И глаза блекло-бледного цвета

Он мечется на простынях, сжимая до белых костяшек пальцы на одеяле. Стонет. Кричит, выворачивая шею под неестественным углом, обливается потом, стискивает зубы, словно от неимоверной боли и, наконец… Просыпается. Он мгновенно садится, тяжело дышит, пытаясь осознать, внушить себе, что все, все-все-все уже закончилось. Все нормально, былого не вернешь. Ничего не нормально. *** Ничего. Хотя бы то, что он не спит нормально вот уже два месяца как. Тонизирующие зелья, самовнушения, что он свеж и бодр — это, конечно, хорошо, но галлюцинации на почве недосыпа они не отменяют. Например, недавно ему показалось, что Поттер весь урок смотрел на него влюбленными глазами, на что он, разумеется, как обычно сказал, что на нем рецепты не написаны, отнял у Гриффиндора 20 баллов и назначил отработку в лице мытья котлов. А уж потом он и вовсе подумал, что неплохо бы ему сейчас опустить голову в холоднющую прорубь, ибо случайно видел, как все тот же чертов Поттер несется к нему на отработку вприпрыжку (Мерлин, как это понять?), в добавок насвистывая под нос веселую магловскую мелодию. Если бы Снейп не знал, что Поттер идет (идет ли?) именно на отработку, именно к нему самому, ненавистному желчному профессору, он бы подумал, что он возвращается после, гм… уютного вечера. Ну или идет на встречу однозначно и точно своему счастью. Галлюцинации от недосыпа, он был абсолютно уверен, что это они. Или грянет скоро сумасшествие. Потому что даже он сам, не говоря об окружающих, уж никак не позиционировал себя в роли чьего-то счастья. Тем более его, Поттера, ненавидящего (однозначно) и ненавидимого (еще точнее) зарвавшегося мальчишки, гордеца-Победителя, не изменившего своего отношения к нему, все-еще-и-снова-профессору Северусу Снейпу, после того, как узрел его же собственные воспоминания (чему, признаться, он был несказанно рад, потому что поначалу и вплоть до возвращения в Хогвартс он истинно желал умереть там, в Хижине, как, собственно это и должно было быть. Откуда ему знать было тогда, что кровь Принцев несет в себе природный антидот для подобных ядов, как сказали ему потом в Мунго? Он и сейчас не сильно понял это, перерыв многие книги про яды и противоядия, а так же про древние роды. Ничего не было. Впрочем, причин не верить не было, он же как-никак сейчас думает все это, и вполне жив. Не хватало еще и нежностей от Поттера, наподобие: «Профессор, я все понял, вы великомученик и мой новый кумир, я назову сына в вашу честь, и сейчас просто истеку розовыми соплями…»). Здраво, насколько это было возможно для двухмесячного недосыпа, рассуждая о происходящем, как он себя уверял, только в его утомленной голове, он решил хоть как, пусть со всем этим ужасом, поспать. Надеясь на то, что за это время, да почти полгода, он сумел-таки (непозволительная формулировка для гения дисциплины разума) успокоить свой рассудок, он аккуратно, почти страшась (Мордред, собственной постели!) прилег вздремнуть. И вот пожалуйста. Мало того, что, как оказалось, он наплел себе иллюзий, какой он мастер ментальных искусств, так и сам кошмар был чуть ли не осязаемым, втекая в его взволнованный, но сразу же туманящийся разум словно издеваясь, радуясь бессильной, нескончаемой, вновь возвратившейся муке, приносимый им самим… И еще раз, Мерлиновы кальсоны! Теперь он еще считает всего лишь, всего лишь сон разумным существом. А может, он таким и был? Бред, что ты несешь, ты почти свихнулся, Снейп! *** Он снова смыкает веки, и снова почти сразу погружается в такой реальный кошмар. Шум. Треск и свист всевозможных заклинаний, проклятий, сглазов, приказов почему-то выделяющегося шипящего голоса. Стоны умирающих. Глухой стук падающих одно за другим тел. Рыдания жен, матерей, друзей, и просто знакомых. Потому что нельзя просто так смириться с тем, что много лет подряд ты видишь, слышишь и ощущаешь чью-то магию, а потом — раз — и видишь мертвое тело с ужасом в стеклянных, почти сразу выгорающих глазах. Авада Кедавра оставляет след. Как и любая смерть, в общем. Глаза, какими бы они ни были, сразу выгорают, словно через них в мировое пространство возвращается Магия, и все они — голубые, карие, черные, зеленые, синие, — самые разнообразные, — волнообразно, но неколебимо становятся безжизненными, белесыми, словно закрытые бельмами. Вспышки света. Нет, не так. Вспышки магии, чаще ужасающе зеленые, которых он до сих пор простить себе не может, и уже много лет никогда, даже по заданию и с риском для собственной жизни не применяет. Он вообще ненавидит вот уже 16 лет зеленый цвет. Цвет смерти. Цвет Лили. Он видел ее глаза в ту роковую ночь. Те мертвые, уже не завораживающе зеленые глаза, а неясные пятна на мертво-бледном лице. А потом годовалого малыша, одного взгляда на которого хватило, чтобы Северус на секунду подумал, что душа Лили пробралась в этого ребенка. Лишь на секунду. Он же прекрасно знал, что все, что могло «проскользнуть» в дитя — так это часть души Темного Лорда. Снейп в свои 20-то это сразу понял. И не понял, почему сразу так возненавидел зеленый цвет, и почему-то этого малыша. Он прекрасно понимал, что тот вовсе не виновен ни в смерти Лили, ни в том, что имел ее глаза, о чем Северус сразу зарекся никому и никогда не напоминать. И самому желательно тоже забыть. Вспышки. Много-много вспышек. Не зная «контекста», можно было даже сказать, что красиво. Завораживающе. И его собственные. Инкарцерусы, Инсендиусы, даже Круциатусы (на которые его ментально вынуждали). Его коронные Сектумсемпры. Помнится, когда-то он гордился ею. Почти хвастал, демонстрируя ее Лорду. Тот, в силу пока-еще-человечности, даже восхитился. А теперь… Северус мысленно делил свою жизнь на 2 части. То, что он любил, честил, чем годился, чем восхищался — все это у него теперь вызывало отвращение. Ненависть. Весь возможный для него спектр негативных эмоций, в адрес безносого ублюдка… И себя. Он вполне адекватно оценивал происходящее и понимал прекрасно, что в существовании того самого переломного момента, границы — смерти Лили — виноват он сам, да и Темный Лорд в придачу. Он помнил, как отказался перед Тем-кого-по-правде-уже-можно-называть от использования Авады. И тот, кажется, понял его, наказав вместо этого использовать свою Сектумсемпру. Хотя, верно, это ему казалось, потому что это было не возможно, ведь Лорд не был человеком, и привычно наказывал его, если тот не авадил кого приказано на месте. Он бросал темно бордовые проклятья налево и направо, чувствуя как никогда сильно жгучую ненависть ко всем Пожирателям, ко всем этим фанатикам, слепым, не видящим, во что вляпались. Зачем, зачем они все слепо и бездушно убивают своих бывших однокурсников, друзей? Зачем? Неужели они и в правду думают, что если в тех течет не чисто-магическая кровь, то они не достойны жизни? Разве они настолько глупы, что не знают, что уж с кровью Магия никак не связана? Не знают, что Магия вливается в ребенка, как часть родительской или самостоятельно, неведомо почему просачивается в него из Магического пространства, внедряясь в ребенка как сгусток свободной, необузданной Магии? Пожиратели люди неглупые, в том смысле, что образованные, начитанные и знающие, он это знал. Но почему они столько глупы со стороны осознания реальности? Почему? Он совсем не задавался подобными вопросами, просто следуя пульсирующей ненависти внутри и холодному расчету. Бросал Семпры как бы в Орденцев и всех «светлых», попадая словно случайно, в кидающихся в хаотичном направлении Пожирателей. Долохов. Эйвери. Нотт. Макнейр. Яксли, ненавистная мразь. Он был мастером этого заклинания, знал, как и куда ее кинуть, чтобы убить; или ранить; или покалечить. Парализовать. Отсечь конечность. Самому было противно, но… Тогда он не рассуждал. Было только 2 чувства: невозможная ненависть и расчет момента. Позже он поразмыслил и решил, что было и третье, где-то на задворках сознания, некая ответственность, важность рассказать мальчишке с ненавистными глазами и не менее ненавистной внешностью о том, что тому придется умереть. Почему-то ему хотелось тогда скорее оправдаться перед Поттером, да и рассказать только из чувства долга покойному Дамблдору, рассказать о его жертвенности так, чтоб Поттер сам не захотел идти умирать. Потом он думал и об этих оттенках чувств, и приучил себя считать, что подобные оттенки просто всплывали в сознании, словно заставляя переживать весь спектр перед смертью, потому что разум знал — он скоро умрет. Не умер. Еще он позже понял, что глубоко внутри был доволен тем, что наконец-то почти не скрывает свою позицию. Конечно, он не настолько самоубийца, что бы действовать в открытую, но не заметить периодичность «промахов» никто не мог. Но Лорд опять куда-то трансгрессировал с горсткой самых близких, а остальные были слишком заняты спасением своей задницы и уничтожением светлых, что бы обращать свое внимание и палочку на странно ведущего себя Снейпа. Все идеально. Как бы жутко это не звучало, это так. Позиция ясна, число врагов сокращается, промашек нет. Снейп чувствует себя этаким злым гением. Мальсибер. Он мечет Сектумсемпру. Бордовый луч режет воздух с неприятным свистом. Мальсибер с ужасом в последнюю долю секунды отскакивает, открывая Семпре ход, в то время, как из-за бугра, образованного, кажется, горкой неопознаваемых тел, появляется рыжая макушка. Девушка не успевает даже ужаснуться, как падает замертво. Удар в голову подобен магловской пуле. И даже всеисцеляющая Вулнера* не может помочь. Шоколадно-карие глаза становятся словно пергаментными, и он… Просыпается. Усилием воли, нет мочи терпеть. Он не хотел. Сам не понимал, почему из раза в раз твердил в пустоту, что он ненамеренно. Убеждал сам себя? Да нет, он знал, чувствовал и понимал на всех уровнях, что злого умысла у него не было. У него даже вообще никогда против Уизли-младшей ничего не было. В зельях она была вполне прилична, за ночными прогулками и какими-либо нарушениями им не замечалась, в общении была ровна, и вообще… Она ничего не несла, и ничего не вызывала. И Снейп, зная самого себя, мог сказать, что это было достижением. И все же… Его коварное правдивое подсознание упорно твердило Северусу, что он не хотел смерти Уизли не ей самой. Не ее семейству. Не ее друзьям, и просто хорошим знакомым. Он не хотел ее почему-то Поттеру, которого было… Жаль? Тут подсознание умолкало и предлагало самому разобраться, что с этим всем не так. А Снейп, в свою очередь, привык доверять и соглашаться с подсознанием. Не умея этого, он не был бы отменным легиллиментом и оклюментом, и не славился бы своей способностью к дисциплине сознания. Он дисциплинировал сознание, сознание дисциплинировало его. Но оно обычно давало ответы, пусть и неугодные. Вопросы оно задавало очень редко. И непростые. Да, он полностью осознает, что он убил или был виновен в смерти многих, в том числе и близких ему людей. Он жалеет о многих из них. Тяжело переживает или уже пережил. Но чтобы снилось… Признаться, это у него впервые. Он всегда, когда пребывал на грани, как после потери Лили, перед сном отключал и успокаивал сознание. Изредка принимал зелья для сна без снов. И спал. Спокойно. Теперь даже зелье не помогало. Вариант мог быть только один — темномагическое ментальное воздействие. Мог, и не мог одновременно. Но почему ему в таком случае сейчас снится смерть какой-то студентки, безразличие к которой признавало даже вертлявое подсознание? Все полгода после ее смерти. Быстрой. Без мучений. Счастливой настолько, насколько это возможно во время войны. Вокруг нее все были живы из дорогих людей. В миг, когда она умерла. Судьба бывает злой шутницей, такой, что сам Снейп и в подметки не годится. Снова закрывает глаза, и сразу же видит то лицо, недоуменное, и без крупицы страха. Слышит свой собственный голос, звуки, запахи, о которых он лучше бы и не знал. Словно окунается в Омут Памяти, и попадает в собственное же тело. Только в сотню раз хуже, реальнее, больнее. Даже физически. Почти сразу, не успев толком заснуть, снова просыпается, и решает больше не спать. Лучше мучиться денно, буднично, чем нощно. Страшно, невозможно, снова желая умереть. Смотрит в потолок и теперь наяву слышит голос, и видит лицо. Вдруг осознает, что саму Джиневру Уизли ему не жаль. Не сильнее, чем других. И совсем не понимает, что же тогда заставляет его еженочно мучиться? Что, возможно, кто? Что он упустил? Гарри. Он не желал именно Поттеру смерти Уизли. Он сам того ещё не понимает. Ведь… Подсознание пристыженно молчит.