Лекарство от мигрени

      День уже клонился к вечеру, на улице лило, как из ведра, и Эрик лениво затачивал ножницы, используя свою силу, чтобы удержать инструменты в воздухе. Навряд ли кто-то решит стричься в такую погоду, так что у него было время спокойно посидеть в тишине и подумать. Его голова была заполнена мыслями о будущем, которое он собирался изменить благодаря поддержке Клуба Адского Пламени. Название было дурацкое, его придумал этот парень, Банши, который помог Эрику, когда он только-только прибыл в США, спасаясь бегством. Но оно как-то прижилось и закрепилось в умах прочих, так что Эрик решил ничего не менять. Не все ли равно? Они готовились к этому последние полгода, и наконец День Икс вот-вот должен был наступить…       Жаль, что Мистик не смогла уговорить своего брата-телепата им помочь. По словам девушки, он бы ни за что не согласился участвовать в чем-то противозаконном и влекущим за собой такие перемены… Белая Королева, конечно, хороша, но не настолько, как понял Эрик.       И все же, этому парню не удастся остаться в стороне. Он…       Мысли Эрика были прерваны самым грубым образом. Дверь с грохотом распахнулась, и он в последний момент успел уронить ножницы на пол, чтобы вошедший не успел увидеть их висящими в воздухе.       При виде внезапного клиента губы Эрика сами собой поджались, а внутри все зазвенело от напряжения. Да какого хера этому парню здесь нужно?!       После второго визита он даже подумал попросить Белую Королеву помочь, но решил не рисковать: даже своим не стоило доверять во всем. Банши оставался единственным, кто знал, где живет Эрик и чем зарабатывает.       — Кончики подравнять? — вопрос сорвался с языка прежде, чем Эрик смог себя удержать. Его вежливо-насмешливый тон явно выбил из колеи ворвавшегося.       На профессора было жалко смотреть. Зонта у него, конечно, не было, поэтому вся его дорогая рубашка и пиджак были промокшими, а с волос текло ручьями. Из почему-то открытого дипломата торчали мокрые листы бумаги.       — Я… Ммм… — мужчина замялся, убрал мокрые пряди волос со лба, попутно поморщившись, будто от головной боли, и взял себя в руки: — Здравствуйте, Эрик. Можно у вас… — он забегал взглядом по парикмахерской, явно пытаясь что-то вынюхать или придумать предлог, чтобы задержаться.       Эрик прищурился, но это единственное, что выдавало его напряжение. В остальном его поза оставалась расслабленной. Только он и сам бог могли знать о том, что каждая металлическая деталь в этой комнате была готова сорваться со своего места и пронзить опасного типа, если он сделает что-то не так.       — Можно голову помыть? — Чарльз уткнулся взглядом в раковину, словно утопающий увидевший спасательный круг.       Бровь Эрика дернулась.       — Забыли шампунь дома? — он бросил короткий взгляд на ливень, хлеставший в дверь, и Чарльз, пригладивший заново мокрые волосы, нервно рассмеялся.       — Что-то вроде того. Я заплачу, не думайте, что бесплатно! Просто не могу в таком виде пойти на… важную встречу.       Все это он протрещал, закидывая мокрый дипломат в угол и скидывая пиджак. Тот остался висеть грустным мокрым комком на вешалке.       Ну конечно, важная встреча.       Возможно, Эрику пора было принимать крайние меры, чтобы выведать планы этого профессора? Ножницы опасно вибрировали в его кармане, а Чарльз тем временем уже плюхнулся в кресло и запрокинул голову в раковину, открывая взгляду парикмахера бледную беззащитную шею.       Вскрыть ему горло будет делом одной секунды, если Эрик только почувствует намек на угрозу.       Приняв для себя решение, мужчина повернул кран, открывая теплую воду.       — Как пожелаете, Чарльз.       Он накинул на него фартук, аккуратно повязывая под горлом, и положил ладони на подстриженные им же самим виски, чтобы уложить голову клиента как нужно. Профессор тут же закрыл глаза, и напряженные морщинки пропали с его лба.       Эрик растер шампунь между пальцев и запустил их в волосы сумасшедшего клиента, аккуратно вспенивая гель и массируя кожу на затылке. В голову снова вернулись самые разнообразные предположения о том, кто этот человек и как может помешать их миссии. Может, думал застать здесь собрания Клуба? Или просто хочет донести какое-то предупреждение? Ненавязчиво следит? Да, очень ненавязчиво…       Он так увлекся своими размышлениями, что не заметил, как начал намыливать уже чистые волосы в третий раз. На лице Чарльза читалось полнейшее и бессомненное блаженство. Он так и не открыл глаза, совершенно расслабившись и слегка улыбаясь. Разве что не стонал от удовольствия.       Твою мать!       Эрик хотел хлопнуть себя по лбу мыльной рукой, но вовремя остановился, беря короткий душевой шланг и смывая с головы профессора пену. Ему было даже слегка обидно…       «Я просто нравлюсь этому извращенцу…»       Разборки с сексуальными домогательствами абсолютно не входили в планы ни Эрика, ни Магнето. Может, стоит сразу как-то намекнуть бедняге, что он в этом не заинтересован? Хотя пока что тот не предпринимал ничего… переходящего границы.       Эрик аккуратно замотал голову Чарльза полотенцем, промокнув лишнюю воду, и молча подтолкнул его за плечи к креслу перед трюмо. Мужчина не сказал ни слова, будто вода с шампунем смыли с него всю нервозность и странный пыл. Он слегка окосело смотрел на себя в зеркало, пока Эрик снимал полотенце и зачесывал его волосы назад.       Он уже подумывал о том, чтобы взять и ляпнуть: я тебя раскусил, ты — пидор!       Но вовремя прикусил язык. Вдруг Эрик ошибся?       Нахмурившись на самого себя и свои сомнения, он достал из-под стойки фен и расческу. Чарльз вяло следил за его действиями взглядом.       Может, он наркоман? Парикмахерский наркоман? Эрик все-таки не сдержался и фыркнул своим же мыслям. Профессор тут же оживился:       — Что?       — Ничего, — мужчина покачал головой в отражении и включил фен, заглушая его шумом возможные вопросы.       Волосы были мягкими и приятными на ощупь, укладка заняла всего несколько минут, хотя Эрик не видел в ней никакого смысла. Как только Чарльз выйдет за дверь, его волосы постигнет та же участь, что и до прихода сюда.       Он аккуратно волосок к волоску расчесал пряди и задумчиво подул феном на мокрую рубашку. Чарльз какое-то время продолжал тупо смотреть в зеркало, никак не реагируя на происходящее, пока все-таки не отмер.       — Ты что делаешь, друг мой?       — Сушу вашу рубашку, профессор. Ее сырой вид портит плоды моих трудов на вашей голове.       Чарльз хохотнул, но возражать не стал, с улыбкой наблюдая за стараниями Эрика по высушиванию его плеч. Воздух жег через ткань, та стала противно теплой, но сохнуть пока не спешила.       — Скажите, вы ведь приехали из Германии?       Вопрос Чарльза был невинным, но Эрик почувствовал, как каждая мышца его тела закостенела от напряжения. Кисть на автомате двигала феном над тканью.       — Мой отец был немцем, а мать полячка.       Ни подтверждение, ни опровержение. Можно быть немцем и поляком от рождения, но жить где угодно.       — Оу, что ж, ясно. Я узнал акцент, — Чарльз улыбнулся. — Знаете, в нашем университете учатся дети из разных стран по обмену. Это не так давно ввели, но я считаю, что это правильно. Мы должны делиться опытом друг с другом.       Эрик бросил на него нечитаемый взгляд и вернулся к своим манипуляциям с феном и рубашкой.       Это что, ребус какой-то? Намекает на то, что понял, кто такой Эрик? Узнал акцент? Дети из разных стран? При чем тут это?       Если это был шифр, то Эрик его не понял. А если флирт, то самый унылый, который Эрику доводилось встречать. Не то чтобы множество мужчин пытались закадрить его раньше…       Он должен был что-то ответить, но, кажется, Чарльзу это было не особо нужно.       — Вместо того, чтобы вести эти чертовы войны, людям следовало бы объединиться против общего врага.       — Общего врага? — ножницы в кармане расплавились, острым штырем проскальзывая через ткань и зависая позади кресла прямо напротив шеи Чарльза. Тот ничего не заметил.       — Ну да. Невежество, друг мой. От него все беды. Образованный, разумный человек никогда не пойдет войной на собрата ради денег, наживы, территории. Мы эволюционировали в высшую форму жизни на Земле. Природа сделала для нас все, чтобы мы жили счастливо. Только глупость и невежество толкают людей на войну.       Эрик фыркнул и выключил фен.       — Мой отец умер, когда мне было пять, и я с малых лет помогал матери на работе. О каком образовании может идти речь, когда нечего есть, и ты ложишься спать голодным? — руки мужчины сами собой скрестились на груди, внутри клокотало возмущение.       Как этот пижон смеет сидеть тут, в беднейшем районе города, и рассуждать об образовании?       — О, прости, я не хотел обидеть тебя, друг мой, — профессор выглядел действительно огорченным, резко развернувшись в кресле. — Вот об этом я и говорю. Так не должно быть! — он пылко ударил кулаком по подлокотнику, в глазах праведный гнев мешался с сожалением по поводу того, что Эрик не правильно воспринял его слова.       — Жизнь не справедлива, друг мой, — Эрик насмешливо выделил обращение Чарльза и поправил вернувшиеся в привычную форму ножницы в кармане. — С тебя один доллар.       — Чт… О, уже? — Чарльз как-то смешался, словно вообще забыл, зачем сюда пришел, и полез в карман за бумажником. — А за стрижку ты берешь по шестьдесят центов.       — За укладку я беру двадцать центов, остальное накинул за услуги по сушке твоей шелковой рубашки от Бриони.       Чарльз покраснел, явно чувствуя себя глупо и жалея о своей болтовне. Его суета казалось Эрику смешной. Как он вообще мог подумать, что этот болван может быть шпионом или хрен знает кем?       Профессор достал купюру, комкая в руке, и, закусив губу, посмотрел за дверь. Там все так же лило.       — Я закрываюсь в семь, — Эрик демонстративно поднял руку с часами на уровень глаз, чтобы удостовериться. Часы показывали без пяти. — Прости, но дольше задержаться с тобой не могу.       — Эм, ладно, что ж. Спасибо за помощь и сушку, да, — Чарльз вяло улыбнулся. — Еще раз прости, я не всегда замечаю, когда вхожу в раж, могу нести какую-нибудь околесицу. Как сейчас, например. Да. Ладно, я пошел.       Он пихнул Эрику в руки деньги, быстро подхватил дипломат и пиджак и, крикнув «пока», унесся за дверь прямо под дождь.       Эрик с досадой смотрел на то, как его труды вянут под проливными струями. В его руках хрустели сто долларов.