Народ звёзд

Отец рассказал однажды, под праздник Высокой Луны: когда Владыки Запада, пришедшие из-за моря, чтобы сразиться со своим мятежным родичем, одержали победу, в знак её они подняли в небо над Сумрачными землями новое светило ярче звёзд. Это был дар, обещание перемен. Сама спокойная высь неба, очистившегося после многих бурь той войны, какое-то время казалась непривычной и словно обновлённой, а на земле свет Луны пробудил притихшие леса для более шумной жизни. "Поэтому мы все и празднуем каждый год наше новое пробуждение". Праздновали действительно все, кого только он знал прежде. И его родичи татьяр, народ мастеров, и телери, сам с собою, бывало, и от поселения к поселению несхожий, пёстрый народ ткачей, путешественников и сказителей. И даже миньяр, хотя многие их мудрецы бывали за Морем и видели иной свет. Дни Высокой Луны, время встреч, сводили вместе знакомцев из самых отдалённых мест вернее, чем любой другой праздник. Феанаро доводилось видеть на площади родного города корабела с побережья за дружеской беседой с миньо из стражей Севера. Теперь он, похоже, нашёл единственного в известном ему Средиземье квендо, который на этом празднике не бывал. Эол куда больше любил время звёзд, и Феанаро знал, что даже в дни, когда Луна плыла над Средиземьем выше и дольше всего, для него мало что менялось. Он не избегал её света, но и давняя перемена, казалось, не доставила ему такой радости, как другим. Лишь это упорно напоминало об истине: Эол тоже был из тех, кто знал в начале жизни только звёзды. Удивительное дело: Феанаро никогда не задумывался об этом надолго. Эол был старше, но поставить его среди других старших, даже рядом с кем-то, вроде Даэрона, не получалось. Время толком не относилось к нему. Ещё одна его странность, занимавшая Феанаро. Он подозревал, что им обоим было любопытно, хотя не знал наверняка, что в нём тревожит любопытство Эола. И всё же, должно было быть ещё что-то, помимо любопытства — так всегда было между квенди. Быстро стало понятно: Эол был не из тех, кто легко подпускает других близко. Но и Феанаро был не из тех, кто сходит с выбранного пути. Ни в чём, будь то работа или попытка узнать получше своего нового знакомого. *** В такие ночи даже у него бывало чувство, что можно просидеть на месте вечность, и это не покажется скучным. Вода лесного озера, дышавшая прохладой, смыла приятную усталость от долгой работы и заменила её ощущением покоя. К шепчущей, неясной, похожей на дымку тишине Нан-Эльмота даже после многих поездок сюда каждый раз приходилось привыкать заново, но Феанаро она всё равно, пожалуй, нравилась. Тишина напоминала об одной важной вещи. О просьбе. Эол ответил не сразу. Феанаро успел, по крайней мере, отжать очередную прядь волос. — Мы несхожи, — отсутствие прямого отказа в разговорах с ним всегда было удачей, поэтому Феанаро просто пожал плечами: — Лютиэн тоже сказала, что её чары мне не подходят, но ты-то не она. Мы оба... — Вы, татьяр, всегда желаете говорить больше, чем слушать, даже когда говорите с Ардой, и наша ворожба различна, но дело не в этом, — Эол смотрел на воду, и выражение его тёмных глаз было непроницаемым. — Тогда в чём? — Феанаро озадаченно дёрнул ещё одну прядь. — Ты не видишь, — ответ злил: и сам знал, что непохож на других, но это... было слишком. Все квенди говорили с Ардой, так или иначе. Говорили по-разному — и разные племена, и каждый из многих детей этих племён. Голоса сущего и нити, связующие, пронизывающие его, были внятны каждому в разной степени, но не было никого, кто не чувствовал бы свою связь с миром. Или совсем не мог обратиться к нему. Вернее, что касается второго... Феанаро чувствовал. Не так явно, как другие, — это одно уже казалось ему странным, потому что мастера говорили: у него достаточно сил — но всё же чувствовал. А вот искусство обратить к миру через заклятье или песню свою собственную просьбу так и осталось пока единственным, в котором учение не приносило ему никаких плодов. Он не привык уступать другим в умениях и не привык сдаваться. Но Эол, похоже, считал, что Феанаро просто не способен внимать миру. Ну уж нет, что за глупости. — Ты сам знаешь, что я могу почувствовать. Даже когда с миром говорят другие, — резко сказал он. Не только голоса сущего — даже чужие чары были ему внятны. Но своих не было. — Да, — откликнулся Эол, — можешь. Но, взывая к миру сам, ты подобен тому, кто глядит в костёр: если смотреть так, темнота вокруг становится слишком густа и для зрения квенди. Феанаро посмотрел на него хмуро. — И что это за костёр, в который я, по твоему, гляжу? — Ты, — последовал краткий ответ, — теперь Эол всё же смотрел на него, спокойно, но очень внимательно. Как-то похоже он смотрел в день их первой встречи. "Ты". — Что это значит? Получается... подожди. Как именно я мешаю сам себе? — Феанаро знал: так можно ошибиться, учась бою или танцам. Но дух не тело, поймать его на подобной ошибке сложнее. И всё же, мастера бы заметили. — В тебе просто слишком много тебя самого, — взгляд Эола стал совсем пристальным, тёмные глаза блеснули. — Слишком много. — Разве это плохо? — его учили: сила чар зависит не только от мастерства, но и от силы феа. Эол дёрнул плечом и вновь стал смотреть куда-то в сторону. — Вы все больше черпаете изнутри, чем извне, но нельзя говорить с миром, не обратив свою силу к нему и не слушая его. И даже татьяр впускают его в себя. Это тоже было понятно, и сейчас, кажется, Феанаро начал угадывать суть различия между ворожбой племён. — Но твоя феа не впускает в себя другой силы, даже той, что струится в мире... — Эол прикрыл глаза, говоря, кажется, о чём-то видимом ему другим зрением, — она слишком яркая. Как луна среди звёзд, даже ярче. Вот и всё. Феанаро помолчал, обдумывая услышанное, а затем упрямо тряхнул головой. — Даже моя феа не может быть сильнее моей воли. Если я должен научиться слушать, и в этом дело — я научусь! Эол посмотрел на него искоса. Какое-то непонятное выражение скользнуло по его лицу. Если бы речь шла о ком-то другом, Феанаро бы подумал, что выражение это предвещает улыбку. — Ты мало меняешься. Нет смысла говорить тебе, что не получится, — а вот голос у него был всё тем же — как вода на поверхности, он редко отзывался тому, что было скрыто в глубине, если Эол не желал этого. — Вот это правда, — фыркнул Феанаро, — впустую слова потратишь. Зато мысль, зароненная в голову прежними словами Эола, как-то странно тревожила. —Ты сказал, что мы меньше берём извне, чем от собственной феа, а у вас, похоже, иначе. Если в этом различие — значит, ты сам всегда впускаешь в себя то, что вокруг? — Да, — просто откликнулся Эол. Почему-то Феанаро показалось, что сказал он не всё. Но даже если и так, за одним этим "да" тоже было слишком много. Феанаро поднял голову, глядя на звёзды, сияющие в высоком тёмном небе. Длинные ветви не скрывали небо над озером полностью, но тянулись к нему. Хотя деревья именно здесь не росли слишком густо, сами они были такими громадными, что многие ветви всё равно встречались в высоте. И эти деревья — воплощение мощи, и высь неба, и тёмное озеро, где в иных местах было не достать до дна... И весь этот лес, полный старых чар, и звёзды над ним, что были старше любого из квенди — всего этого, возможно, могло быть слишком много для одной феа. Такая ворожба, должно быть, тоже требовала немалой силы внутри, но сколько бы ни было той силы, если жить так всегда... Эол сидел на одном из корней старого дерева, и наползающий с озера лёгкий туман словно вплетался в его волосы. Феанаро подумалось: лес ластился, Эол был в нём своим больше, чем кто бы то ни было. Не уйдёт ли он однажды совсем в любимый им звёздный сумрак так, что живущие больше не смогут увидеть его? Сейчас явственно казалось: он мог бы сам стать тенью меж ветвей и туманом над озером. Или кем-то совсем другим, но уже не квендо. Недоброе это было чувство. Феанаро даже порадовался, что и предвиденье не было ему дано, а значит, то была лишь тревога, но отмахнуться не получалось. Феанаро не любил просто плутать в мыслях без того, чтобы обратить их к решению и действию. Никому не годится быть совсем одному — так всегда было между квенди. Он хотел, наконец, обозначить: только лишь любопытство не связывает двоих, всегда есть что-то ещё, если уж они сошлись. — Мэллон. Эол поднял взгляд. Феанаро снова упрямо мотнул головой, словно бросая вызов старой шепчущей тишине — Я хотел бы повидаться с тобой, когда луна будет высока. В этом году Эльвэ принимает нас. Давно ли ты слушал буки? Дни Высокой Луны были временем встреч, для которых преодолевались порой самые большие расстояния. Иногда новую встречу назначали за несколько лет — так разводила друзей жизнь. И встречались, чтобы ни случилось — обещание было залогом дружбы. Эол казался удивлённым. Впервые с тех пор, как Феанаро принял его привычку делить разговор на части молчанием, это самое молчание стало помехой. Наконец, Эол сказал: — Двадцать лет я не слышал голос Нелдорета. Что же, я приду в этом году. Феанаро улыбнулся.