Трактирное привидение тётушки Керстин

Тётушка Керстин ещё раз окинула пришедшего молодца взглядом. Хорош, ничего не скажешь: плечи широкие, талия как у девицы тонка, кудри чёрные вьются, а глаза сияют, словно сапфиры в королевской тиаре. За спиной у молодца красовался лук, а на поясе — кинжал. Тётушка сразу же, едва этот красавчик в трактир зашёл, подумала, что тот дал обет совершить подвиг: никак хочет прекрасную девицу геройством покорить, а может, ему много золота пообещали за что-нибудь, не только же красавиц герои любят, некоторым тяжёлый кошель милее или, скажем, камушки драгоценные. — Нет, любезный юноша, — ответила она, учтиво пододвигая к тому кружку горячего вина с пряностями, — нет у нас зла тут, разве что козёл старой Эббы. Мало того, что рога как твои руки, так ещё и несёт от него как из выгребной ямы! Я её и так, и сяк уже стыжу, а не помогает! Прибила бы козла, да жить хочу! Или вот, запамятовала совсем, сыночек старший мельника, как его там… Фьюга? Вот, Фьюга этот, зло как есть! На коне гоняет и это самое… — Нет, вы не поняли! — перебил её молодец, немедленно от удивления закатив васильковые очи. Или, может, от сожаления, что трактирщица не упала ему в ножки с предложением проводить до ближайшей пещеры, где наверняка прячется злющий дракон, убивающий путников, которым не посчастливилось проезжать мимо его логовища, уж не знала тётушка Керстин, как герои себя ведут с простолюдинками беседуя. — Зло есть, оно, увы, не исчезло из нашего мира навсегда. Я знаю это, чувствую! Даже здесь, в вашем мирном трактирчике… — Что, опять Ларс надрался?! — ахнула тётушка Керстин и даже руками всплеснула. — Ох, правда твоя, этот как надерётся, так сразу дух злой! Бузит похлеще, чем Фьюга! Ой, Хьюга он конечно… Так Ларс совсем становится, как бешеный этот… Ну… кто там из зверья мухоморы трескает? Вот, те, как мухоморов обтрескаются, деревья валят в лесу, а Ларс как выпьет — так всё, не удержать! А потом под лавкой храпит, а я голову ломаю, что делать! Молодец, на взгляд тётушки, даже побледнел чутка. Видать, он такой речи не слышал на пирах, там, среди героев геройских, по праву рождения небось, и не надирался никто, как Ларс. По разумению тётушки Керстин там, откуда молодец наверняка явился, все пили лишь драгоценное вино из кубков, беседуя о различных умных вещах навроде легенд да дел в других государствах. А тут — ну что тут герою привычно? Пьянчуги под лавками, храпящие так, что кружки трескаются? Козлы, от вони которых хоть падай? Тётушка подумала, что, пожалуй, слишком она с этаким гостем сурова. — Может тебе апельсинов с виноградом подать? — так ласково, как только могла, спросила она, попутно прогоняя со стола кошку (паршивка никак не могла запомнить, что ей сюда хода нет). — А то вижу, непривычный ты. Таким как ты, небось, даже хлеб особый подавать надобно. — Нет, нет! — поспешно ответил молодец и даже кудрями затряс. — Я ко всему привычен! Мне приходилось бродяжничать, терпеть побои, спать на голой земле без возможности разжечь костёр, но всю жизнь я не мог терпеть единственное — зло и искажение! Я боролся с ним в меру своих сил и буду бороться, пока кровь моя ещё бежит по жилам, а душа горит в теле! Потому я здесь! Тётушка Керстин вновь окинула гостя взглядом. Может, конечно, он и не лгал — долго ли, если золото есть, одежду справить? — но и правды, на её взгляд, не говорил. Ну как мог быть бродягой этот молодец, если у него и зубы все целы, и шрамов не видно, а цвета на лице такие, что хоть бери и используй его мордашку вместо красок? Чего-то он не договаривает, а может, решил так трактирщицу впечатлить, думает, небось, что дура она, раз кружевных скатертей и кубков позолоченных не держит в трактире. — Как лось Ларс наш, — сказала она, протирая доски после кошки. — Вот и вспомнила, кто мухоморы жрёт, а потом крушит всё. — Я не собираюсь заниматься лосями, — удивлённо ответил молодец. — Я сражаюсь со злом! В вашем трактире зло, чувствую, угнездилось крепко, но я положу этому конец! — Положи, положи, — кивнула тётушка. — Страсть как рада буду, если Ларс с Йоханом посуду в трактире бить кончат. А потом и на подвиги пойдёшь, там в лесу по тропке недобитые эти… кривозубые. Спасу от них народу нет! — Орков победить нетрудно, — заметил молодец, косясь на кошку, уже трущуюся об его высокие сапоги из тонкой кожи. — Но моя миссия опасней и, возможно, грозит мне смертью! У вас в трактире обитает страшное, не уничтоженное зло, один из улаири, чудом уцелевший после крушения власти своего тёмного Владыки! Наверняка он плетёт здесь паутину тьмы, а вы, не замечая этого..., — и ненадолго умолк, отгоняя кошку, решившую было прикорнуть на носке его сапога. — Нет, паутины у нас нет, — с сомнением сказала тётушка. — А Ульф не злыдень, что ты! Страшной он, это да, а так как все, даже не пьёт почти, особенно ежели на Ларса посмотреть. А так у меня трактир добротный, столы вот в прошлом году меняла, да и потолок никому на головы не свалится. Молодец, согнавший наконец с сапога кошку, покачал головой, будто бы тётушка Керстин что-то ужасное сказала, даже печаль во взгляде его забурлила, словно озеро в ветреный день. — Жаль, что вы не понимаете опасности, реющей над вами, словно коршун над гнездом голубки, — сказал он, будто бы в самом деле страшнейшую весть принёс. — Вижу, вы уже покорились тьме, — и, поднеся руку к высокому лбу, опёрся на неё с видимым отчаянием. — Нет у нас коршунов, — сердито ответила тётушка Керстин. — И голубей не держу, курей тоже, недавно на суп пустила. А насчёт тьмы прав ты, надо будет ещё светильников понавешать, так того… уютнее, — козырнула она словечком, подслушанным давненько у купеческой жены. — Сильно глазки от темноты слезятся? Молодец, однако, вместо ответа зыркнул на тётушку своими сапфирами, а потом выдал: — Мне жаль, что вы уже не чувствуете тьму, успевшую крепко схватить вас за горло! — и, запахнувшись в плащ, шустро ринулся к выходу. Кошка, недолго думая, запрыгнула на табурет, ещё наверняка сохранивший тепло героического зада. Тётушка, пожав плечами, направилась в подвал, посмотреть, как поживает поставленная третьего дня бражка. Рядом с бочонком она заметила того, кого ждала, но и не ожидала увидеть. — Нешто и ты бражки хочешь? — усмехнулась она, глядя, как призрак проводит по кранику бочки прозрачным пальцем. — Не хочу, — пробурчал тот, немедленно отлетая от бражки. — Прячусь я тут. Этот ведь за мной приходил, чтобы окончательно развоплотить. Зло я, понимаешь? Ведь я рассказывал тебе, что творил, пока призраком кольца был. А сейчас ни кольца, ни сил, только слава дурная со мной осталась. Но тётушка лишь отмахнулась от призрака. — Ой, ну какое же ты зло, — сказала она, проверяя, не подтекает ли краник и не стоит ли добавить в бражку чего. — Разве ж плохо, что ты ворьё пугаешь, когда они в трактир лезут? Нет! Вот и сиди где сидишь. Будешь чудить — живо окорочу, даром, что меча в руках не держала никогда! Призрак, правда, не успокоился. — Но этот герой придёт вновь, — вздохнул он. — Таких, тётушка, я знаю неплохо ещё с той поры, когда был назгулом. Тогда, правда, я их побеждал, но сейчас у меня не осталось и части прежней силы. — Что ж, — изрекла тётушка Керстин, доставая из кармана передника тряпку, — значит, я им займусь, — и мысленно добавила «разве же оставлю я трактир без такого развлечения? Слава о тебе уже идёт с той поры, как красавица Камилла в одной сорочке на улицу выскочила, когда ты пред ней явился! Разве ж я дура тебя изживать?». Всё же хорошо, что призрак сохранил какие-то замашки с той поры, как человеком был. Тот, кажется, уловив, о чём тётушка думает, усмехнулся, да исчез из подпола, оставив её протирать бочонки и бутыли от грязи. — Жаль тряпку тебе не дать, — вздохнула она вслед призраку. — А то бы совсем ладно было.