Бессмертная ошибка

3 атера 4001 г. С.Р., вечер, Империя Дэаскир, г. Шенис, Замок императора

– Когда Кевлаха доставили в Храм… – начал Винсент, но стук в дверь вынудил его прерваться на полуслове. Послав в сторону собеседника извиняющийся взгляд, император повернулся лицом к двери и негромко позвал: – Прошу, Годрек, заходите. Спустя секунду в кабинете, согнувшись в глубоком поклоне, стоял ай`иночи в тёмной одежде, какую носили приближённые к трону слуги. Не поднимая головы, он сообщил, приложив к груди ладонь: – Ваше Величество, ужин подан. Ханакальт кивнул и вновь обернулся к Винсенту, скептически вскинувшему бровь. – Я хотел бы, чтобы ты присоединился ко мне и Валентайну, – губы императора чуть дрогнули и приподнялись. – Заодно расскажешь, что произошло, а я отвечу на твои вопросы. – Но Ваше Величество, – попытался возразить Винсент, которого замутило от одного упоминания о еде. Он сжал пальцами тонкую ножку бокала и слегка подался вперёд. – Мне хотелось бы оставить этот разговор в пределах вашего кабинета… – Я вынужден настаивать. – Меж тонких бровей Ханакальта пролегла морщинка, делая его лицо не столько строгим, сколько печальным. – В отличие от ай`иночи вам, людям, необходимо питаться. – Но я… – А ты, как мне кажется, этим пренебрегаешь. – Император поднялся на ноги и посмотрел на Винсента сверху вниз. Он выглядел недовольным, однако спустя считанные мгновения лоб его разгладился, и Ханакальт поманил Ла Шапеля рукой. – Идём. На ужине будем лишь мы с тобой и Валентайн, а мой сын, как ты знаешь, болтливостью не отличается. Больше возражать Винсент не мог – в ином случае ему пришлось бы покинуть замок несолоно хлебавши, во всех смыслах этого выражения. Он мелко кивнул, неторопливо поднялся с кресла и, поставив пустой бокал на журнальный столик, последовал за императором и его слугой. Он никогда не сказал бы Ханакальту, что на самом деле думает о его сыне, принце Валентайне. Приёмном сыне, разумеется – иметь детей ай`иночи не могли, однако в Дэаскире горячо приветствовалась практика усыновления и удочерения как юных ай`иночи, так и человеческих детей: считалось, что это поднимает авторитет империи в глазах других стран, а также благотворно влияет на моральное состояние подданных. Первое, впрочем, работало лишь в теории – страна мертвецов вряд ли подняла бы свой авторитет, даже подарив дом и семью всем сиротам мира. Со вторым ситуация обстояла лучше: многим ай`иночи появление ребёнка в семье действительно шло на пользу. Одним из примеров подобного был и сам император Ханакальт. Валентайн попал к нему ещё ребёнком: однажды на пороге дома Ханакальта, бывшего в те годы советником правителя Авагду, появился плачущий человеческий младенец в состоянии крайнего истощения. Очевидно, его подбросили – но узнать, кто именно это сделал, так и не удалось. Ханакальт выходил его, дал имя, а после усыновил. Когда ребёнок подрос, выяснилось, что он обладает магическим даром. Будущий император незамедлительно отправил его в Келла-Вестинг, и Валентайн почти безвыездно жил на островах магов вплоть до самого выпуска, состоявшегося в прошлом году. После принц Дэаскира провёл в Университете ещё некоторое время, тщетно подыскивая себе наставника, чтобы продолжить индивидуальное обучение, но в итоге вернулся домой в одиночестве и с тех пор неотлучно жил в замке, сделавшись его добровольным затворником. Винсент всегда испытывал к магам, обучающимся или закончившим Университет, зависть, переходящую порой едва ли не в ненависть, и особенно остро он ощущал это по отношению к Валентайну – то ли потому, что тот был в его окружении одним из немногих магов-людей, то ли из какой-то личной, необъяснимой даже для него самого неприязни. Впрочем, это могло зависеть и от магии – его и принца. Магия хаоса, которой владел Валентайн, черпала силы из тьмы, в то время как в основе чар Винсента лежал свет. Именно поэтому маги энергии, как Ла Шапель, наравне с солнечниками, магами Солнца, в Дэаскире не приветствовались: свет разрушительно влиял на мёртвые тела ай`иночи, скелетов и личей, составляющих большую часть населения империи. И если от обычного солнца их защищал непроницаемый облачный полог, то от магии света им приходилось обороняться жёсткими законами и правом высших чинов изгонять из империи любого, кто вызывал у них подозрение. Как бы то ни было, Винсент не питал к принцу особенной приязни. Тот отвечал ему взаимностью. Когда император и Винсент вошли в обеденную залу, Валентайн, сидящий в одном из кресел возле камина, лишь на мгновение поднял глаза от книги в своих руках, нехотя кивнул, а после вновь вернулся к тексту. Пробежав глазами по его пёстрому одеянию, по расчерченным змеями цветных татуировок рукам, по сношенным ботинкам, торчащим из-под подола, Винсент привычно загасил в зародыше поднимающуюся волну раздражения и опустился на стул справа от императора, уже успевшего занять своё место во главе стола. Ханакальт же тем временем повернул голову к приёмному сыну и тоном какой-то бархатистой нежности обратился к нему, переплетая пальцы в замок: – Я рад, что ты решил поужинать с нами, Тайн. В последнее время я так редко тебя вижу… – Я работаю, – грубовато откликнулся принц и поднял глаза на отца. После короткого обмена взглядами он негромко фыркнул, поднялся с кресла и уселся по левую руку императора, точно напротив Винсента. С сожалением поглядев в книгу и с грохотом её захлопнув, Валентайн небрежно бросил увесистый том на стол возле своей тарелки. Посуда вздрогнула и звякнула. Покосившись на тёмную обложку, Винсент смог разобрать серебристые полустёршиеся буквы: «Калим Сальварский. О тщете бытия». Подняв голову, он столкнулся с вызывающе-насмешливым взглядом голубых водянистых глаз Валентайна, от которого не ускользнуло любопытство гостя. – Не всем же по Храмам прохлаждаться. Это был очевидный выпад в его сторону, но Винсент собрал волю в кулак и заставил себя промолчать: встревать в перепалку с принцем и растрачивать на это нужную для разговора о Кройне энергию он совершенно не собирался. Валентайн снова фыркнул, на сей раз уже громче. Наверное, он хотел сказать Винсенту что-то ещё – язвительно-насмешливые тирады принца Дэаскира могли длиться по полчаса кряду, – но в этот момент двери обеденной залы распахнулись, и из коридора потянулась вереница слуг с подносами, кувшинами и блюдами с яствами. Судя по характерному горьковато-пряному аромату и курящемуся над кувшинами дымку, в качестве единственного напитка на императорском ужине предлагался нифан. Винсент брезгливо скривился: на юге нифан считался помоями – завариваемый из молотых пережжёных зёрен дерева гоно (точнее, морозостойких его сортов), он обладал довольно специфическим смолистым привкусом, который южане, любители сладкого, терпеть не могли. Не любил его и Винсент и пил только в крайнем случае: чтобы согреться или взбодриться. Или в таких ситуациях, как нынешняя, когда выбора перед ним в принципе не стояло. Пока одни слуги расставляли посуду на столе, другие занялись раскладыванием кушаний по тарелкам. Как и думал Винсент, оригинальностью императорские повара не блистали: всё те же блюда, разве что сервированные чуть хуже, время от времени готовились и на храмовой кухне. Он увидел офетт, варёные шарики из рыбного фарша, украшенные, будто больной сыпью, желтоватыми пятнышками горчицы, а также менган – коричневатого цвета смесь из рыбы и икры, перемолотых до однородного состояния. Её предполагалось намазывать на хлеб, однако вместо него в устланные салфетками корзинки легли плоские кусочки потхлафа, сухой картофельной лепёшки, заслуженно снискавшей славу самого пресного мучного изделия во всём Рейсмаре. Винсент с изрядным равнодушием проследил за появлением на столе машшана, блюда из варёных креветок, и коричневатого ломтика брухита – солоноватого масла, изготовленного из бараньего жира, а после, с некоторой обречённостью – пресловутых оферше, чей горько-горелый вкус всё ещё стоял у него во рту, невзирая на папиросу и два бокала хорошего вина. От хмурого созерцания пищи Винсента отвлёк император – мягко коснувшись кончиками пальцев его предплечья, Ханакальт произнёс: – Прости, что прервал тебя. Пожалуйста, расскажи мне, как всё было. Винсент покосился на слуг, сосредоточенно расставляющих последние столовые приборы, потом на Валентайна, вновь уткнувшегося в книгу, и тяжело вздохнул. Нет, не тот он выбрал день, чтобы решить свои вопросы, ох, не тот. – Когда его доставили в Храм, он некоторое время ломался, изображал, что не понимает, почему находится в подземельях. Но Альфред быстро его расколол, и он во всём признался. – Он бил его? – Кадык императора нервно дёрнулся. Винсент машинально покосился в сторону, но тут же вновь перехватил внимательный взгляд Ханакальта и медленно покачал головой: – Нет. – Император не знал о том, что Винсент маг, и Ла Шапелю совершенно не хотелось разубеждать его в этом. – Нет, Альфред был просто достаточно убедителен. – А ты? – А что я? Винсент отвернулся от императора, взял из корзинки кусочек потхлафа и, подхватив десертный нож, стал тщательно размазывать по нему брухит тонким полупрозрачным слоем, избегая смотреть Ханакальту в глаза. Однако был вынужден поднять голову, когда принц снова фыркнул, громко и насмешливо. – Отец интересуется у вас, господин второй секундор, – протянул Валентайн, в упор глядя на Винсента, – чем занимались вы, покуда господин Альфред исполнял свои обязанности? Прохлаждались, когда другие работали? – Тайн!.. – с беспомощным укором воскликнул император, но и принц, и Винсент проигнорировали его реплику. – Так на то господин Альфред и первый секундор, – ровным тоном откликнулся Винсент, продолжая размазывать брухит, хотя внутри у него всё кипело, подначивая скинуть ненавистные кольца и швырнуть в дерзкого мальчишку парой-тройкой молний, да посильнее, – чтобы идти в авангарде и работать там, где другие бездельничают. Валентайн не нашёлся с ответом и, передёрнув плечами, отчего наброшенная на них накидка из рыжих перьев вздрогнула, будто крылья взлетающей птицы, вернулся к своей книге. Винсент же снова обратил лицо к императору, чей взгляд беспокойно перебегал с сына на Ла Шапеля и обратно. – Кройн во всём признался. – Он признался, что препарировал трупы? – с какой-то странно натянутой интонацией уточнил Ханакальт. – Верно, – кивнул Винсент и осторожно поинтересовался. – А что, было что-то ещё? Чего-чего, а лгать император не умел. Он как-то затравленно взглянул на Винсента, дёрнул верхней губой и тяжело опёрся лбом на сцепленные в замок пальцы, опуская взгляд на свою пустую тарелку. – Было. Именно поэтому Кевлах оказался у вас. – Ханакальт снова посмотрел на Винсента и тоскливо усмехнулся. – Или ты думаешь, что, будь он виноват лишь в препарировании трупов, я позволил бы отдать его, члена Дикой Охоты, императорского лекаря, на допрос? – А зачем ему задумываться о таком, отец? – вновь подал голос Валентайн. – Он ведь не первый секундор. Винсент до боли стиснул нож. Какие там молнии, удушить бы паршивца голыми руками… Но император отвлёк его от кровожадных намерений тяжёлым: – Есть свидетельства того, что он был шпионом. – Чьим же? – Брови Винсента поползли на лоб. Чтобы Кройн – и шпионаж? У него ведь одна медицина на уме!.. Ханакальт протяжно вздохнул. – Если бы я знал. – А откуда тогда такие сведения? – От его же сослуживцев. Если ты ещё помнишь, Дикая Охота не только выполняет функции императорской гвардии, но осуществляет также тайный надзор. Вот они и проследили за Кевлахом, который в последнее время вёл себя довольно подозрительно. – Точно, – вклинился в разговор Валентайн. Из-за того, что он в это время жевал шарик офетта, схваченный прямо с общего блюда, его слова звучали невнятно и периодически прерывались довольно громким чавканьем. – Около недели назад я засиделся в библиотеке. Когда я возвращался к себе в комнату – было уже около полуночи, – то столкнулся с ним в коридоре. Я спросил, что он здесь делает в столь позднее время, и Кройн промямлил, что заблудился. Как это возможно, спрашивается, если он знает замок как свои пять пальцев – я помню, когда мне было шесть и я действительно заблудился, он помог мне дойти до комнаты и даже нарисовал карту верхнего яруса, чтобы я… Принц запнулся посреди фразы, уставясь в пустоту невидящим взглядом. Его рот чуть приоткрылся, а рука с вилкой замерла в воздухе. – Что такое? – обеспокоенно вскинулся император. Валентайн с усилием сглотнул. – Она висела у меня над столом, – медленно пробормотал он. – А потом пропала. Сразу после того, как я встретил Кройна в коридоре. Я думал, что она просто отклеилась и не придал значения, но теперь… – Валентайн повернул голову к Ханакальту, и на его лице впервые за весь вечер отразилась нешуточная тревога. – Если Кройн действительно шпион, кому он мог передать карту верхнего яруса? Ведь там же… там же указано всё: и библиотека, и малое хранилище, и наши с тобой комнаты, и… Валентайн осёкся и взглядом, полным недоверия, уставился на Винсента. Теперь настал его черёд насмешливо фыркать, хотя тревожные мысли никак не подразумевали досужего веселья: – И камера Серебряного Полководца? Ты это хотел сказать, верно? Валентайн живо развернулся к Ханакальту всем телом и пристукнул ладонями по столу, отчего посуда вздрогнула во второй раз. – Почему он знает такие подробности? – требовательно поинтересовался принц. – Это государственная тайна, тьма раздери, и… – Не выражайся, Тайн, – нахмурился император. – Винсент, если ты вдруг забыл – секундор, второй после Примарха. Он имеет право знать такие вещи. – Он – второй секундор, – прошипел Валентайн, точно это злосчастное числительное являлось для него решающим. – Или ты хочешь сказать, что Альфред тоже знает о Серебряном Полководце? И этот, третий, как его там… – Бертрам, – машинально откликнулся Винсент, а Ханакальт вынужденно покачал головой. – Нет, они не знают. Только Винсент. Но я доверяю ему… – Кройну ты тоже доверял, – бросил в ответ Валентайн и стремительно поднялся из-за стола. Ножки его стула громко скрипнули по паркету, но никто из присутствующих не обратил на это внимания. – И посмотри, к чему это привело. Принц подхватил свою книгу и, не прощаясь, стремительно покинул обеденную залу. Император обхватил голову руками и сгорбился над своей пустующей тарелкой. – Он как всегда прав, – тускло пробормотал Ханакальт. – Но я и подумать не мог, что один из императорской гвардии, тех, кто должен быть верным престолу как никто другой… – Но ведь доказательств нет, – прервал его стенания Винсент. Отбросив на тарелку нетронутый потхлаф и нож, он развернулся к императору, стискивая ткань сутаны на своих коленях. – Он признался только в том, что препарировал трупы, и хотя это, конечно, довольно серьёзное преступление… – Довольно серьёзное? – выгнул брови Ханакальт, поднимая на собеседника глаза. – Советник Соль`Грау, когда узнала об этом, потребовала смертной казни, а советник Аран, кажется, был готов задушить его своими же руками. Ты же должен знать, как трепетно ай`иночи относятся к трупам, как ненавидят тех, кто тревожит обрётших вечный покой… А тут ещё и шпионаж. Что, по-твоему, я должен был сделать? Пожурить его и отпустить с миром? – Вы могли бы просто его изгнать, – пожал плечами Винсент. – Препарирование трупов даже в Идбурге не считается чем-то серьёзным, не говоря уже о других странах, а шпионаж… Если у Кройна не будет доступа к тайнам замка, он вряд ли сможет рассказать своим нанимателям нечто сверх того, что уже сообщил. Проговаривая столь очевидные вещи, Винсент прекрасно знал, что император и без него склоняется к этому варианту, и не столько направлял Ханакальта, сколько давал понять, что всецело поддерживает такой бескровный исход. За годы своего правления Ханакальт выносил смертный приговор крайне редко, предпочитая тому изгнание, и отправлял преступников на плаху лишь под давлением членов Совета. Те же, семеро представителей от всех рас, населяющих Дэаскир – трое от ай`иночи и по одному от деаргов, скелетов, личей и людей, – привыкшие к радикальным мерам предыдущего императора Авагду и до сих пор не сумевшие свыкнуться с новым, чересчур мягким правителем, использовали любой повод, чтобы лишить преступника жизни. И уж, конечно, Кройн стал для них настоящим подарком: нарушение закона о неприкосновенности упокоенных вкупе с незаконной передачей сведений государственной важности третьим лицам... Однако сейчас членов Совета здесь не наблюдалось, и императора нужно было лишь немного подтолкнуть. Ханакальт смотрел на Винсента не меньше минуты – долгим, изучающим взглядом, – а после крикнул, нетерпеливо и громко, став на доли секунды странно-похожим на своего приёмного сына: – Годрек! Бумагу и перо, сейчас же! Винсент откинулся на стуле, избегая задавать какие бы то ни было вопросы. И лишь после того, как Ханакальт, торопливо нацарапав на бумаге с гербовой печатью несколько строчек, протянул ему листок, он поинтересовался ровным, почти равнодушным тоном, хотя сердце ликовало, стуча вдвое быстрее, чем обычно: – Я могу доставить Кройну этот документ немедля? – Разумеется, – отрывисто бросил император и опёрся спиной о жёсткую спинку стула, утомлённо прикрывая глаза. А после добавил, поднимая веки и глядя снизу вверх на поднявшегося Винсента. – Надеюсь, нет нужды просить, чтобы всё осталось между нами? – Никакой, – позволил себе лёгкую улыбку Винсент. – Если Совет узнает о том, что я сделал… – Ханакальт едва слышно застонал и закрыл лицо руками. – Они меня растерзают, просто разорвут на клочки. А Тайн? Уверен, он будет припоминать мне это до конца моих дней. – Зато человеческая жизнь будет спасена, – парировал Винсент. – А ещё многие и многие жизни – самим Кройном. Что ни говори, а он отличный лекарь. Император в ответ лишь кивнул, не говоря ни слова. Винсент отвесил поклон, развернулся на каблуках и стремительно вышел из залы. Бумага грела его ладонь, и он позволил себе улыбнуться – победно и широко. «Руководствуясь принципами милосердия и сострадания, а также памятуя о многолетней службе Кевлаха Кройна на благо Империи Дэаскир и её подданных, приказываю заменить смертную казнь Кевлаха Кройна на пожизненное изгнание. Ему предписывается покинуть границы Империи Дэаскир сразу после получения данного письма. В противном случае смертная казнь остаётся в силе. Император Ханакальт Синдаморалис, правитель Империи Дэаскир. 3 атера 1915 г. от второго рождения Рейневара (4001 г. от сотворения Рейсмара)»