И будет кукла тебе жена

— Когда ты делал эти бронзовые сиськи, ты дрочил? Гальвино неловко замирает и роняет миниатюрную отвёртку, которой подкручивал что-то в механическом нутре Дьявола. Дьявол цепляется за мысль, что выводить старика из себя, похоже, единственная потеха, которая ей осталась. Грех не пользоваться. — Простой вопрос, чего ты? Жаль, эти сомкнутые губы на тупой маске не умеют ухмыляться, как я когда-то умела... А кстати, чего ты ей рот не сделал? Боялся не удержаться и присунуть за щёку? Гальвино бранится по-вайлиански. Отдельных слов не разобрать, но — красиво. — И почему я не удивлена... — Мадиччо! Замолчи! — Понятно, — Дьявол склоняет голову набок. — Чего расселся? Подбирай инструмент и кончай начатое. Бессмысленная команда. Раздражающая. Дьявол следит за тем, как Гальвино наклоняется, достаёт закатившуюся под стол отвёртку и, кряхтя, снова садится на табурет. — Тебе, небось, ни одна баба не давала в твоей Академии. Или ты считал их недостойными на твоём хую поскакать — с тебя станется... — Хватит нести ерунду! Ты меня отвлекаешь, я же попросил молчать! — ...поэтому ты и решил сделать это тело, — продолжает Дьявол как ни в чём не бывало. — Для личного пользования. Но в какой-то момент постеснялся, и вместо конструкта для траха сделал конструкт для убийств. И теперь страдаешь. — Глупейшие слова из всех, что я слышал! — Мало, видать, общался с людьми, — разводит руками Дьявол; в правом локтевом суставе что-то тихонько скрипит. Гальвино не возражает. Поджав губы продолжает распутывать какие-то тонкие медные проводки на месте, где у живого человека должна быть печень, протирает адровые кристаллы, впаянные в металл, смазывает внутренние петли и, наконец, закрывает металлический «живот» Дьявола. — О да, — удовлетворённо говорит она. — Наконец-то ты оставил в покое мои... кишки? Абидон знает, как их назвать-то теперь. — Разве ты что-то чувствуешь, когда я трогаю тебя внутри? Поправляю что-то? — с сомнением спрашивает Гальвино. — Нет. Я же бронзовый голем. — Ты должна говорить мне обо всём, что ощущаешь. Всегда. Мне это важно для исследований! — Нет. Я же бронзовый голем, — Дьяволу снова очень хочется ухмыльнуться. — Я ничего тебе не должна. И ничего не ощущаю. — Мадиччо, — выдыхает Гальвино, — это невыносимо... Воспользовавшись замешательством, Дьявол аккуратно сгибает ногу, наклоняется и упирается коленом ему в пах. Гальвино вздрагивает, подаётся назад — но она удерживает его, ухватив руками за бёдра. Поднимает колено чуть выше. Опускает пониже. Нажимает немного сильнее. Проклиная её сквозь зубы, Гальвино смотрит... испуганно? О, именно этого не хватало. Наконец-то! — Будут синяки, старик. Не дёргайся, — без угрозы говорит Дьявол. — Ты не знаешь, что такое «невыносимо». Я тебе расскажу, — она понижает голос. — Невыносимо — это когда твою душу из живого тела вырывают и суют в металлическое, например. Невыносимо знать, что тот, кто это сделал, страшно горд собой. Невыносимо мерзко, что металл помнит все его прикосновения. Для твоих исследований подробно могу рассказать, что это тело помнит, как ты водил по нему руками, губами, членом... Я про дрочку ведь просто так спросила. Потому что знаю, что дрочил. Вот что такое «невыносимо». Говоря это, нависнув над Гальвино, Дьявол жадно всматривается в его лицо и ловит каждую эмоцию: страх, возмущение, вожделение, раздражение, любопытство. На миг ей кажется, что она сама может ощущать что-то — привычную ей ненависть, к примеру. Или азарт. — Как... — выдыхает Гальвино, но более не говорит ничего. — «Как», — передразнивает Дьявол. — Как видишь, я всё выношу. Даже то, что ты и сейчас меня хочешь, несмотря на то, что я — бронзовый голем. Потому что я... бронзовый голем? Твоё творение. Небольшое покорное притворство для игры, которая может стать интересной: на самом деле Дьяволу претит даже думать о том, что она — творение рук этого полубезумного старика-анимансера. Гальвино молчит, дышит часто и неглубоко. Дьявол, глядя на это, смеётся неживым смехом — вибрация прокатывается по всему телу — и наклоняется так, чтобы он мог поцеловать её холодные губы.