l'appel du vide

Лидия боялась спать. Лидия боялась оставаться наедине с темнотой. Она просто лежала с включенным светом и смотрела на мертвенно-белый потолок. Такой же мертвенно-белый, как и его кожа в последние минуты жизни. Лидия не могла выкинуть из головы картину, которая снова и снова вспоминалась, заставляя переживать весь тот ужас заново. Картина, которая навсегда отпечаталась в памяти, и уже ничего не поможет забыть это. Потому что такое не забывается. Потому что такое оставляет глубокие кровавые раны, которые не заживают, а оставляют отвратительные шрамы. И эти шрамы всё ноют, ноют и ноют, напоминая о себе. — Знаешь про такой ритуал «сэппуку», Стайлз? — от голоса Ногицунэ хочется где-нибудь спрятаться, но ощущение такое, будто этот голос найдёт тебя везде. — Нет, и знать не хочу. Лидия дрожит и поддерживает парня, который еле стоит на ногах. Он будто живой мертвец: холодный и бледный. — Это когда самурай потрошит себя своим же мечом, чтобы сохранить честь, — поясняет дух. — Но убивает его вовсе не разрез. Смертельный удар наносит ему его кайсяку, обезглавливая самурая своей катаной. Скотт, — он указывает на МакКолла. — Скотт твой кайсяку. Я заставлю твоего лучшего друга убить тебя, Стайлз. А ты ему это позволишь. И тогда вместе с тобой умрут все они. Все, кого коснулся клинок Они, если только Скотт не убьёт тебя первым. — Зачем? Зачем ты это делаешь? — Стайлз смотрит прямо на забинтованное лицо Ногицунэ, который уже подошёл ближе к парню. — Чтобы выиграть. Они, которые до этого стояли тихо и неподвижно, ожили, направляя на стаю свои клинки. Кира встала в боевую стойку, умело держа в руках катану. Скотт обнажил клыки и выпустил когти, демонстрируя алую радужку. А Лидии вместе со Стайлзом оставалось лишь удерживаться на ногах. Лидия помнит всё до мельчайших деталей, словно это был фильм, который она пересмотрела сотню раз. Только вот это вовсе не фильм, а ужасные воспоминания, которые, будто едкий и тёмный туман, заполонили разум. И с каждым разом Лидия вспоминает об этом всё с большой холодностью, потому что больше не может чувствовать боль. Не может чувствовать что-либо. Стайлз поднял катану и направил лезвие к своему животу. Его руки дрожат, но теперь он твёрдо стоит на ногах, посматривая на Киру и Скотта, которых окружили демоны. — Стайлз, нет! — Скотт кричит, но его голос такой тихий, словно под водой. — Стайлз! — А если это спасёт тебя? Спасёт всех нас? — А если это очередной обман? — Лидия стоит позади и судорожно дышит, боясь представить, что будет дальше. — Больше никакого обмана, Лидия, — голос тёмного духа пробирается под кожу, будто крохотный противный жук, и заставляет дрожать ещё сильнее. — Покончи с этим, Скотт. Позволь другу пасть на свой собственный меч. Сделай с ним то, что он не может сделать сам. Ну же, Скотт. А Скотт не двигается, не дышит: его мир сузился до одного Стайлза, который был бледнее снега; который смотрел на чёртову катану и свой живот; который собирался распотрошить себя ради друзей. Ради семьи. И МакКолл просто не мог поверить во всё это. Он не мог позволить Стайлзу убить себя. Но и не мог убить Стайлза сам. Так что же ему делать? — Стань его кайсяку, — Ногицунэ всё говорил и говорил, но его давно уже никто не слушал. Лидия была готова хоть самой себе распороть живот, пойти одной на Ногицунэ и убить всех Они любым способом, лишь бы Стайлз не делал этого. Лишь бы он остался жив. Но Лидия просто стояла позади, огромными глазами смотря на парня. Ей было настолько страшно, что хотелось кричать и рыдать, хотелось всё ломать и рвать на себе волосы. — Сдавайтесь! Стайлз схватился покрепче за меч и закрыл глаза. На мертвенно-белый снег падают горячие капли алой крови. Лидия падает на колени, смотря на мертвенно-белое тело в окружении красного снега. На мертвенно-белом потолке появляются кровавые пятна. Лидия закрывает глаза, пытаясь прогнать воспоминания. Несколько дней назад с трудом получалось это сделать. Было трудно. Было настолько трудно, что идея окрасить землю в свои собственные алые капли казалась самой наилучшей из всех. Но сейчас произошедшее не раздрабливало кости, не выворачивало душу наизнанку. Мартин не рассыпалась на тысячу мелких осколков, голова не была забита миллионами вопросов, не было мыслей, которые недавно её посещали. Мысли о том, что она кое-что поняла, но не успела признаться Стайлзу. И уже никогда не сможет. Мысли о том, что она не услышит больше ни одной его бредовой идеи или гениального плана. Мысль о том, что они больше не будут той командой, которой были или совсем другой командой, которой могли бы стать. Потому что Стайлза больше нет. И Лидия сейчас не умирает от безысходности и не захлебывается отчаяньем. И сердце бешено не стучит, дыхание ровное, а глаза пустые. Ей самой это не нравится, но ещё больше ей не нравится просыпаться из-за кошмара, где Стайлз убивает себя, или вовсе не спать, потому что наяву она видела Ногицунэ и кровавые пятна на потолку. И всё же кое-что Лидия чувствовала. Странное ощущение того, что всё как всегда, но при этом всё совершенно по-другому. Жизнь изменилась, но всё ещё такая же. Лидии всё ещё нужно ходить в школу, выполнять свои обязанности, но при этом нет одной важной части. Этой важной части нет, но при этом она повсюду. Его шкафчик, забытая тетрадь с его почерком и кляксами кофе у Лидии в сумке, его старенький джип, который теперь у Скотта, совместная фотография команды по лакроссу, где красовался довольный Стилински. Стайлз в голове, Стайлз в школе, Стайлз в ветклинике, Стайлз в лесу, Стайлз просто в Бейкон Хиллс, Стайлз везде. Но Стайлза нет. Идея окрасить землю в свои собственные алые капли кажется сейчас очень заманчивой. Лидия выключает свет и отдаётся зову пустоты.