Объятый красными огнями

"Януш". "В бездну его, опять Януш". Рыки, стоны, нестройный говор через синхронные переводчики. Каждый раз, как по Городу гаснет свет, его имя - в каждом шепоте и упреке. "Януш беснуется". "Янушу не спится". А вон, на стекле, кровь Януша. Капли дождя, подсвеченные красными аварийными огнями. Кто-то зовет их даже кровавыми слезами, но это, как мне кажется, уже слишком. А ты, наверное, здесь недавно? Вас выявляет первое же замыкание. Пробудь ты тут хотя бы недели две, давно бы пережил хотя бы одно (о, они у нас случаются чаще, чем кворки носят на починку переводчик, перегревшийся от скорости его речи) и тебе было бы знакомо, как родное, имя реллея Януша, торговца и прохвоста, который спас Город. Знаешь ли ты, кто такие реллеи? О, это одна из самых позднеобнаруженных рас галактики: они столько лет существовали у нас под носом, на этом унылом комке грязи, но даже в паре планет отсюда никто не замечал странностей! Ни сигналов, ни следов разумной жизни на поверхности - ничего, понимаешь? Но однажды какой-то астроном, яро сверкая глазами, влетел в комиссию по регистрации разумной жизни, размахивая смазанными фотографиями. Он утверждал, что здесь, на безымянной планете, где льет круглый год, словно Великий Потоп и не кончался, кто-то есть! Ну, прилетели, ну, нашли. Были они совсем как земляне, только с рожками короткими, едва проклевывавшимися, да с тремя пальцами вместо пяти. Реллеи не сильно рады были нашему визиту... Знаешь все эти прелести общения с язычниками? Размахивания амулетами, метание копья и прочие спортивные игры. Общаться с ними было решительно невозможно, а тут и какая-то логистическая фирма облюбовала этот комок грязи, не нуждающийся в искусственной атмосфере, в качестве пересадочного пункта... Надо ли уточнять, что реллеи были против? Не понравилось им, что техника наша их землю бороздит, их камни ворочает да планете в плоть вгрызается. Все твердили, мол, силы вы из нее выпиваете... Короткой оказалась война. Крохотное войско, выдвинувшееся против корабля Империи, разбили одним выстрелом, только кратер и остался. Смирились они, что им еще делать оставалось. Смотрели только с тоской, как их безжизненные скалы с землей ровняют, а на их месте впиваются в грунт трубы, фундаменты. Прекрасное это было место, как раз на полпути между Галлафреей и Эйменком. Космопорт обрастал новыми полосами даже быстрее, чем сам Город - домами, так и звали эту планету тогда: "Обшивкой", потому что огромной заплаткой на земле безжизненной лежали те полосы. Одно жаль: ни воды питьевой, ни пищи какой-никакой тут не нашли. А уж шахты бурили-бурили, буры все поломали, извилины все вывернули - нет ничего, хоть ты тресни! Пуста планетка, нетронута и пуста. И как только эти реллеи без нас жили, а? Вон, взглянуть хоть бы и на Януша - тот еще охотник был поесть!.. Ах да, Януш! Так вот, на заре городе, когда реллеи уже прятались по пещерам своих глубоким, а амулеты свои под земную одежду запихивали, жил где-то тут, неподалеку, торговец Януш. Носил он причудливый рогатый шлем, шишки на лбу скрывавший, да сверкал из-под широких бровей взглядом страстным. Никто тогда не желал быть реллеем, поэтому все, кто хотел дела с ним иметь, просто учтиво знали, что на правой руке у него всего три пальца, потому что ее когда-то давно отжевало шестеренками. Так его и звали, "трехпалый Януш". И не было ничего в этом секторе, что не нашлось бы в лавке у Януша - и манускрипты кворков, и земная техника, давно окаменевшая, и невиданной красоты артефакты реллеев. Городские мародеры, как ни лазали по их пещерам, ничего не могли найти - а у него всегда, по карманам да по ящикам, то оберег, руки греющий, то тотем, чьи глаза без всяких батарей в темноте сверкают. И улыбался он располагающе так, по-доброму, особенно когда руку за деньгами протягивал. Жадный он был, этот Януш, с ним только дай слабину - вытянет все до последнего люма, и еще куртку из шкуры вилорога выменяет на какую-нибудь ерунду. Но любили его здешние горы, видимо, и возвращался он каждое утрое с новыми богатствами. Грабить его никто не смел: себе дороже с реллеем связываться. Но прибежал к нему однажды мальчишка-посыльный и видит: сидит Яныш на полу, и с столу своему, и ко входу спиной, и смотрит на стену, где меч висит красоты невиданной. По каждой жилке его, что в рукояти, что в лезвии проточенной, струится что-то, озаряя красным, и тень такую на Януша кидает, что кровь в жилах стынет. И покупатели потом то же толковали: бывает, торгуется-торгуется, а потом как задумается, посмотрит на стену - и вдруг раз да сбавит цену! А то и ставку последнюю забудет! Многие его тогда обхитрили на добрую сотню, а умелец один - кворк, вестимо, болтливый до ужаса - и на целую тысячу. Вот только спросишь его про меч тот, а он вдруг вздрогнет, словно опомнится, и говорит быстро: - Не продается он. Вот это была новость! Чтобы трехпалый Януш и не продал чего-то! Но это Бездна с ним, сидел бы себе и сидел, у всех есть увлечения чудные - чего бы и ему, молодому и одинокому, и себе не заиметь? Кто на рыбок в пруду смотрит, а вот он - на меч. Всего у него в достатке, и еды, и воды, и электричества - одних генераторов три штуки, а уж батарей холодного синтеза видимо-невидимо! Хоть бы даже Город ото всего обеспечения отрезали, он бы и год жил, и два жил, и бед бы не знал со своей лавочкой. А Город тем временем издыхал, не успев родиться. Душила его каменная пыль, долги да жадность чья-то. По одному фонарю, тусклому-претусклому, на каждом перекрестке стояло, да и те светили лишь в утренних сумерках, когда на работу люди ползли, а обратно - натыкались все на стены, как слепые котята. А тут еще и водовозам надоело за бесценок воду питьевую качать, подняли цены сразу в два раза... А деньги-то все на космопорт уходили, на содержание его, на починку кораблей - на батареи. Вот и не было воды. Умирали люди, ох как много умирали, пока рядом совсем, за забором, водой стекла полощут, пока за забором целые посадочные полосы горят ксеноном... И однажды, ночью такой темной, достали Януша, говорят, крики роженницы под окном. Схватил он меч со стены, вспыхнул тот в его руках свечением - и пошел, дорогу себе освещая, и не смел никто остановить разъяренного реллея, которому спать помешали. Так и дошагал, в одних тапочках ночных, до проволочных заборов электростанции. Не знает никто, какой ценой ему двери туда открылись, но, говорят, пока шел он туда, по карманам у него звон да шуршание стояло - за квартал слышно! Вошел он туда, в обитель проводов, на кладбище разряженных батарей. А так уж получилось, что в именно тот день и час явился туда сам мэр Города, и смотрел туда же, куда и Януш - на металлические кожухи безжизненные, что не давали больше питания Городу. И молвил тогда Януш, вперед шагнув: - Этот меч приносит великие победы, и владеющий им не знает поражения, если была хоть раз пролита им смертная кровь. Но этот клинок так долго лежал, не зная жара рук на рукояти, что его сила с веками иссякла. Он спасет Город. Но цена этого - одна жизнь. Но лишь рассмеялись ему в лицо почтенные мужи. И их голоса, позорно громкие, и их сальные взгляды пробудили в нем ненависть великую. И взял он меч тот в руки, и кинулся вперед, разрубая мэра пополам, от макушки до левой пятки - а половинки его, как поговаривают, так и лежали, смеясь, пока вся кровь не вытекла. Махнул он еще раза три, первым ударом двух рассек, вторым четырех, а потом, едва занес он лезвие над головой, настигли и его три выстрела. И остался он лежать замертво, а меч тот вонзился сам собой в постамент. Обвились змеи-провода вокруг рукояти, впиваясь хищно, расплавляя резину и медь. И так, из крови безвинных и крови ненасытного мстителя, восстал наш Город. А, может, и не так все было. Может, Януш вошел, держа оружие на протянутых руках, как великий дар, да только после слов его схватила его под руки стража, швырнула на пол. И брызгала ему в лицо слюна землянина: - Схоронился, гад, в щели! Неразумный язычник, не знающий богов, кроме кровожадных идолов! И свершился его руками смертный суд последнему из мятежников, последнему из непокоренных - прямо там, среди треска резисторов, в змеистом гнезде проводов. И в мгновение, когда утих крик торговца-реллея, взорвался меч, как и обещанно, великой силой, и побежали по проводам амперы и джоули. По артериям Города. По его венам. В тот день впервые горели всю ночь фонари. И так, на крови безвинного, на его крик, восстал наш Город, словно кровосос какой. *** Замерший за стойкой жирдяй неспешно затушил сигарету о дно пепельницы. - С тех пор так и говорят, когда электричество пропадает, что то душа Януша бесится, желая мести Городу, выросшему на его истлевшем трупе. Кто знает, как было на самом деле. Может, то и впрямь душа реллея - сейчас говорят, псиониками они были сильными, энергию жизни познали - вот и отказались по доброй воле ото всех проводов и шестеренок. Вот только мучим он не местью, а отчаянием и искренней болью за то, что не помнит никто его геройства, извратилось оно в устах неразумных людей. Голоса, шепчущие имя торговца, на мгновение исказились - зазвучали страшно, жестоко, как тот смех прямо реллею в лицо, когда вершилась его казнь. - Как все-таки жаль, что народ, - хозяин кисло усмехнулся, - больше любит страшные истории о маньяках и кровной мести. По ту сторону улицы уже дали свет. Вывески и экраны вспыхивали нестройным рядом, стирая кровавые потеки переливами желтого, розового, разбавляя голубым неоном. Спустя мгновения зажглась и лампочка прямо над головой. Высвечивая трехпалую руку хозяина. По такой удобно считать до трех. Растаяло имя, звеневшее в ушах. А капли на окне опять превратились в обычные потеки дождя. Еще секунда - и не вспомнишь в жизни, как же звали того реллея, на чьей голове - рогатый шлем и чей свет теперь - в каждом доме.