Пепел роз

«Красные розы», — гласила вывеска: «… это Любовь, Красотa, Мужество и Уважение». «Годится», — подумал я. «Он постоянно давил на меня, чтобы я сказал слово на букву «Л», он — воплощенная красота, он — мужественный во многих отношениях… и я, конечно, уважаю его за это». — Вот эти очень симпатичные, — сказал продавец цветов. Я понюхал букет, будто проверяя слова продавца. Но, по правде говоря, стоя там, я размышлял о том, что сказала Мел. — Ты мог бы подарить ему что-нибудь более содержательное! Мы на стоянке магазина «Товары для дома». Дайк с электроинструментом… страшное дело. — Не могла бы ты приберечь тираду о чувстве вины для моего сына, как типичная еврейская мамаша? — Отъебись, Брайан, — отрезала она. — Я просто пытаюсь донести до тебя, чего бы ему хотелось. — И чего же он хочет, Мама? — спросил я, закуривая сигарету. — Что-нибудь романтическое. — По-твоему, дюжина роз — это подходящий подарок? — Почему бы и нет? — Потому что он не моя супруга. — резко ответил я. — И мы не чертовы натуралы. — Не мог бы ты нарушить свой принцип «Я-гей-и-если-тебе-это-не-нравится-можешь-мне-отсосать» хотя бы раз и дать ему понять, что тебе не все равно?! — Я думал, что и так это делал, — сказал я, вспоминая период после нападения. — Я думал, что и так это делал, — повторил я, потому что тот раз был чуть ли не единственным, когда я признал свои чувства к нему. Да, возможно, мой подарок на день рождения был немного «нетрадиционным». Но мне показалось, что Джастин кайфанул, и я ему даже немного в этом помог. Парень был разрекламирован, как копия Трэвиса Фиммеля*, но по факту единственным настоящим сходством были длинные волосы. Вот она, сущность «правдивости рекламы». Но кому, собственно, нужно его лицо? — Дюжину роз, пожалуйста, — я обратился к продавцу, которая жевала жвачку за прилавком. После тренировки я остановился возле маленького цветочного магазина на Центральном проспекте, недалеко от школы, чтобы купить цветы для Деб. Чертов День Святого Валентина. Деб была для меня кем-то вроде второй мамы, поэтому я накопил чаевые от работы на упаковке продуктов в «Гигантском орле» за последние три субботы; я всегда улыбался клиентам, когда относил сумки в машины. — Красные, пожалуйста, — добавил я. — Пятнадцать долларов. — Пятнадцать? — я страшно удивился. — На прошлой неделе было дешевле, я узнавал! — В праздник цена всегда поднимается, — отрезала она. Делать нечего. Продавец завернула цветы в упаковочную бумагу зелёного цвета и взяла мои деньги. Возле магазина я увидел маму, которая выходила из автобуса. Можно было не прятать длинные стебли роз под курткой. Меня разоблачили. — Цветы? — подозрительно спросила она. — Это для какой-то девчонки? Мама смотрела так, будто я только что кого-то изнасиловал. — Нет, ма, — пробормотал я. — Они… они для ТЕБЯ, — и тут я явственно увидел, как мои пятнадцать долларов исчезают прямо на глазах. — На День Святого Валентина. Мама выхватила у меня букет. — Интере-есно, — протянула она. — Это что-то новенькое. Что ты натворил? Твой отец покупает мне розы, только когда облажается. Он будет в ярости, если решит, что я купила их для себя. И разозлится еще больше, если узнает, что ты потратил свои деньги впустую. — Это подарок на День святого Валентина, — повторял я, как попугай, потому что ничего лучше не приходило мне в голову. Одна ложь вела к другой, и в конце концов я бы попался. На самом деле, розы не были хорошим подарком для моей матери. Однажды я подслушал, как она рассказывала своей сестре, что Джек обычно дарит ей розы после своих измен. — Ну хорошо, спасибо. — нерешительно поблагодарила она. — Я отнесу их Святой Деве, чтобы у нас с тобой не было неприятностей, — она резко повернулась и направилась к церкви Св.Мэттью. Зашибись. И как теперь быть с подарком для Деб? Я снова отправился в цветочный магазин. Продавец вскинула бровь, увидев меня вновь. — Когда моя девушка развернула букет, там было всего одиннадцать роз, — я изобразил возмущение. — Мне нужна ещё одна. Я старался выглядеть зрелым и очаровательным. — Неплохо придумано, — усмехнулась она. — Но розы приходят упакованными дюжинами от оптовиков, а они никогда не ошибаются. Если хочешь, могу продать тебе одну. — У меня больше нет денег. Она нахмурилась и указала на дверь. Церковь, в которую отправилась мама, находилась по дороге к дому Майки, и мне в голову пришла глупейшая мысль, что я смогу незаметно забрать оттуда цветы. Внутри пахло затхлостью и ладаном, а розы — ура! — лежали на боковом алтаре, возле которого восседала безучастная дама в синем платье… но мама все еще была там — она стояла на коленях возле скамьи, устремив свой взгляд на розы, лежащие у иконы. Нет шансов… Она будет молиться как минимум еще час. Я понуро побрел к выходу и, к счастью, заметил перед неизвестной статуей Святого маленькую африканскую фиалку. Я проворно схватил ее и засунул под куртку, поспешив выйти. Какой Святой будет сожалеть о крошечной фиалке, когда Королева Небес нюхала мои прекрасные розы. *** Я всегда по-хозяйски открывал заднюю дверь — будто это был мой собственный дом. — Ма, я дома! — бодро прокричал я, подражая Майки. — Заткнись, мудак! Я уже здесь, — раздался его голос с кухни. Они с Деб успели съесть почти половину шоколада еще до того, как я пришел. Она шлепнула Майки по руке, когда он потянулся за очередной конфетой. — Когда-нибудь ты отморозишь свой тощий зад, — тепло произнесла она, поднимаясь из-за стола, чтобы обнять меня. — Почему ты не носишь нормальную зимнюю одежду? На дворе февраль, между прочим! — она стащила с меня расстегнутую куртку из искусственной кожи, под которой была лишь черная майка. — Твои джинсы полны дыр. Ты ничего не добьешься в жизни, пока не начнешь правильно одеваться! Я купил куртку и майкy на свои деньги и очень этим гордился, потому что считал, что они придают мне крутой вид. — Ты все равно сделаешь по-своему, — вздохнула она. — И так будет всегда. Если я скажу «белое», ты скажешь «черное», даже не задумываясь. Это просто твой способ быть самим собой. — Брайан купил тебе… — начал Майки, но осекся, вовремя заметив, что у меня нет никаких роз. — Вот, Деб, — сказал я, вытащив фиалку. — Счастливого Дня Святого Валентина для моей-второй-мамы. Она вопросительно посмотрела на меня; было известно, что Деб не может сохранить живым ни одно растение более недели. Плющ на телевизоре не случайно был сделан из пластика. — Какая прелесть, — проворчала она, ущипнув меня за щеку. — Я хотел купить тебе розы, но… — Дорогие цветы ничего для меня не значат, — перебила она. — Только намерения имеют значение. Вот, лучше возьми конфетку, — она запихнула шоколад мне в рот, прежде чем я успел отшатнуться — терпеть не могу эти телячьи нежности. — Розы завянут и будут грустными. А веселую фиалку я смогу взять с собой в любой день. — Она положила ее рядом с раковиной, где та начала свое медленное умирание. — Вот эти очень симпатичные, — он терпеливо ждал, пока я решался. Тяжелый запах роз заполнил мою память образами предательства и страданий. — Завернуть? Я положил розы обратно в ведро. — Нет, спасибо. Он пожал плечами и улыбнулся, вероятно подумав, что моя молодая жена никогда не узнает, как близко она была к тому, чтобы получить цветочное послание. Я побрел по влажному асфальту, растворившись в потоке пешеходного движения. Деб была права. Делать банальности — не в моем стиле. Я никогда не следовал правилам других. Я презирал удовлетворение ожиданий других. Я шутил о том, что хочу подарить ему розы, пока Мелани не решила, что это действительно хорошая идея. И сейчас идея превратилась в клише. Слишком романтичное клише. Смешная попытка драмы. Джастин подумал бы, что я потерял рассудок. Мой очередной трах шел впереди меня по лестнице к моей квартире над гаражом. Я встретил его в тренажерном зале, он вроде бы работал осветителем в театре. Выразительные глаза смотрели на меня с растущим интересом, и я устроил для него отличное шоу — принялся слизывать пот со своих бицепсов после качания пресса. Парень выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. Когда я, наконец, к нему подошел, он взглядом практически умолял меня его трахнуть, но я предложил сначала съесть пиццу, чтобы заставить его помучиться лишниe полчаса. Тогда-то Джон** и увидел нас. Мы не встречались больше месяца после нашего разрыва. Меня удивило выражение тоски на его лице, когда он остановился, разглядев нас через запотевшее стекло. Неудоуменно замерев на мгновение, он поспешил прочь. После пиццы и разговора, густо пропитанного сексом, мы подошли к моей двери. — Кто-то оставил тебе цветок, — сказал парень. — Гляди- ка! На него случайно наступили! На резиновом коврике лежала красная роза, измельченная на крупицы тяжелым каблуком. — Это не случайность. Послание, скорее. — Сказал я, вставив ключ в замок. — Ну же, покажи, что ты умеешь. Твоя задница сейчас в полном моем распоряжении. — Но кто бы это мог быть? — рассуждал парень, снимая куртку. Сделав вид, что ничего не расслышал, я безжалостно швырнул розу вниз по лестнице, прежде чем войти внутрь. Иногда, стоя голышом у окна, закуривая сигарету после очередного классного траха, я представлял себе, как Джон стоит внизу, смотрит вверх и дрочит… Но я не знал этого наверняка. Джон был слишком горд, чтобы дать мне понять, что он там. Теперь же я подходил к металлической двери лофта. Коснувшись дверной ручки, я с удивлением услышал скрипичную музыку, а не «унца-унца», которая обычно гремела дома, когда Джастин оставался один. Его музыкальный вкус, безусловно, изменился за последние несколько дней. Я осторожно открыл дверь — на тот случай, если он спит. Я хотел проскользнуть в постель, лечь рядом и обнять его, прежде чем он проснется. Но он не спал. Лофт был освещен последним отблеском сумерек и розовым сиянием закатного солнца, но в тусклом свете я видел, как он ритмично двигался под музыку, делая балетные па на одном из барных стульев. Я наблюдал, как он пронесся по полу, изредка отталкиваясь одной ногой и делая пируэт как фигурист, выполняющий длинную программу. Когда музыка закончилась, стул остановился, и он медленно повернулся ко мне; его глаза были закрыты, как во сне. Через секунду они открылись. Джастин был так поражен, увидев меня, что чуть не упал со стула. — Господи, Брайан, ты напугал меня! Я не слышал, что ты вошел. — Это очевидно. Ты выглядел как Барышников в роллер-дерби, погруженный в скрипичную музыку. Это диск того парня с концерта? — Да, — ответил он, выглядя немного смущенным. — Я просто хотел послушать оставшуюся часть. Джастин поднялся со стула и вернул его на место, пока я снимал пальто и пиджак. Я ослабил галстук, когда он потянулся, чтобы расстегнуть мою рубашку. — Эта музыка делает меня до нелепости романтичным, — сказал он, скользнув руками под рубашку и вытащив ее из пояса моих брюк. — Это могло бы быть великолепной музыкой для траха. — Да, в том случае, если бы ты носил пачку, — я положил руки ему на задницу и притянул к себе. — Но парни так не трахаются. — Готов поспорить, что некоторые очень даже, — возразил он. — Кстати, ты трахал меня так несколько раз, почти как в балете — в горизонтальном па-де-де. Тебе следует быть осторожным, чтобы я по ошибке не принял это за любовь. Он поцеловал меня в щеку, затем повернул голову и отстранился, глядя в далекую темноту. — Ты ничего не сказал о моем подарке на день рождения, — сменил я тему. — Вы немного запыхались в конце, и ты заснул, прежде чем я вытолкал его за дверь. Я все еще думал о том, что сказала Мелани. Это не то, чего он хотел. — Что ж, это был большой сюрприз, и я признаю — не совсем обычный подарок. Но ты редко делаешь то, что принято. И мне было немного смешно, когда ты стоял в стороне, наблюдая, но когда ты присоединился — я будто стал частью этого. — Скорее, это стало частью тебя. Мы рассмеялись, вспомнив все ракировки прошлой ночи. — Думаю, он хорошо отработал свой гонорар, — сказал я. — Не понимаю, зачем тебе платить за секс, Брайан? Большинство парней были бы готовы заплатить ТЕБЕ за такую привилегию. — Так гораздо проще, — объяснил я. — Никаких ожиданий за пределами платежа сверх оплаты — никаких обид и сожалений. — И никаких избалованных мальчишек, которые месяцами вьются вокруг, едят твою еду и устраивают бардак в твоей жизни? Ты это имеешь в виду? — Не совсем. Я улыбнулся и опустил голову, что означало, что пора отправляться в постель. — И, кстати, ты совсем немного ешь. Содержать немецкого дога намного накладнее. — Это то, что я есть? Твой щенок? — его голос задрожал. Он обиделся, наверное, и отвернулся, чтобы я не увидел, как его лицо исказила боль. Я включил настольную лампу, чтобы лучше его видеть. — Ты же знаешь — я хочу, чтобы ты был со мной, — я шагнул вперед, чтобы обнять его. Он секунду колебался, но позволил мне сделать это. — Иногда я удивляюсь, почему, — сказал он мягко. — У тебя от меня сплошные неприятности — от избиения, от моей мамы и Майки, от Сэпа, от твоей мамы, даже от Дебби несколько раз. Иногда я думаю, что тебе без меня было бы гораздо лучше. Я обнял его крепче. Как я мог сказать, сколько он для меня значил? И разве это не очевидно? Разве не все знают? Мы стояли в тени, в центре комнаты, затмевая ее внезапную пустоту. Две одинокие души цепляются друг за друга в полном мраке. Мои губы заскользили по его волосам. — Это не так, — пробормотал я, хотя сам не знал, где покоится правда. Я почувствовал, как он вздохнул… или собирался вздохнуть. — Знаю, что я еще молод, — начал он. — Но каждый день моей короткой жизни кто-нибудь говорил мне, что любит. Хотя бы раз в день… моя мама, в основном, но и папа тоже — когда я оправдывал его ожидания. Все было не идеально, но я вырос в любящей семье. Я чувствовал это, привык, и принимал как должное. И все это в одночасье развалилось, отчасти из-за меня. Поэтому я иногда упускаю это чувство… ну, большую часть времени. Я стараюсь не быть нудным, но это сильнее меня. Он поднял лицо. Его глаза блестели. — Моя жизнь была совершенно другой, — тихо проговорил я. — Ты и сам знаешь — у меня не было любящего окружения. Я не помню, чтобы мои родители говорили это слово друг другу… или мне. Моя мама любит свою церковь… и Святых, но я уже давно не являюсь частью ее жизни. Я не отдам свои надежды и будущее никому другому. Я вытягиваю себя сам. Я несу свой собственный эмоциональный багаж — никто не учил меня жить так, я дошел до этого сам, совершая ошибки кое-где и пытаясь пробиться. Это называется «выживание». Но я думаю, что моя любовь чище — в ней нет ни привязанностей, ни извинений. — Ни сожалений, — прервал он. — Есть вещи, о которых я сожалею, — прошептал я. — Имею в виду… Я стараюсь не заставлять кого-либо еще сожалеть. Я стараюсь избегать того, чтобы кто-то мог делать то, о чем он может потом сожалеть. Иногда даже за свой счет. Если у меня нет ожиданий, то никто никогда не сможет меня разочаровать. Это так просто! Я действительно сказал это вслух? — Звучит так неуютно и одиноко, — вздохнул Джастин. «Два человека не могут быть одинокими, если они действительно вместе», — подумал я. Примерно так я себе и представлял наше с ним будущее. Без обещаний, ограничений и правил, без ожиданий и атмосферы совместного ведения счетов. Это для натуралов, которые думают о любви с собственнической точки зрения. Я молча вел Джастинa шаг за шагом в сторону спальни. Мы сели на край кровати. Он беззвучно опустился, глядя вниз — будто был в своем маленьком мирке. Я обнял его сзади, положив пальцы ему на грудь, и он опустился на матрас, как пластиковая кукла. Я лежал рядом, прижавшись лбом к его лбу. Но его глаза были закрыты; он сейчас где-то в другом месте. Я начал подтягивать его ближе, но он повернулся спиной, затем потянулся, чтобы положить мою руку себе на талию. Я крепко сжал его, наши тела соединились. Темнота углубилась, подавляя слабый свет бра, яркий, но отдаленный. Мы лежали там, все еще одетые, симулируя сон, и думали о том, что хотели бы сказать. Я должен был купить розы. Один простой, ни к чему не обязывающий жест… сделать то, что от тебя ждут, всего один раз. Это изменило бы многое. Но что сделано, то сделано. Уже ничего не изменить. Момент появился и исчез. Упущенные возможности обиднее всего; и никого винить, кроме себя самого.