Тишина вокруг

Тишина давно привычна Антону, если к такому вообще можно привыкнуть. Боль и кровь — это все, что он помнит. Звуки исчезают, но сначала он не обращает на это внимания. Тишина кажется спасением среди грохота, тишина кажется такой безопасной и манящей. И он погружается в нее. Тишина Антону не мешает. В Сумраке звуки не столь принципиальны. Конечно, обидно будет пропустить чье-нибудь заклинание, но колебания Сумрака, движения теней, — все это сообщает Антону куда больше, нежели звук, которого он больше не слышит. Гесер сначала говорит, что так не может быть. Потом Гесер утверждает, что это нормально. Компенсаторные возможности. Антон теперь чувствует Сумрак лучше, чем кто-либо. Сам Антон не задумывается об этом. В Дозоре он ощущает себя нужным. Почти прежним. Но вот именно, что почти. Иногда Антон дает себе помечтать о том, что проклятой аварии не было. Не было разбивающегося стекла, которое летит тебе навстречу так быстро, что ты не успеваешь ничего понять. Не было острого, пронзительного запаха крови, от которого сводит желудок в спазме и к горлу моментально подкатывает тошнота. Не было ощущения того, что мир навсегда остановился. Антон старается не зацикливаться на этих мыслях: в конце концов, мир без звуков куда лучше вечного покоя. *** Антон улыбается, когда в коридорах офиса Ночного Дозора его товарищи старательно складывают пальцы, пытаясь сказать «Здравствуй, как дела, доброе утро». Антон почти смеется, когда Лас пытается похвалить новую стрижку. Впрочем, Медведь моментально отвешивает Ласу подзатыльник: по его убеждениям, средний палец никак не может демонстрировать восторг. Антон молча присутствует на всех совещаниях, и на него давно уже не обращают внимания новички — мало ли что случается, чего только не бывает у Иных. Антон виртуозно работает за компьютером: чтобы совершать различные расчеты и анализировать поступающие данные, слух вовсе не обязателен. Антон почти не разговаривает, не видит смысла в звуках, которые он может произнести, но не может услышать. Единственное исключение для него — это общение с дочерью. — Надя, — тихонько шепчет он, и Надя отводит глаза в сторону, потому что не знает, как сделать так, чтобы все было как до аварии. *** Антон никому не признается, но он полностью доверяет окружающей его тишине. Доверяет настолько, что сначала даже не реагирует, лишь в последнюю секунду оборачивается, когда рука Завулона практически ложится ему на плечо. — Антон, — говорит Завулон, но Антон этого, конечно, не слышит. — Антон, — повторяет Завулон, и Антон улыбается. Потому что здесь, в Сумраке, Антону не нужны слова. Ему не нужны звуки. Ему достаточно просто почувствовать не то, что говорит Завулон, но то, что у него на сердце. Антон удивленно смотрит на Завулона, а потом, словно решившись, прижимает того к стене. Завулон не успевает сказать ни слова, как его губ касаются губы Антона. Глаза у Антона шальные-шальные, и Завулон не может в них смотреть, потому что это просто невозможно, потому что у него сносит крышу, потому что ему сейчас плевать на все, кроме Антона Городецкого, что с силой вжимается в его тело. Антон легко дотрагивается губами до подбородка Завулона, и тот не выдерживает. Пуговицу на джинсах Завулон дергает с такой силой, что та отлетает, катится по полу с легким звоном, который Антон не слышит, а Завулону наплевать. Антон стонет, когда Завулон обхватывает ладонью его член. Антону кажется, то все его ощущения сосредоточились только в одной точке, где Завулон двигает рукой. Тишина вдруг становится неприятной; Антон думает, что мог бы сейчас слышать тяжелое дыхание Завулона и, кто знает, вероятно, даже его стоны, ведь может Завулон застонать, если Антон сейчас легко укусит его за ухом? Тишина становится совсем болезненной, когда Антон лишь взглядом подцепляет тень, проваливаясь еще на один слой и утаскивая за собой Завулона. Каждое новое движение воспринимается словно в несколько раз острее. Антон по-прежнему не слышит, как Завулон дышит и стонет, но он вдруг понимает, что ощущает его дыхание на своей щеке. Чувствует, как еле заметное движение воздуха усиливается, когда он подается вперед, стараясь сорвать с Завулона галстук. Впрочем, Завулон слегка отстраняется, будто показывая, что сегодняшнее удовольствие только для Антона. И тогда Антон отпускает себя. Он вскрикивает, выплескиваясь в руку, которую Завулон не успел — или не пожелал — убрать. Он вскрикивает, чувствуя, как губы Завулона легко касаются его виска. Антон смущенно заправляет рубашку в брюки, стараясь лишний раз не смотреть на Завулона. Тот усмехается, глядя на попытки Антона не встретиться взглядом. А потом осторожно берет Антона за плечо и выходит в реальный мир. — Завулон, — чуть слышно окликает его Антон. — И что дальше? Завулон пожимает плечами, а потом слегка проводит пальцами в воздухе. Огненные буквы еще не успевают погаснуть, когда Завулон снова целует Антона. А Антон думает, что слова «Поживем — увидим» вполне его устраивают.