2408 г. Холодные камни Арнора // Дунгарские разбойники

К вечеру следующего дня Таургон слегка освоился. Он не решался покидать пределы их Яруса (это оказался обещанный Четвертый), хотя понимал, что заблудиться в Минас-Тирите практически невозможно, он бродил, рассматривая дома и жителей, нашел диковину: воду, текущую с верхних Ярусов в большую чашу (служанки набирали ее в пузатые кувшины, а всё прочее время она лилась вниз, напитать еще три Яруса, и хватит ли всем в Первом, насколько там тонка струйка?), теперь понятно, почему не помыться толком, хотя это не беда – вон Андуин, блестит меньше чем в лиге от города, пойди и искупайся; он узнал, что здешние жители спасаются не от холода, а от жары, поэтому да, на Четвертом и ниже в домах нет очагов, еду готовят или на Пеленноре, или у знати, или в харчевнях, а греются в холодные зимы жаровней… он задавал много вопросов и получал еще больше ответов, так что снова переставал воспринимать их. Но как ни трудно было сложить эту самоцветную гору сведений в мозаику, это потихоньку получалось. В этом городе не было бедных. Не тех, что беднее другого (этих-то шесть Ярусов, а еще крестьяне на Пеленноре), а бедных настоящих, кому носить залатанное и перебиваться с лука на крупу. Арахад хорошо их знал по окраинам Брыля, да и в Тарбаде успел увидеть. Но не здесь. Он спросил Маэфора о причине. – Так городу расти некуда, – пожал плечами командир. – Кому здешняя жизнь не по средствам, тот дом продаст. Желающие набегут толпой. Знаешь, сколько дома здесь стОят? Маэфор невесело усмехнулся. – Погоди, а этот тогда чей же? – Наш, – голос арнорца стал даже мрачнее. – А если по бумагам, то – мой. Ничего похожего на гордость или радость. – Сколько же ты заплатил за него?! – Нет, – покачал головой Маэфор, – нет, не серебром. Не знаю, сколько ему цена в серебре. Таургон молчал. Что он хочет узнать эту историю – было ясно и без вопроса. – Вечером расскажу, – сказал командир. На вечера арнорцы под двое, по трое уходили по харчевням: послушать новости, потолкаться среди местного люда. Да горячего поесть (так, как в первый день, они больше не заказывали). Таверна на Четвертом была им дважды невыгодной: и по деньгам (дорого!), и потому, что с охранником купец болтать не будет, весь улов – чужие разговоры. А вот чем ниже – тем интереснее. Рынков в городе два (на Втором и на Четвертом), постоялых дворов много, харчевни в них и не только в них, наслушаешься досыта. Маэфор и Таургон устроились в пустой зале – с пирогами, купленными днем у разносчика, кувшином вина и масляным светильником, которого им вполне хватало и от которого зала, свободно вмещавшая дюжину, сейчас сжалась до них двоих. – Рассказать тебе про дом… – сумрачно сказал Маэфор. – Ладно. Он сделал большой глоток вина, откусил пирога (начинка из ливера с кашей, сваренная в мелкую крошку, просыпалась на стол), снова хлебнул. – Было это уже при Пауке. Но случилось на правом берегу, да… не на Красном Отроге, чуть раньше. Пока мы еще ничего не ждали. Ну как «не ждали»… ты видел, как мы идем. Но думали – будет позже. Арахад кивнул: понимаю. – В общем, похоже, нашелся у них там в горах вожак, который вздумал их объединить. А это надо делать понятно как: большое нападение, большая добыча… большая кровь, да. И напало их… раз, наверное, в десять больше обычного. В темноте, как положено. Колчаны у нас, сам понимаешь, не бездонные, сколько стрел по ним ушло, сколько мимо – не считали. А они всё лезут. Маэфор снова сделал большой глоток. Подумав, заел. Вот ему не хватало напиться! – Вижу: дело скверно. Им нужна не добыча, а подчистую перебитый обоз. Ору: отступаем к лагерю! Еще ору: поклажу долой, телеги набок! Купец попался умный, мои команды повторил, сам же первый начал груз наземь кидать… короче, пока мы остатки стрел достреливали, они нам хоть такую крепостцу соорудили. Отступили. Деремся. Из телеги, я тебе скажу, оч-чень годная защита выходит. – И костер у вас за спиной, – полувопросом добавил Арахад. – А то! Гондорцы, кто к бою непригоден, его до света поддерживали. А прочие хоть камни в этих кидали… камней-то хватит, пять раз промажут, на шестой попадут. Ну а мы – за копья, за секиры. Крепостца наша маленькая, ну так и нас мало. А эта орава друг другу мешает. Арахад кивнул, чуть отпил вина. – И чую я: их пыл поубавился. Они ж шли быстро подраться и перерезать слуг; им крепость-то из телег не сулили. Разбойник – он и в схватке на легкую победу ведется. Да-а… и вот тут вижу я их вожака. Кричит на них, лезет вперед, и секира у него такая хорошая. Я у кого-то копье выхватил, метнул… Маэфор чуть пожал плечами, не считая нужным договаривать. – Тут у них совсем пошла куча-мала: кто и хочет отступить, а сзади свои напирают, не удерешь, кто орет на их языке, и не знаешь, а поймешь – «Вожака убили!», а орут кругом все, не слышно этого… в общем, кто удрать сумел – тому повезло, а кто упертый попался и дрался до света… н-да. Он потянулся за вином, но пить не стал. – А что было при свете? – спросил Арахад. – А при свете и мы, и они увидели потери. И они задали стрекача, а мы… ох. Мы сделали то, чего, сам понимаешь, охраннику никак нельзя. Озверели мы. И – за ними. Ну а бегаем мы лучше их… кто догадался уйти врассыпную, тот ушел. Вести о разгроме разносить, чтобы прочие смирно сидели. Ну а уж кого мы догнали… н-да. Те там и остались. – Понимаю. Маэфор помолчал, вертя в пальцах пустой кубок. – Двое наших там легли. М* из *** и Т* из ***. Знал ты их? Сын Арагласа покачал головой. – … и ведь слов нет: сколько лет на войне вместе, сколько орков перебили, а тут вот так. Н-да. Ладно. Давай, что ли, пироги есть, они вкусные. – А про дом? – тихо спросил Таургон. – Про дом ты уже сам понял. Поедим и дорасскажу. Маэфор занялся пирогами, будто это было самым важным: справиться с их сыпучей начинкой. Таургон тоже стал есть, но это лакомство было для него сейчас не вкуснее вываренных корешков. – Про дом, да… Вернулись мы в лагерь, наших похоронили, этих наспех сожгли, телеги… из трех порубленных по целой сделали, плохо ли – но едут. Лошадей тоже нагрузили. В общем, считай, не больше половины товара бросили. Едем… я злой, как свора балрогов, о парнях моих думаю; купец боится ко мне подойти, боится о серебре заикнуться, тем паче о золоте за павших. Одному из наших всё отдал, как положено, велел мне передать. В общем, только уже под самым Минас-Тиритом мы с ним разговаривать начали. Арахад опять кивнул. – И вот он мне говорит тоном таким, что не поспоришь: вы все едете к нам домой. А жили мы тогда здесь где подешевле. Я с несколькими – во Втором, чтобы на виду быть, а прочие – кто в Первом, а кто на Пеленноре (знаешь, многие крестьяне сарайчики для приезжих держат, ну и платишь там за кровать гроши). И вот приезжаем мы и входим к нему всей нашей ватагой. Его встречают – он, как положено, гонца вперед, так что на лестнице все: мать, жена, прислуга; женщины, конечно, в слезы и ему на шею… н-да. И отец. Знаешь, на кого он похож? на Б*. Такой же высокий, худющий, глаза орлиные… глянул на нас – и ничего не сказал. И вот не обидело меня это, нет. Понимаю: не спесь или что, а просто – за спасение жизни сына какими словами благодарить? – Конечно… – Так вот, – Маэфор заметно ожил. – Неделя, другая, мы у них на всем готовом, в себя полегоньку приходим, словами человеческими говорить учимся. И вот является к нам слуга и говорит, что завтра хозяин (это, стало быть, отец) нас ждет, так что нас сегодня отведут в баню. – Тут есть бани? – Еще как! На каждом постоялом дворе и не только. Не будешь же каждый раз на Андуин бегать, зимой особенно. – И что же? – Помылись мы, стали совсем красивые. И назавтра приводят нас сюда. В этой зале полно света, на том месте, где ты сейчас, сидит старик-отец, глазищами сверкает, рядом наш купец, потом еще незнакомые, одежды дорогие, каменья, наши меха… в общем красота. Ну и мы – в дорожном, конечно, но что отстирать можно – отстирали, что начистить можно – сверкает, так что тоже смотримся. Он чуть улыбнулся, Таургон следом. – Ну и говорит наш старик: я, говорит, жизнь сына на серебро не меняю. И протягивает мне пергамент. А там всё как положено выправлено, подписи свидетелей, печать. Я подписал. Ну и вот живем. – Щедрый. – Умный. Понимает, что тех, кто твоего сына (да и твое добро, что уж там!) своей грудью от разбойничьей секиры закроет, их лучше перед глазами держать, а не по сараям на Пеленноре разыскивать.