Приговор

— Виновен. Виновен. Виновен. Виновен, — единственное слово звучит у меня в голове подобно сухому удару судейского молотка. Больше нет ничего: только приговор, отсекающий все варианты развития событий. Случай больше не решает. Поздно решать: теперь остаётся смириться. «Виновен. Виновен. Виновен. Я — виновен», — стою на коленях в ожидании не знаю, чего. Руки связаны за спиной смирительной рубашкой: санитары позаботились о том, чтобы приговор не был приведён в исполнение. Но долго они меня не удержат: развяжут, рано или поздно. И тогда... — Виновен. Виновен. Виновен. Виновен. Где-то под потолком капает вода. Неспособные противиться притяжению, капли стремительно летят вниз, где беспомощно разбиваются о грязный камень, одна за другой. Сила гравитации — беспощадная судья, а законы физики обойти невозможно. — Виновен... Смирительной рубашки больше нет. Меня перевели в палату для буйных с мягкими стенами: времени сюда не пробиться, и я потерял счёт дням, часам, времени суток. Я сижу в камере, бормоча приговор, который должен быть исполнен во что бы то ни стало. — Виновен... Ничто более не имеет значения. Меня не интересуют ни сон, ни приёмы пищи, ни суета врачей, колющих периодически усыпляющую дрянь. Я — Судья, и никакая сила не воспрепятствует свершению моего приговора. Двуликий должен умереть. Я должен умереть... Вскочив, царапаю обожжённое лицо, впиваясь острыми ногтями в повреждённую плоть в попытке разорвать её на куски. Боль: резкая, саднящая, обжигающая, затмевает разум, но не может меня остановить. Сначала ногти, а затем и подушечки пальцев окрашиваются кровью. Двуликий рычит от боли... — Виновен... Его рык слышат санитары. Ворвавшись, они вдвоём набрасываются на меня. Одному выбиваю коленую чашечку, другому ломаю ребро. Сволочь, успел достать рацию и вызвать подмогу, в результате чего меня скручивают уже охранники. Рубашка удерживает руки. Несколько часов в таком положении — и боль начинает ломить кости, с каждым часом становясь всё нестерпимее. Скоро я не выдержу, начну орать, и они это знают. Что они тогда сделают? И зачем вообще что-то делать, зачем стоять у меня на пути? Приговор будет свершён, рано или поздно. Это неизбежно. ... В палату заходят сразу трое. Двое держат за плечи, третий колет. Через двадцать секунд в глазах всё темнеет. Я заваливаюсь на бок и не вижу больше ничего... — Омерзительно ощущать себя беспомощным, не так ли? Поднимаю голову и вижу его. Двуликий. Обугленный с головы до ног, скалящийся, взирающий неподвижным взглядом и состоящий исключительно из ненависти. Он — зло. Он должен быть уничтожен. Я позабочусь об этом. — Протестую, — Двуликий скалится ещё сильнее, ещё отвратительнее. Его слюна течёт по щеке, не переставая. Мокрая от пота синяя кожа блестит в свете электрической лампы. — Тьма есть неизбежность. Я — лишь малая частичка той силы, без которой невозможно существование света... Слышишь меня, Харви? Услышь же, поскольку сейчас мы стоим на пороге решения непростой задачи: свет и тьма против пустоты несуществования. Готов ли ты пожертвовать собой, дабы избавить мир от меня? Хватит ли тебе смелости, Белый рыцарь Готэма, поставить точку в нашей с тобой истории? Приказываю Двуликому замолчать. Зло — это не обязательно грубая сила и кулаки: с библейских времён зло обладает искусством убеждения, и сейчас всё идёт к тому, что тьма, впившись невидимыми щупальцами в свет, пытается погасить его, перекрасив светлое в чёрное. — Приговор свершится ради безопасности Готэма, только так. Иначе Двуликого не остановить. — Приговор вынесен не в соответствии с законом. Отсутствие стороны защиты? Заслушивания сторон? Требую отменить его немедленно, — Харви Дент смотрит строго и уверенно. Он верит в свою правоту, зная, что любой заслуживает справедливого суда. В конце концов, когда-то он жил только для того, чтобы защищать и оберегать правосудие, которое каждый в Готэме норовит изуродовать. И даже сейчас, видя перед собой абсолютное зло в лице Двуликого, Харви не может позволить отнять его жизнь. О своей он в данный момент не думает. — Материалы дела изучены. Вина полностью доказана. Наказание — смертная казнь. Приговор будет приведён в исполнение... Харви хмурится. Что-то говорит, пытаясь оправдать подзащитного — не помню, что, его речь — это скорее формальность для сохранения иллюзии состязательности сторон. Сейчас ни о какой состязательности нет и речи: приговор по этому делу предельно ясен. Хотя... Двуликий — лишь оборотная сторона монеты. Уничтожив его, я уничтожу Харви Дента, который ни в чём не виновен. Наказание в отношении невиновного лица недопустимо. Убив Харви Дента, я сам стану преступником. Сам стану стопроцентным Двуликим... Леденящий душу крик вырывает охранников их полусонного оцепенения. Встрепенувшись, мужчины с гулким топотом ботинок бегут в камеру, где, лёжа на спине, истошно орёт беспокойный пациент. — ...Словно его убивают... тащи шприц, да поживее! Пластиковый цилиндр заполняется прозрачной жидкостью, когда взгляд Харви Дента становится осмысленным. — Всё в этом мире подвластно двум началам: света и тьмы. Невозможно истребить какое-то одно из них, вопрос заключается лишь в преобладании той или иной стороны. Люди живут, пытаясь решить вопрос преобладания осмысленно, но это не всегда верно: собственный субъективизм порой мешает им беспристрастно оценивать ситуацию. Как следствие — жестокое поведение там, где не следует, и проявление неприемлемой мягкотелости в тех ситуациях, где стоит продемонстрировать твёрдость характера. Затем они корят себя за ошибки, которые совершили. В которых, бесспорно, виноваты. И только случай может судить беспристрастно. Только случай может справедливо решать, где место тьме, а где — свету... Говорить становится всё труднее. Лица охранников кажутся размытыми пятнами, их речь — невнятным набором звуков. Кажется, кто-то развязал смирительную рубашку, но не точно: к этому моменту мы оба уже фактически спали...