Обратная сторона

В первые недели после расставания с Алеком на Магнуса было больно даже смотреть. — А ты и не смотри, — посоветовала Клэри, когда Саймон неведомо по какой причине заикнулся о том в её присутствии, и не слишком-то уверенно передёрнула плечами, — Тебе-то, что за печаль? Кажись, не маленький... да и маг верховный — что не хухры-мухры, между прочим! Сам как-нибудь разберётся... Вампиру, однако, так уж точно не казалось. Нет, ну... конечно же, этот самый верховный маг вовсе не был пухлощёким карапузом, за которым, несмотря на всю видимую неуклюжесть, только глаз да глаз, а иначе — во что-нибудь да вляпается, и спасибо потом, что хоть шею себе не свернул. Ему ведь, как-никак, что-то около девяти сотен лет — возраст далеко не детский, солидный даже по меркам его отчасти демонической братии. Но разве это имеет значение, когда речь заходит о разбитом сердце, разом рухнувших надеждах и... и-и... — Сердце? Нет у меня никакого сердца! Больше нет, — заявил как будто бы ни с того ни с сего сам виновник снедающего Саймона беспокойства и, точно согласуясь со всеми вокруг, добавил с характерной для себя ленцой в — и без того тягучем — голосе митчелловского южанина*: — И вообще, кровосос, какое, собственно, тебе до меня дело, а? Ну помог я тебе худо-бедно освоиться в ваших кровососских заморочках, помогаю и сейчас по возможности... ну договорился о поставке крови, чтоб ты ненароком не издох от голода или, того хуже, не попёр на этой почве против Завета — дальше-то, что? Будешь теперь постоянно капать мне на мозги, да, изъявляя гарантирующую собачью преданность и благодарность? Стремление не из лучших, положим, но всё же — советую прежде хорошенько подумать! Ведь я не самый терпеливый из чад Лилит. И если бы вампир к тому времени не успел узнать его получше и не научился различать полутона, оттенки и, самое главное, на первый взгляд бесстрастное выражение кошачьих глаз — он бы наверняка устрашился, став объектом подобной отповеди, лишь размышляя (а не воспроизводя вслух) о жизненноважных органах в присутствии их непосредственного обладателя. Но он уже узнал, успел научиться, а потому — и ухом не повёл. К тому же, Бэйн выглядел откровенно измочаленным и постаревшим. Смотрел и говорил без привычного огонька. Насмехался и подкалывал с видом вселенского мученика, на которого — неизвестно за какие грехи — свалили все тяготы мира и заставляют при этом изображать из себя бог весть какого весельчака, отчего дуться или отвечать в том же духе было попросту нелепо. Всё равно, что обижаться на дряхлого, доживающего последние дни в слепоте и глухоте пса, которого ты в попыхах задел ногой, а тот с перепугу ощерил на тебя свои беззубые дёсна... Короче говоря: Саймона, наблюдавшего за всеми этими метаморфозами вблизи и понимавшего без чьей-либо подсказки, что дело — дрянь, страшила разве что собственная реакция. Пробуждаемое где-то глубоко-глубо внутри участие, когда по логике должно быть до лампочки... — У вас с ним было всё серьёзно? — наконец спросил он безо всяких обиняков, надеясь — на худой конец — хотя бы по-настоящему разозлить сверхглупым вопросом, раз уж не получится вытянуть на откровения и решить, чем тут можно помочь (и можно ли, вообще, это сделать). Маг же отреагировал и вовсе странно. А именно — расхохотался. Расхохотался громко, заливистым и здоровым смехом человека, в жизни не слыхавшего ничего смешнее, после чего, утерев случайно выступившие слёзы, надолго затих, не издавая абсолютно никаких звуков и даже не шевелясь. Вампир забеспокоился пуще прежнего —не свихнулся ли, часом? — и, малодушничая, было подумал, что пора и честь знать, пока этот тип не опомнился и не навешал ему по пятое число за чрезмерное взятие на себя. Ну и ещё за что-нибудь по собственному усмотрению — благо, что фантазия располагает. И какого же фига ему не сиделось молча? Полез, блин, куда непопадя... теперь вот — отдувайся, Льюис, испепелят тебя на этом же самом месте и поминай потом, как звали, во что верил и к чему стремился! Нда... Может, он про тебя всё-таки забыл? Может, можно ещё слинять по тихой и только тебя здесь и видели? А... не тут-то было... — Черти бы вас, кровосов, взяли! — процедил Бэйн сквозь зубы, когда он уж и правда поднялся на ноги и, пятясь, сделал пару-тройку осторожных шажков в сторону лестницы, — Почему вы вечно норовите сунуться не в своё дело? Что это — побочный эффект от зашкаливающих доз гемоглобина, лейкоцита и прочей составляющей вашего рациона, или нечто иное? — Я... — начал оправдываться Саймон, но рука хозяина квартиры тотчас взметнулась, оказавшись едва ли не у самого его носа, и на кончиках длинных ухоженных пальцев заиграли синие язычки пламени — явный признак того, что высказывание было сугубо риторическим и все свои комментарии ему следует оставить при себе. — ... Конечно, у нас было всё серьёзно, хотя и не до колец и свадьбы, и именно поэтому я был вынужден что-то предпринять, — продолжил маг, словно бы и не прерывался, лишь тон чуть сменил, понизив его до горького полушёпота, — Лучшим выходом было: сказать "адьёс". Мол, повеселились, малыш, и хватит, но разве он бы мне поверил? Очень сомневаюсь. У Саймона отвалилась челюсть. — Получается, это ты с ним порвал, а не наоборот? — собственный голос едва повиновался, и вампир судорожно сглотнул, силясь справиться со смятением. Ведь если ответ окажется положительным, то какого же дурака он свалял? Лезть в чужие дела — это ещё куда ни шло (правильная аргументация и общая уверенность в своей правоте спасали и при худшем раскладе), но совсем другое — лезть в них, основываясь на не соответствующих действительности догадках... В таком случае, не помогут даже самые благородные намерения. Магнус окатил его ледяным взглядом. Точнее — несомненно бы окатил, не будь он в столь растрёпанных чувствах (уж в одном вампир не ошибался, и то хлеб), а так — разве что зыркнул исподлобья, словно тот самый карапуз, которым никак не мог являться в силу прожитых лет, и признался: — Нет, не получается. Порвал он. — Но... — Саймон озадаченно нахмурился. — С моей подачи, разумеется, — маг снова как бы и не заметил, что между его собственными фразами вклинился огрызок чьей-то ещё, — Ты, верно, помнишь Святилище — местечко, надо сказать, то ещё... запоминающееся, вопреки всякой воле, — и помнишь также, что я был призван туда для беседы с нашей общей знакомой. Она, чтоб ты знал, всегда была сукой. Красивой, образованной, прекрасно знающей себе цену и не чурающейся её самоличного завышения сукой, с которой я когда-то имел глупость спутаться и поверить, что мне сказочно повезло. Камилла... вот о ком он говорит. О сереброволосой красавице-вампирше, едва не втянувшей тогда ещё совсем неопытного Саймона на путь преступления. Однако не зря же утверждают, что всё, что ни делается, — к лучшему. Так вышло и на сей раз. Им, представляющим, ввиду своих способностей светолюба (да и начертанной Клэри Каиновой Печати), немалый интерес для существ сумеречного мира, отнюдь не все из которых ратуют за соблюдение законов, ведь просто обязан был кто-то заняться. Обучить прописным истинам и тому, как с ними уживаться, не подставляя себя и окружающих под наносимые время от времени удары и существуя в согласии с Заветом. И этим "кто-то" стал никто иной, как Магнус, прежде прочих смекнувший, что убеждать Рафаэля, по меньшей мере, бессмысленно — тот скорее руку себе отгрызёт, чем подпишется на няньканье с непризнающим его авторитет уродцем среди Детей Ночи. — Всё это я помню, — проговорил Саймон, — но всё же не совсем понимаю... — Погоди немного, я всё объясню, — Бэйн усмехнулся почти что мягко, — Видишь ли, наша общая знакомая, помимо всего прочего (и даже прежде, надеясь, вероятно, пробудить во мне былую нежность), решила, что неплохо бы было воскресить некоторые воспоминания, а до того я сам признался Алеку, что встречался с ней... — Тогда ещё Алек поинтересовался, сколько у тебя было до него? — Да. Не буду, однако, вдаваться в подробности и рассказывать о том, какие это были воспоминания, так как важно лишь то, что благодаря им и чисто-мальчишеской обиде, которой удостоил меня сей голубоглазый охотник, я и добился от него желаемого. Вода точит камень, а сомнения и горечь — душу. — Всё равно не понимаю, неужели это и в самом деле было необходимо? — О, ну ещё бы! Вконец сбитый с толку, вампир недоверчиво вскинул брови. — Серьёзно? Прежде чем ответить, Бэйн покосился на окно, за которым зимний нью-йоркский пригород мало-помалу засыпал, превращаясь едва ли не в нарнийскую пустошь с полчищем перемигивающихся фонарей вместо одного-едиственного. Затем — он вновь посмотрел на Саймона и заговорил: — Александр, хоть и не совсем человек в общем смысле этого слова, всё же смертен, а я — нет, и одному только Богу ведомо, сколько ещё это продлится. До тех ли пор, пока я окончательно не выдохнусь и обращусь во зло, или до скончания веков? Так или иначе, мне уже надоело ... попросту обрыдло хоронить тех, кто дорог. Видеть, как они угасают... ускользают от меня, подобно песку сквозь пальцы. Это больно, Саймон Льюис. Гораздо больнее, чем то, когда они просто предпочитают тебе других... Однажды ты и сам это прочувствуешь... поймёшь, сколь бы неисправимо наивен ни был сейчас. А пока — удовлетворись моими словами и-и.... Ради всего, что тебе свято, — перестань уже так на меня смотреть! Я, в конце концов, не умираю: мне просто нужно время. Пусть чего-то подобного и следовало ожидать. Особенно, если учитывать тот факт, что маг не впервые задвигал эти речи, обращаясь именно к нему. Тогда, в Святилище Нью-Йоркского Института, он тоже рассуждал об обратной стороне бессмертия. О том, что вопреки расхожему мнению, оно есть величайшее из возможных проклятий, и совсем неважно, как ты к нему пришёл: был ли покусан сверхъестественной тварью или же попросту таким родился. Но то, что именно это и послужило причиной для сложившейся ситуации — всё равно не укладывалось в голове. У примитивных ведь полным полно хэппиэндных книг и фильмов о любви между такими, как они сами, и бессмертными, для которых это чувство становится своего рода путеводной звездой, рассеивающей мрак и холод хронического одиночества... Неужели все они, без малейшего на то исключения, подобны старым диснеевским сказкам, где даже мелкие букашки носят портки и распевают жизнеутверждающие гимны, а кухонная утварь и предметы домашнего интерьера, наперебой раздавая советы, занимаются откровенным сводничеством? — Отчасти, —заявил, по всей видимости так и не дождавшийся какой-либо реакции на свою исповедь и сделавший вывод, что подзеркаливание чужих мыслей зачтётся за компенсацию, Магнус, — В том, по крайней мере, что нежить может обрести своё счастье, обратив предмет воздвхания в себе подобного, — примитивные не больно-то и заблуждаются. Вот только зачастую обращение приносит отнюдь не те результаты. Меняя сущность, человек, как правило, и сам меняется, перестаёт быть собой. Ты же, скорее, — исключение, да и то, потому что упрямо цепляешься за человечность, пусть уже и не так рьяно. И на это Саймону нечем было ответить. Во-первых, потому, что маг был прав, а во-вторых — ну что ему было отвечать? Крыть тут нечем, да и пустое это. Только ещё тоскливей станет. * Здесь подразумевается экранизация культового романа первой половины XX века, а именно - "Унесённые ветром", отображающего жизнь американского юга в период Гражданской войны и последовавшей за ней Реставрации и служащего для большинства представителей нашего поколения чем-то вроде настольного пособия.