— Очкастая, это полнейший бред. — процедил Аккерман сквозь зубы, наблюдая затем, как вышеупомянутая Зое пыталась довести несчастного гиганта до истерики. Ее манипуляции способны вывести кого угодно, даже самое глупое существо на земле. Надменный рык послышался незамедлительно, а Зое показала победный жест и повернулась к Леви, смотря на него самоуверенным взглядом.
— И ничего бред, это наука! — заявила та, скрестив руки на груди и смотря на Капитана. Казалось, эта женщина выведет из себя что угодно, причем потратив на это минимум усилий.
— Наука, наука, наука! — быстро проговорил мужчина, смотря в ее четыре глаза. — Ты бы хоть обо мне вспомнила. — он фыркнул и отвернулся, изображая из себя смертельно обиженного, подобно дитю малому. Впрочем, на самом деле, в глубине души каждый из нас ребенок. В особенности, если не было возможности узнать, что же такое детство. Кого-то суровая жизнь научила всему заранее, с самого маленького, и он этот сладостный вкус познать не успел. Кто-то должен был встать взрослым слишком рано, не успев научится выражать свои чувства и эмоции. Впрочем, прожив с очкастой практически год, он умудрился выдвинуть ей весьма интересную теорию. Мол, в ее семье первые несколько лет было принято ронять детей на пол. На кой? Непонятно, но такова традиция. Ханджи предположение не оценила, но выдала свое, гласящие, что это его роняли несколько лет подряд, причем на камень, оттого и лицо у него такое — каменное. Ее теорию Леви тоже особо не оценил, зато был лишний повод попробовать задушить ее подушкой. Причины у всех разные, а суть одна — наверстать упущенное. Однако не с каждым человеком можно быть ребенком. Чем тяжелее раны на твоей душе — тем сильнее сужается круг лиц, на которых можно вот так просто надуть губы. И дело вовсе не в том, что обида столь серьезная, а в том, что ты знаешь дальнейшие действия этого человека.
— Ой, какие мы обидчивые, — протянула Ханджи, делая несколько шагов к Леви, который в свою очередь все же посмотрел на нее, однако, не любил он это занятие — смотреть ей в глаза, когда она так близко. Приходилось слегка поднимать голову, ведь она все же выше, а это само собой роняло ее капитанское достоинство. Зое же улыбалась своей привычной улыбкой, а затем обняла своего ворчливого коротышку, целуя в щеку, словно вымаливая прощение за свои необдуманные действия. Аккерман краем глаза посмотрел на очкастое создание, которое уже обошло его с другой стороны, полагая, что так будет эффективнее. Человек, выражающий всего две-три эмоции не совсем уж бесчувственный. Все его эмоции давно спрятаны где-то внутри, так как однажды жизнь дала понять, что эмоциональный человек — слабый человек. Впрочем, во всем есть исключения. Одно из них сейчас кружилось вокруг Леви, все не зная, как к нему правильно подойти.
Абсолютно эмоциональная, несдержанная, искренняя и… Неадекватная. Но разве это нельзя назвать прекрасным зрелищем? Она не держала в себе эмоций. Напала печаль? Причина для слез найдется незамедлительно, даже думать долго не приходилось. Вспомнить хотя бы тот случай, когда Зое ревела черт знает сколько, потому что «у цветка на подоконнике не такие листья, как я хочу». И попробуй еще доказать, что они такие из-за лунного света и утром все будет хорошо. Впрочем, выплакав всю лишнюю жидкость, она успокоилась, а утром и вовсе не вспомнила о ночном происшествии, так еще и бодрой была, активной. То ли дело Леви, который после такой истерики заснуть не мог еще долго и выглядел весьма пасмурно… Зато не накапливается лишних эмоций, которые потом выплескивать абсолютно некуда.
— Ну Леви, — вытянула та, целуя его лицо то с одной стороны, то с другой. Это был какой-то особый метод, который всегда срабатывал. Эта нежность и тепло, исходящее от нее и от ее рук. Ханджи не была похожа на типичную женщину. Нет в ней той хрупкости и наивности, да и внешне было много вещей, к которым легко возможно было придраться. На деле, тем и отличалось чувство от любви от страсти к ней, как к женщине. Ему не нужно было в ней никаких изменений. Он ценил в ней все то, что видел в данный момент. И ее странноватый нос горбинкой, и всегда криво сидящие на нем очки. Даже ее вечную неопрятность можно было полюбить. Нескончаемые рассказы о гигантах, глупых и абсурдных экспериментах. Эта женщина была противоречива, вспыльчива, местами эгоистична и однозначно безумна, но столь горячо любима совсем безэмоциональным человеком. Рука с некой нежностью легла на ее талию, а голова нашла свое место на ее плече. Улыбка на лице майора стала теплой, она знала, что он вовсе на нее не злится. Женщина запустила тонкие пальцы в черные волосы, перебирая их и глубоко выдыхая от этой откровенности рядом с ней. Она ценила то, что он не надевал маску равнодушия, не пытался быть с ней таким же хладнокровным, как и со всеми. Доверие — самое важное, что есть между двумя людьми. Без любви доверие будет, а наоборот — нет.
Человек, который греет тебя изнутри только своим присутствием — самое ценное, что могло случится с тем, чье сердце похоже на кусок льда. Впрочем, у каждого понятие ценности свое. Кто-то видит ценность в деньгах, кто-то во власти, а кто-то в нежным касаниях другого, важного для тебя человека. Человека, которого любишь.
Ее дыхание всегда было таким горячим, согревающим, а ладони, в отличии от его рук, такие теплые и нежные, к ним всегда хотелось прикоснуться губами и он не редко исполнял подобные маленькие желания, а она улыбалась своей искренней и родной улыбкой…
Но что будет с человеком, если все это отнять?
Это все равно, что разбить самый хрупкий сосуд, наполненный жидкостью. Все то, что хранилось в нем и процветало — превратится в осколки и пустоту. Человек, впредь не живущий, а только существующий. Бессмысленно. Эти страдания настолько сильны, что кажется, будто они никогда не кончатся. Эти круги одна замкнуты между собой и с них не выбраться. А одна минута равносильна годам мучения, боли, удушья. Боль в грудной клетке сжимает все, перекрывает доступ к кислороду, заставляя задыхаться и падать, но отпускает в тот самый момент, когда ты готов сделать последний вдох, не давая тебе умереть. Еще более страшная пытка. Постепенное лишение разума и остатка жизненных сил, медленное схождение с ума на почве потери всех тех, кто когда-то был дорог. Ты жалок и смертен… Слишком мертв, чтобы умирать снова…
***
— Я никогда не думал, что мне будет также нестерпимо больно, как и прежде. — хриплый голос, зазвучавший в абсолютной, съедающей изнутри, тишине.
— Мне казалось, что ты будешь рядом со мной так долго… Я надеялся на это и искренне верил, что не упущу тебя из своих рук и… Ты останешься моим смыслом жизни… — тихий вздох, он уже давно привык говорить с теми, кого давно нет.
— Одиночество, знаешь ли, страшная пытка. Особенно, когда смотришь на тебя и… Не видишь. Мне невыносимо больно от мысли, что я не могу коснуться тебя. — веки тяжелеют и закрываются, жаль лишь, это не смерть.
— Я обречен на вечное существование с тем, что единственное, что от тебя осталось, это твоя резинка для волос и знак с крыльями свободы от твоей куртки. Почему ты всегда так не осторожна? Я больше не жив, милая. Я только лишь существую, потому что сдаться сейчас не имею права… Иначе твоя смерть и смерть многих людей окажется напрасной… Мне тоскливо без твоей улыбки и твоего тепла… Я и без того знал всю твою ценность в своей жизни, но окончательно понял это только сейчас, когда тебя рядом уже нет… Прости, родная, не сберег. Не сумел. Не защитил. Странное чувство, но знаешь, сейчас в нашей с тобой комнате всегда порядок. Только твои книги стоят все также, криво и неаккуратно. Я бы отдал все, что только возможно, лишь бы зайти и снова увидеть твои раскиданные вещи на полу и тебя в измятой постели… Чтобы снова подойти и… Крепко обнять тебя, почувствовать твою руку на своей щеке… Тебя не хватает и это нехватка растет с каждым днем. Потому что никто не способен улыбнуться также, как ты. Никто не способен сделать то, что могла делать ты… Это невыносимо, мне кажется, что я не смогу справится с этим никогда. Потому что жизнь без тебя, жизнь которая не имеет смысла — вовсе не жизнь.
Скрежет зубов, дабы истошно не закричать от боли и отчаянья…
Сильный человек может быть сильным до тех пор, пока есть в его жизни что-то особенное. То, что прибавляет ему сил, с каждым днем все больше и больше. Или хотя бы удерживает то, что было. Когда в его душе пустота — нестрашно, но если же не остается души… Что же будет пустовать? Горящий внутри огонь не потухнет до тех пор, пока небольшая резинка, с запахом ее волос, будет находится на его руке. Будет ради чего вести бой… А пока… Лишь тихие всхлипы, соленые капли, что увлажняли холодную, могильную землю.
«Есть такие слёзы, которые надо выплакать обязательно, в любое время дня и ночи, выплакать, чтобы всё внутри перегорело.»
