l.i.l.y (listen, i love you)

когда ренджун готовится к поступлению, он твёрдо настраивает себя на мысль: никаких влюблённостей или того хуже — сильных чувств. но план угрожающе трещит по швам в первый же день, когда он замечает в толпе первокурсников одного парня. того зовут ли джено, и он оказывается на другом факультете, а ещё учится вместе с донхёком — лучшим другом джуна. и ренджун соврёт, если скажет, что не надеялся на то, что джено окажется каким-нибудь отъявленным мудаком, с набором самых отвратительных на свете качеств. но, к огромному сожалению, тот оказывается ангелом во плоти — по крайней мере, таким его назвал донхёк. хёк с ренджуном познакомились ещё в то время, когда оба ходили пешком под стол. годы шли, и дружба становилась крепче, спутывала узами всё теснее — один детский сад, один класс, и вот теперь — один университет, лишь факультеты разные. донхёк буквально спустя пару дней после начала учёбы заваливается в студенческую кафешку на обед вместе с джено и усаживает того прямо напротив ренджуна. ли, правда, молчит весь обед и только изредка отвечает на вопросы донхёка и тихо смеётся, от чего глаза его превращаются в две дужки. ренджун при незнакомых людях вообще разговаривать никогда не мог, поэтому все те полчаса перерыва, которые кажутся длиной в вечность, за всех троих болтает ли донхёк. расходятся они, так толком и не познакомившись друг с другом. // ренджун любит рисовать (очень-очень), и потому первым делом идёт и записывается в художественный сектор. новому человеку очень рады — единственный доброволец за два последних года, и предлагают ему стать заместителем главы сектора. рен соглашается, хоть и волнуется безумно. старенький кабинет для рисования пахнет пылью, старой гуашью и немного сыростью. ренджун почему-то сразу чувствует себя там как дома. перед первым студсоветом его в холле ловит мун тэиль с третьего курса — главный в художественном секторе, и ещё раз извиняется за то, что отдуваться за всё придётся ренджуну, а ещё улыбается мягко и успокаивающе и просит не волноваться, мол, сперва желающих вообще может не оказаться, они обязательно подтянутся позже, как только студенты поймут, что к чему. голос тэиля нежный и, кажется, оказывает какое-то анестезирующее влияние, потому что трясущегося от накатывающей паники ренджуна это чуть успокаивает, и руки у него почти перестают дрожать. но когда он, уже в конференц-зале, выходит к кафедре, его щёки розовеют от неловкости, а живот моментально стягивает тугим узлом отчаяния и тошноты. он собирается с мыслями и буквально на выдохе произносит всё самое главное — обязанность за обязанностью. когда все объяснения, наконец, заканчиваются, рен понимает, что даже не представился. краснеет ещё сильнее, прячет руки в длинных рукавах и мямлит тихое: — я хуан ренджун, кстати. заместитель главы сектора. ему кажется, что джено, сидящий на одной из ближних парт, не отводит от него глаз и словно одним только взглядом просит перестать волноваться. но мало ли что может привидеться при такой жуткой панике, поэтому ренджун отбрасывает свои нелепые мысли и дрожащим голосом просит поднять руки тех, кто хочет вступить в сектор. вверх сразу же взмывает одна рука, от чего у ренджуна радостно ёкает где-то в районе сердечка, но потом он понимает, что рука принадлежит донхёку, который «ты не переживай, я обязательно запишусь в сектор, даже если никто больше не захочет!», и лишь поджимает губы в кроткой улыбке, максимально надеясь, что сейчас, вот ещё секунда, и кто-то ещё поднимет руку. и такой человек всё-таки появляется. он медленно растягивает по слогам: «дун сы-чен» со знакомым китайским акцентом, а потом приветливо улыбается, пока рен аккуратно записывает себе в ежедневник его имя. больше рук никто не поднимает, и ренджун проходит обратно на своё место, напоследок сообщая о том, что его всегда можно найти после уроков в кабинете художественного сектора, если что. если что — по большей части обращено к джено, возможно, но тот уже не смотрит на ренджуна и записывает что-то себе в блокнот, а потом поворачивается к окну. ренджун думает, что ему, наверное, не особо нравится рисование и вообще — перспективы активной деятельности в студенческом совете. (но всё ещё надеется, что джено записал номер кабинета, чтобы не забыть, и когда-нибудь обязательно придёт) // ренджун думает, что им с донхёком и сыченом нужно обязательно устроить чаепитие, чтобы немного познакомиться. поэтому накануне первого собрания сектора он долго ходит туда-сюда в отделе сладостей в супермаркете у дома и набирает конфет и печенье. а ещё прихватывает упаковку любимого брусничного чая. пары благодаря радостному предвкушению чаепития проходят быстро, и после них ренджун сразу торопится в кабинет художественного сектора накрывать на стол. когда приближается назначенное время, на столе уже всё красиво расставлено, а ещё вовсю кипит чайник, но в классе всё ещё никто не появляется, и у ренджуна с каждой минутой остаётся всё меньше надежд. он конечно предполагал, что сычен может и не прийти, но в то, что донхёк тоже не явится, никак не может поверить, даже когда время ожидания переваливает за полчаса. он только начинает прибираться на столе, расстроенный и поникший, как вдруг входная дверь угрожающе скрипит, и в кабинет заходит — точнее, залетает, подпинываемый смеющимся донхёком — джено. — а вот и мы! — кричит хёк и ловит на себе нахмурившийся взгляд ренджуна, — прости, нас препод задержал. рен только вздыхает и спрашивает, какой чай будет пить джено, брусничный или чёрный. донхёку такое задавать смысла нет — тот всегда пьёт только чёрный (и шутит, мол, это потому, что душа такая же чёрная). джено приветливо улыбается и выбирает брусничный. — а хён тоже всегда брусничный выбирает! — вмешивается донхёк, после чего загребает всей ладонью печенье, и ренджун чувствует, как у него начинают немного гореть уши. — кстати, мне бежать пора, ты же не будешь дуться? — хёк умоляюще хлопает глазками и смешно оттопыривает нижнюю губу. — ты мерзкий подлиза, — обиженно выдаёт ренджун и мягко толкает донхёка к выходу, — на очередную свиданку спешишь? — а ты не завидуй! я, между прочим, тебе ещё одного человека в сектор нашёл, меня нужно любить и обожать, — донхёк смеётся громко и заливисто, после чего подмигивает начинающему злиться ренджуну, салютует джено и скрывается за дверью. джун думает, что вселенная почему-то резко начала исполнять его желания, потому что вот он, ли джено собственной персоной, стоит в кабинете, лыбится и ждёт, когда ему нальют чай. ренджун осознаёт, что слова в голове отчаянно отказываются собираться в предложения, а ещё, что джено оченьоченьочень красивый. у него улыбка мягкая, как у довольного кота, а ещё глаза — смеющиеся полумесяцы, и ренджун правда не понимает, как столько улыбок может быть в одном человеке. волосы у него выкрашены в белый, и, кажется, сухие немного, отчего напоминают рену его кисточки для рисования. ренджун от таких мыслей давится неловким смешком, но джено не замечает: слишком увлечён своим рассказом. они сидят и пьют чай с печеньем — то крошится жутко, и ренджуну от этого неловко. с донхёком было бы гораздо легче, тот бы, наверняка, тоже был той ещё свинюшкой, а ещё шутил бы странные шутки, и стеснительное молчание ренджуна было бы не настолько заметным. но донхёка, увы, рядом нет, и остаётся только дальше внимательно слушать монолог джено о том, почему он выбрал именно этот университет. ренджун думает, что безумно благодарен вселенной за то, что выбор ли джено оказался именно таким. // после того неловкого чаепития проходит месяц, и ренджун за это время узнаёт, что джено до странного правильный парень. он не прогуливает, старается на учёбе, не пьёт и не курит, не любит вечеринки. а ещё он очень добрый и понимающий. осознание того, что джено чуть ли не идеальный, бьёт по ренджуну слишком сильно, и корабль под названием «не находить себе объект симпатий» кажется терпит окончательное крушение. наталкивается на острые рифы чужих скул и на морщинки улыбок у добрых глаз — единственный пассажир на борту тонет в водовороте чужого смеха и погибает мгновенно — уже не спасти. но беда приходит оттуда, откуда её совсем не ждали — апрельский воздух до неприличия жаркий почему-то, и джено заявляется в университет в рубашке с короткими рукавами. он направляется к донхёку и ренджуну за столик во время обеда, и рен со своим плохим зрением издалека видит расплывающееся по руке чёрное что-то. но когда джено подходит, у ренджуна по телу шквалом пробегают мурашки — на руке у него расцветают цветочные лепестки, въедаются чёрным перманентом в кожу — татуировка из трёх лилий. донхёк следит за чужим любопытным взглядом, поджимает губы и многозначительно косится на ренджуна, молчит. — это что такое? — хмурится рен, потом осознаёт, что вопрос звучит слишком странно и, возможно, грубо. — ну, — джено слегка фыркает от смеха и продолжает, — смертные вроде бы татуировкой называют. — ну да, точно. джено оказывается не совсем идеальным: у него на руке лилии, а ренджун ненавидит их и всё, что с ними связано: у него от этих цветов с самого детства дико слезились глаза, чесался нос и зудило в горле — аллергия. сейчас она вроде как прошла, но их образ всегда отдавал до жути неприятными воспоминаниями. обедать больше не хочется — пропадает аппетит. // волей-неволей они пересекаются всё чаще и чаще: сидят вместе в кафетерии и слушают весёлые истории донхёка, у которого тех, видимо, целая коллекция — на сто лет вперёд хватит, засиживаются до позднего вечера в кабинете худсектора за рисованием очередной стенгазеты в компании с сыченом вдобавок, вместе идут домой, потому что им, оказывается, ещё и по пути, собираются дружной троицей субботними ночами у донхёка, смотрят фильмы, играют в приставку и объедаются всякими вредностями. с татуировкой ренджун всё же свыкается — джено же не виноват в его аллергии. у ренджуна вообще чувство, что джено всегда был в его жизни, что он, как и донхёк, бегал с ним, совсем маленьким, по двору, лазил по деревьям, набивал первые ссадины и шишки, переживал напряжённые школьные будни. они становятся близкими друзьями за считанные недели, и ренджуна это, если честно, немного напрягает, но с джено настолько уютно, что он старается не гадать о чём-то плохом. а ещё тот придумал ему прозвище «маленький хён», и ренджуну это кажется очень милым, хотя донхёку он бы за такое дал подзатыльник. по своей комплекции он действительно вышел не особо крупным, даже немножко худощавым — и на фоне джено (да и донхёка тоже) всегда выглядел младшеньким. ренджун дуться не собирается — только морщит нос и робко улыбается. весь джено кажется ему безумно милым: от макушки до пят, и он попросту не может перед подобным устоять. //

ed sheeran - skinny love

когда они опять вечером неспеша идут домой, джено выдаёт резкое: — почему ты так подозрительно смотришь на мою татуировку? внезапный вопрос выбивает весь воздух из лёгких, и ренджуну хочется провалиться от стыда глубоко под землю. заметил всё же. — у меня аллергия на лилии, — мямлит ренджун и смотрит только себе под ноги, не решаясь глядеть в сторону джено. — это я знаю, мне донхёк рассказал. просто подумал, может, ещё причины есть. у ренджуна краснеют щёки, и ему жутко неловко от всей этой ситуации, он просто молится, чтобы они, наконец, поскорее дошли до развилки и разошлись. но когда они проходят через старый мост, джено вдруг останавливается прямо у перил и говорит: — хочешь, расскажу, почему я набил её? ренджун действительно очень хочет, но он боится того, что может услышать, думает, что это может оказаться памятным знаком о каком-то расставании и разбитом на осколки сердце или же символом нынешних отношений. он только неуверенно жмёт плечами в ответ и подходит к джено, встаёт рядом и смотрит на сверкающую гладь реки. джено молчит и цепляется коротко обстриженными ногтями в слезающую на железных перилах краску — начинает усердно её сдирать и спустя некоторое мгновение говорит: — моя мама обожала лилии. в доме всегда были букеты свежих цветов, и мне, видимо, эта любовь передалась по наследству, не знаю. ренджуну по ушам проезжается то, в каком времени ли это произносит, и он чувствует что-то неладное, что повисает в воздухе густой пеленой сожаления, которое до этого джено так хорошо скрывал за доброй улыбкой. улыбается он и сейчас, только совсем иначе — в изгибе мягких губ лишь смирение и безмерная тоска. ренджун боится задавать вопросы, слишком страшно сказать какую-то глупость, и он только смотрит на джено, не отводя взгляд. — я очень скучаю по ней, — ли впивается ногтями в облезающую краску ещё сильнее, отчего под теми начинает собираться синяя труха, — мне было девять тогда, и, кажется, это сильно на меня подействовало. я отдалился от всех своих друзей и мог просто плакать целыми днями. за отца очень сильно боялся, но он выдержал, и сейчас у него всё нормально. и у меня, наверное, тоже. ренджун внезапно тонет в наплыве совестных угрызений, болезненное осознание всей ситуации давит огромной тяжестью, и ему становится плохо и хочется плакать. ему стыдно за всё это. — я набил её на своё восемнадцатилетие, — продолжает джено. — а потом в моей жизни появился ты и твоя аллергия на лилии. забавно, правда? ренджун смотрит на чёрные завитки на чужом предплечье, глотает подступающий ком из слёз и сожалений, и думает, что нет, ни черта это не забавно. у судьбы плохое чувство юмора. // университетские мероприятия — дело хоть и весёлое, но требующее огромной самоотдачи и стараний, поэтому перед очередным надвигающимся концертом они выходят из университета почти вечером, максимально уставшие, но довольные тем, что успели всё доделать. за сыченом приезжает дядя, и он в спешке прощается, а затем машет им рукой за стеклом автомобиля. джено и ренджун идут как обычно пешком. они болтают про то, как закипит на днях университетская жизнь, и джено говорит, что надеется на то, что половину пар отменят. ренджун громко смеётся, пихает его локтем под бок и называет его наивным, а потом тихо ойкает, когда ему на нос падает капля. прохладный апрельский дождик быстро набирает силу, и они в конце концов переходят на бег. когда они добегают уже порядком мокрые до развилки, на которой всегда прощаются, джено вдруг тянет ренджуна в другую сторону. — до меня всего ничего, даже не вздумай спорить, — улыбается он и мягко дёргает всё ещё непонимающего рена за собой. дом у джено просторный, а ещё в нём столько белого, что ренджун даже порог переступать боится, чтобы не наследить. джено легонько толкает его внутрь, успокаивает его, мол, не волнуйся, я потом приберу. ли быстро переодевается, а потом вручает ренджуну охапку вещей со словами «иди скорее в душ, ещё не хватало, чтоб носом шмыгать начал», и указывает на дверь ванной. тёплые струи воды максимально расслабляют, и рен невольно жмурится и улыбается. в голове стоит образ джено, который деловито копается в своём шкафу, а потом сурово, словно заботливая мамочка, впихивает в руки сухие вещи, и гонит в ванную. заботазаботазабота — весь джено состоит из сплошной заботы, и это слишком приятно, до мурашек. ренджун тихо смеётся, а затем ещё минут пять стоит и смотрит на вещи джено, потому что стесняется их на себя натягивать. но одеваться в любом случае придётся, поэтому он всё же надевает сперва спортивные штаны, угрожающие свалиться в любую минуту (главное — потуже завязать шнурки на поясе), и ныряет в огромную футболку молочного цвета — та пахнет кондиционером для белья и, совсем немного, чужим одеколоном — и это всё смешивается в такой приятный запах, что у ренджуна внезапно краснеют щёки. когда он, наконец, выходит из ванной, квартира уже тонет в вечерних тенях. ренджун шлёпает в длинных штанах до комнаты джено — та освещается парой гирлянд, сияющих мягким белым светом. джено вручает ему кружку с горячим шоколадом, и, пока ренджун греет ладошки о тёплый напиток, начинает показывать ему свою коллекцию дисков, от которой у рена глаза загораются искорками. они долго возятся с дисками, обсуждают кучу разных групп и пытаются найти смысл в обложках их альбомов, а ещё ренджун просит одолжить парочку из них себе, и джено смеётся и отвечает, что он может не возвращать. с наступлением темноты в комнате становится только уютнее, и ренджун с интересом разглядывает всё вокруг. в углу он замечает акустическую гитару и сразу же интересуется, умеет ли джено играть. тот утвердительно кивает, и ренджун ни капли не сомневался в таком ответе. ему очень хочется попросить что-то сыграть, но смелости на это не хватает. а джено будто читает его мысли и, крепко перехватывая деревянный корпус, начинает перебирать тонкие струны — наигрывать что-то до мурашек знакомое, а потом вдруг и петь, от чего ренджун буквально замирает и не дышит. голос у ли джено спокойный и нежный, назовёшь бархатным — не промахнёшься. и песня любимых ренджуном бон ивэр сочетается с таким голосом идеально. он раскидывается на кровати звёздочкой, смотрит на гирлянды, подвешенные у потолка, и тихонько подпевает скинни лав, от чего джено улыбается своей привычной кошачьей улыбкой. ренджун тонет: в мягком свете гирлянд, в иссиня-серых сумерках, в голосе джено, утопает с головой и вылезать из всего этого совсем не хочется. он ловит себя на мысли, что джено ему очень сильно нравится, причём уже давно, и почему-то проходить это не собирается. домой он заявляется уже за полночь (джено вызывает ему такси и долго ворчит, когда рен пытается отказаться). захлопывая за собой дверь, ренджун просто сползает по стенке — на душе спокойно и тепло, и он вдруг осознаёт, что такое ощущает только с джено. донхёк — это радость, светлая и шумная, заполняющая каждую клеточку тела, это шуточные толкания, тычки под рёбра и цепкие объятия, которые хёк так обожает. донхёк — это самый близкий и верный друг, вторая батарейка, без которой ренджун работать не будет. а джено... джено — тишина и нежность. полное умиротворение, разливающееся под кожей и убаюкивающее. ренджун тонет в любви. //

kihyun - the tiger moth acoustic

среди ночи он просыпается от того, что ему становится трудно дышать — тело отчего-то кажется неимоверно тяжёлым, словно каменным, особенно в районе грудной клетки, а в горле неприятно зудит. ренджун пытается нормально вздохнуть, но выходит не особо хорошо. добегался под дождём, думает он и мысленно ругает сам себя за то, что никогда не верит прогнозу погоды и не берёт с собой зонтик. поток самокритики прерывается в следующий момент, когда всё в глотке вдруг чем-то стягивает, практически блокируя доступ воздуха, и ренджун давится кашлем. приступ тянется, кажется, целую вечность, и, когда его, наконец, отпускает, на глазах от облегчения выступают слёзы. ренджун нащупывает босыми ногами свои большие плюшевые тапочки: хочет пойти умыться. когда он уже почти добирается до ванной, снова начинается приступ кашля. ренджун зажимает рот ладонью, хватается за стенку и пытается откашляться. в горле, саднящем безумно и раздражённом, словно что-то застревает, и через мгновение ренджун выплёвывает на ладонь цветочный лепесток. белый по краям и красиво переходящий в ярко розовый к центру, покрытый кучей чёрных крапинок и мокрый от вязкой слюны. у ренджуна темнеет в глазах, и он теряет сознание, падая на пол и, кажется, ударяясь о что-то. // когда джено тянет руку — ту самую, с букетом чёрных контурных цветов — к заметно надувшейся шишке на чужом лбу, ренджун шипит от неприятной боли, а ещё от мягких прикосновений, от которых на языке сразу появляется отвратительная лилейная горечь. лепесток в руке пару ночей назад всё ещё кажется ему ужасной галлюцинацией, но тот абсолютно реальный и всё ещё лежит на прикроватной тумбочке, постепенно увядая. — где это ты навернулся? — ворчит джено, и ренджун с улыбкой отмахивается и отвечает, что не привык смотреть под ноги, от чего часто страдает. ли наигранно хмурит брови и грозит пальцем: — если не будешь аккуратнее, мне придётся везде ходить за тобой и защищать, маленький хён. ренджуну от уже привычного «маленький хён» хочется удавиться поскорее, а ещё сказать «дадада, защищай меня и всегда будь рядом, пожалуйста», но он только лепит себе на лицо фальшивую улыбку и смеётся. // — ты случайно татушку не хочешь? — вдруг спрашивает джено, когда они в очередной раз остаются рисовать, и ренджун давится от такой неожиданности зефиром. ли аккуратно хлопает ему по спине, и с абсолютно обезоруживающей лёгкостью продолжает: — я просто подумал, что ты тоже можешь набить что-нибудь, что тебе очень нравится. а потом и к лилиям моим привыкнешь, может. и у ренджуна в горле вдруг начинает снова саднить: то ли от того, что чуть не подавился, то ли от возможного скорого приступа. ему хочется ответить «не думаю, что люди поймут, если я набью себе на руку твой портрет», но он только чешет затылок и тихо оправдывается, что он, вообще-то, о тату даже и не задумывался. джено понимающе хмыкает и говорит: — если что надумаешь, скажи. обязательно схожу с тобой. будешь держать за руку, чтоб было не так больно. и ренджун улыбается: — да, конечно. (но только где твоя рука? ведь мне уже больно). // ренджун думает, что смерть, наверное, может немного и подождать. главное: избегать джено, находить всевозможные предлоги и глупые отмазки, потому что он не хочет в свои восемнадцать умереть от цветов в глотке. он врёт о том, что нашёл работу и теперь должен помогать дяде в каждую свободную минуту. ночёвки втроём у донхёка кажутся теперь каким-то светлым воспоминанием, посиделки в худсекторе прекращаются: он только отписывается сычену о нужных делах и выполняет некоторые из них дома, в столовой он тоже прекращает появляться — оправдывается перед донхёком тем, что двадцать четыре часа в сутки в одно мгновение превратились для него в жалкие минуты, поэтому перекусить он может и за выполнением домашней работы в библиотеке. джено пару раз туда заявляется, но ренджун успевает спрятаться за стеллажами или забежать в чулан, который так кстати не запирается. ему стыдно безумно, но по-другому он не может. вся его жизнь делится на «до» и «после» (на «с джено» и «без»), и ренджун так сильно скучает. он просматривает все общие фотографии, все видео на телефоне, читает глупые переписки и каждый раз давится от всего этого слезами и лепестками. когда ренджун в очередной раз просыпается от дущащего его кашля и роняет на пол горсть лепестков, он понимает, что с посещением пар пока нужно повременить: он не хочет привлекать своим постоянным кашлем внимание, и уж тем более — выплюнуть на глазах у всех цветочные лепестки. а ещё не хочет пересекаться с джено, чтобы не усугублять ситуацию сильнее. хотя куда сильнее, если он всё равно в итоге умрёт? задохнётся во сне от цветков в глотке, так и не успев сказать донхёку, как он им вообще-то дорожит, упадёт на улице с разорванной от кучи лепестков грудной клеткой, пугая всех прохожих и делая из своей жалкой смерти сенсацию, или же покончит с собой просто потому, что боль уже будет невозможно терпеть, — исход всё равно будет один. он не понимает, почему всё это вообще произошло. джун на двести процентов уверен: татуировка была знаком, намёком от вселенной — держись от него подальше, избегай всеми правдами и неправдами и даже не вздумай влюбляться. ренджун не справляется с первым, терпит неудачу во втором и максимально проёбывается в третьем, и вот результат — он постепенно умирает от цветов в лёгких. джун кусает губы — те уже все в ранках и трещинах и вечно кровят — и начинает плакать. сперва тихо всхлипывает, а потом воет в голос и давится слезами. он не понимает, почему именно он заболел всем этим безумием, которое нормальный человек не поймёт в жизни, всей этой небылицей, о которой только ходят легенды с малым количеством доказательств. ренджун тянется к прикроватной тумбе за телефоном, морщится от резкого света и начинает печатать смску. клавиатура от слёз расплывается, но он всё же справляется и отсылает сообщение адресату.

01:54 тэиль-хён, я, кажется, сильно разболелся и не смогу выполнять пока своих обязанностей в секторе.

только потом он осознаёт, что на часах далеко за полночь, и скулит от того, насколько он бестолковый дурак. ответ приходит почти сразу, и ренджуну только остаётся надеяться, что тэиль засиделся за домашним заданием и ещё не спит. 02:07 конечно, ренджун-ни, всё в порядке. береги себя и обязательно возвращайся, как только почувствуешь, что справишься. ренджун улыбается от прочитанного, словно тэиль по ту сторону экрана сможет это увидеть, и отправляет добрый смайлик, а затем снова давится лепестками. // дома ренджун пьёт литрами вредную газировку, смотрит аниме, до которого никак не доходили руки, и пытается не отставать по учёбе: изучает материал старательно — его болезнь экзаменов не отменяет. джено пишет ему в какао-ток, шлёт грустные смайлики тоннами, названивает на сотовый, и, кажется, на домашний. у ренджуна от всего этого безумно ноет сердце, но он не знает, что ещё можно сделать. он только грустно улыбается, блокирует телефон и пьёт очередную таблетку противоаллергенного, чтобы, не дай бог, не случилось преждевременного удушья. (без джено больно безумно, но с ним ещё больнее) донхёк спасает — приходит после учёбы, приносит кучу фруктов и варит суп — не особо вкусный, но зато сделанный с бесконечной любовью. ренджун врёт ему, что иммунитет сильно ослаб и странная весенняя погода только всё портит, и хёк верит, предлагает помощь с лекарствами, продолжает готовить суп несколько раз в неделю и рассказывает все университетские новости. ренджун жалеет, что время нельзя отматывать назад — туда, где рядом был только этот шумный мальчишка с тёплыми объятиями, где любовь казалась чем-то далёким и странным, где в его лёгких ещё не шелестели цветочные лепестки и где в сердце не было парня с глазами-улыбками и татуировкой в виде трёх лилий. // джено снова врывается к нему в жизнь внезапно, заявляется без спроса, потому что у донхёка есть запасной ключ и: 10:07 хён, я приду вечерком навестить?

10:15 заразиться не боишься?

10:16 вдвоём веселее болеть!!

10:23 сок купи тогда 10:23 яблочный 10:37 без мякоти!!!!!!!!!!!!!!!!

когда в восьмом часу вечера во входной двери щёлкает замок, ренджуну хочется крикнуть, мол, ещё бы ночью пришёл, но горло и так болит, поэтому он только молча кутается посильнее в одеяло и ждёт. только в проёме появляется не донхёк, а ли джено. он улыбается — как обычно, мягко до одури — и проходит к чужой кровати. вынимает из пакета коробку сока — яблочного, без мякоти — как по заказу, и аккуратно садится на краешек. — у донхёка снова свиданка, — шепчет тихо, словно в оправдание, и поднимает взгляд на ренджуна, который всё ещё не может отмереть, — а я как раз хотел тебя навестить. мы в универе в последнее время совсем не виделись. — конечно, я же болею, — ренджун нечаянно язвит и максимально надеется, что джено не услышит. — я не об этом. ты ведь избегаешь меня, верно? — джено всегда спрашивает прямо в лоб, не парится, и ренджун не понимает, хорошая ли это черта, потому что тот каждый раз выбивает своими вопросами землю из-под ног и воздух из лёгких. — из сектора даже ушёл. мне тэиль-хён рассказал. сычен, конечно, интересный, но я соскучился. и ренджуну хочется его прогнать, вытолкнуть из небольшой квартирки взашей, потому что он чувствует, что горло неимоверно зудит, что в лёгких снова не хватает воздуха, что он любит, господи, как же он его любит. ренджун кашляет внезапно, успевая прикрыть рот рукой, чувствует появляющиеся во рту лепестки и мерзкую лилейную горечь. джено смотрит на него обеспокоенно, не отрываясь, и рену приходится глотать наступающие слёзы и липкие противные лепестки. — знаешь, что? — джено скользит рукой по флисовому пледу, касается чужой тёплой ладони, проходится подушечками пальцев по костяшкам и фалангам — ренджун еле дышит, хочет перенестись куда-нибудь во времени и пространстве, хочет исчезнуть, потому что у него краснеют уши, розовеют щёки и лепестки подбираются к глотке липким комом. ему сил хватает на единственное: — мм? — у японцев имя «рен» означает лилия, — выдаёт джено, а потом смеётся тихо, безобидно. — кажется, у наших с тобой вселенных слишком много совпадений. у ренджуна кругом голова и хочется плакать — биться в истерике — потому что это всё не совпадения, а катастрофа мирового масштаба, оружие массового поражения — бомба из лилейных лепестков. — я знал, но забыл... — он хмурит брови. — а ты напомнил. зачем? — просто, — джено пожимает плечами и всё ещё мнёт чужую ладонь в своей. — донхёк на днях сказал. а ещё посмеялся, что если он тебе расскажет, ты его побьёшь. ренджун раскрывает рот, чтобы снова съязвить, но джено внезапно садится чуть выше, поднимает на него взгляд, смотрит глаза в глаза и сжимает ладошку ещё крепче. — хён, я вообще-то давно сказать хотел... — голос у него ощутимо срывается, а лицо такое серьёзное, но одновременно растерянное, что ренджуну становится страшно, тошнота подкатывает к горлу с удвоенной силой. — ты мне нравишься. на одном только выдохе и ренджуна будто оглушает, в ушах звенит: ему кажется всё это галлюцинацией, всё это неправданеправданеправда, потому что не может такого быть. но джено всё ещё здесь, не исчезает словно причудившийся мираж, не отпускает его руку, смотрит на него выжидающе и кусает нижнюю губу. ренджун ничего не понимает, но улыбается вдруг так сильно и радостно, что болят уголки губ. в грудной клетке всё сжимается, а еле сдерживаемые слёзы просятся наружу. рен всё ещё не верит во всё это — чёртовы лепестки снова подступают к горлу, и он мысленно просит вселенную помочь ему. а потом всё-таки начинает реветь взахлёб. джено осторожно хватает его лицо своими ладонями, пытается стереть слёзы большими пальцами, но вдруг сам начинает плакать. слёзы начинают течь так внезапно, что он теряется. ренджун тянет его в объятия, утыкается носом в чужую тёплую шею, всхлипывает громко и жалостливо. джено на это только прижимается ближе — сердце у него колотится так быстро, что, кажется, сейчас взорвётся. ренджун слышит тихое «почему я реву, хён?» и смеётся. потому что это любовь? // ренджун выкашливает лепестки ещё неделю после всего произошедшего — а потом те просто исчезают, перестают застревать в глотке и отдаваться горечью на языке. будто ничего и не было. и ренджун пока не может к этому привыкнуть: всё меняется слишком внезапно и резко. за очередным обедом они рассказывают донхёку о своих отношениях, и тот первым делом выдаёт «ну я так и знал! всё думал, когда вы перестанете кружить вокруг да около, как малые дети», как обычно громко, не заботясь о том, что они вообще-то в кафетерии. у ренджуна адски краснеют щёки и он пинает друга под столом, от чего тот давится пирожком. джено наблюдает за всем этим и хохочет до радостных морщинок у глаз, а потом слегка приобнимает ренджуна за поясницу и сжимает рукой чужую коленку. ренджун думает, что его лицо сейчас краснее, чем начинка в ягодном пирожке у донхёка. // в груди давно пусто — там лишь бьётся влюблённое до одури сердце, разливается дурманящее тепло — но в своих снах ренджун всё ещё болен. там его тайну раскрывает донхёк и плачет громко, навзрыд, там он падает на коленях в приступах кашля и выплёвывает розовые лепестки прямо на глазах у джено, и у того рот раскрывается в немом крике ужаса, там его грудная клетка забивается цветами до предела: он умирает почти что каждую ночь. ренджун просыпается разом, давит вскрик отчаяния в груди, и, весь вспотевший от липкого страха, притаившегося в очередном ночном кошмаре, ловит воздух сухими губами. комната уже погружается в синевато-серые сумерки, а над головой светят гирлянды. ренджуну жарко: плед кофейного цвета натянут чуть ли не до ушей (и джено близко-близко, обнимает со спины, сопит где-то в районе шеи, от чего рену становится чуть щекотно). он аккуратно приподнимает чужую руку, холодную-холодную (кое-кто по имени ли джено, верно, подумал, что одеяла хватит только на ренджуна), и смотрит на три лилии, вшитые под кожу чёрными нитями — в грудине всё разом тяжелеет, и от яремной впадины до солнечного сплетения тут же разливается острое жжение — жуткое воспоминание о кошмаре наяву. ренджун читал когда-то про фантомную боль: когда давно ампутированная рука или нога не даёт покоя и болит. он задумывается о том, можно ли считать цветочные лепестки ампутированными, и хмыкает с тихой усмешкой, а затем срывается на беззвучный хохот — в глазах капельками росы собираются слёзы, и ренджун всё-таки не выдерживает и начинает громко всхлипывать. он чувствует, что тело позади начинает ворочаться, и через несколько секунд в мягком полумраке квартиры раздаётся взволнованный шёпот: — хён, тебе больно? и ренджуну от такого вопроса снова становится смешно — правда, смеётся он так отчаянно, что по щекам бегут дорожки слёз. — не говори ничего сейчас, пожалуйста, — просит тихо и умоляюще, а затем чувствует на своём лице холодные пальцы — касаются мягко-мягко, осторожно стирают слёзы, которые как назло не хотят останавливаться, гладят по голове с невероятной нежностью, успокаивают. джено молчит, но его прикосновения, кажется, громче любых слов. он целует невесомо в мокрый висок и жмётся близко-близко. ренджун вздыхает — полной грудью — и его, наконец, отпускает. он вздыхает второй раз, медленно-медленно, прикрывает глаза, наслаждаясь тем, что дышит — вот так вот просто, без стягивающих узлов в горле, без лающего кашля, без бархатных бело-розовых лепестков, горчащих на языке, и переплетает свои пальцы с чужими. (на руке у ренджуна чёрной краской расцветает букет лилий)