. Неисписанные страницы одной своей белизной нагоняли страх. Но разве замаранный кровью человек, такой, как Ода, достоин писать на них? Заблуждался ли он в этом? Нет. Мог ли он когда-нибудь преодолеть боязливость и самобичевание, возвысившись до писателя, способного задеть кого-то за живое? Навсегда переменить если не саму чужую судьбу, то образ мыслей. Мог ли он, Ода, воспитать кого-то, способного не испугаться незапятнанных строк? На это тоже нужно ответить — нет. Теперь, когда воспитанники его мертвы, когда слово избегать новых убийств нарушено, когда с каждым вздохом в немеющем и ослабевшем теле остается все меньше жизни, он, не утративший пока ясности мыслей, хочет, но не может произнести. Да. Дазай Осаму убеждает в этом тревожным и дрожащим от искренности голосом, крепкой поддержкой своих рук. Он — тоже несбывшаяся мечта, которой Ода побоялся добиваться. Дазай сам всегда чем-то напоминал бумагу, уже давно не белоснежную, тонированную темнотой и кровью, но вместе с тем — вовсе не непригодную для усвоения хороших и нужных слов. Тем более если их вывести на ней белым карандашом, собрав все лучшее, что есть в собственной душе. Да. Все именно так. Может, тут-то он и получит шанс стать достойным писателем. Оды уже не будет, когда то, что он впишет в чужое сердце, станут читать другие. Неважно кто, главное, чтобы они были способны правильно понимать Дазая, как понимает его Ода. Любить его, как любит Ода. Пусть они помогут ему спасти самого себя. Пусть найдется человек, способный дописать то, что сейчас будет начато. Пусть будет достоин самого Дазая и не столь робок, как когда-то Ода. Есть ли на свете такой человек? Возможно, он — величайшая удача, такая редкость, что логичней ответить «нет». Но Ода сможет умереть спокойно, лишь всем своим существом поверив, что — да. Остается прибавить надежду на то, что долгий взгляд на прощание и несколько правильно подобранных слов оставят след неизгладимее и ярче, чем от ручки или карандаша. Секунды тянутся, словно вечность, когда Ода в последний раз всматривается в лицо Дазая. Затем размыкает губы. И прощается.