Убить Макишиму Сёго

Её город молчит до полуночи, потом просто кричит и взрывается. Оступаясь - ищи равновесия: доминатор почует безумие, и тогда уже станет невесело, хотя тоже - "на вкус и цвет..." Каждый жест его - антиутопия, недоигранный старый спектакль, где актрисы в антракте по пабам, А оркестр коллективно повесился, но все же кто-то из зала оставит на сцене букет. Её сны не проходят по санкциям, Потому она просто не спит. Её всю - от кончиков пальцев до наружной рекламы - описали в "Крови электрической", и он помнит абзац наизусть, а она только шрифт и параметры вставки. Хором молятся Кафке, когда от чужой биографии только ошмётки на стенах, но кому нынче дело, если дело в процессе? Её пес займет стойку, В холке - почти волкодав, и что с того толку в охоте на лис? Но он рвёт поводок, значит случке - случиться, значит ей - опять наблюдать. В её утренний кофе прогнозом погоды накрапала кровь с небоскрёба. А она ведь не знала, как это на вкус, когда дуло под нёбом, и порох, как добрый табак, даёт в голову... Как бы не так: Она помнит себя, но верит в закон, (а должно бы быть наоборот). Нож по горлу подруги - а у неё в голове их совместные детские фото. Он, похоже, ещё открывает рот, может тявкает, может шипит, и вроде бы воздух в полозьях метро замирает на миг, а она говорит, говорит его имя. И Сивилла даёт добро. Открывают сезон охоты. Месть - салфетка в кармане, билет на проезд, перекус посреди трудового. Пальцы потеют, доминатор теперь обретает вес, только себя не обманешь. Она бы послушала эти стихи заблудившейся в органах крови, нашедшей свободу в глазницах, в ушах, и порванной пасти, но карт её масти не разменивают на шестёрки. Ещё шаг - и оружие в ноги. Пёс взрыкнул, и она снимает с него намордник. Уже вслед табуну злачной пыли произносит одними глазами: "Убей Макишиму Сёго", и они исчезают. Оба.