***
Рин никогда раньше не выезжала за пределы города. Для нее мир, выплавленный из стали, бетона и пластика, составляли шумные улицы, бесконечные скитания и равнодушных незнакомцев. В своих грезах она видела другой мир: мир дремучих лесов и живописных, залитых солнцем цветочных полян, где звезды ярко сияли, словно рассыпанные по ночному небу драгоценные камни. Но это были всего лишь мечты, вымыслы. А настоящее — это страх, голод, и холод… Что-то защекотало нос, и Рин чихнула. Она была окутана чем-то теплым и удивительно мягким и в первый раз жизни чувствовала себя в полной безопасности. Она слышала спокойное, ровное дыхание; чувствовала сильное и размеренное биение чужого сердца, отдававшее в ней ударами барабана. Улыбнувшись, она потерлась щекой о теплый мех… — Рин, открой глаза, — произнес глубокий, спокойный голос. Она распахнула глаза и закричала. Мужчина поморщился и едва ее не выронил. Рин вырвалась из его объятий и забилась в дальний угол комнаты. На мгновение его глаза вспыхнули красным. Он моргнул, растерянно глядя на нее. — Кто ты? Что ты тут делаешь? – Рин казалось, что она слышит стук собственного сердца, так быстро то билось. Мужчина некоторое время молча смотрел на нее, а затем, шелестя одеждой, изящно опустился на колени в центре комнаты. Солнечный свет, льющийся сквозь седзи, озарил его фигуру. — Я — Сещемару. Почему ты боишься? Рин вдруг поняла, что не может вымолвить ни словечка. Она разглядывала его, стараясь свыкнуться с мыслью, что перед ней защитник из ее грез. Так часто она видела его во снах, но встреча лицом к лицу совершенно выбила ее из колеи. Рин несмело подошла к нему. Все это время она чувствовала на себе настороженный взгляд янтарных глаз. Приблизившись, она протянула руку и принялась перебирать плотную и дорогую ткань, а затем набралась смелости и коснулась белой, как мрамор руки. Кожа была нежной, как у человека, только запястья украшали фиолетовые полосы; пальцы длинные и тонкие, с острыми когтями, которые легко могли разодрать человеку горло… Сещемару позволил касаться себя; его рука обмякла под ее прикосновениями, но Рин ощущала кроющуюся в этих пальцах ужасающую силу. Подняв голову, она встретилась с ним взглядом и поняла, что ради нее он готов просидеть так хоть целый день. Она чувствовала, будто знает его; тоненький голосок на задворках сознания уверял, что ему можно доверять. Рин пробежалась подушечкой пальца по когтям и зачарованно наблюдала, как из тонкого пореза наворачивается капля крови. Глаза Сещемару потемнели от тревоги. Он поднес ее ладонь к губам и слизнул кровь. Шершавый, как у собаки, язык защекотал кожу, и Рин хихикнула. — Сещемару-сама! — она рассмеялась и крепко обняла его. Сещемару неуклюже прижал ее к себе…***
Потребовалось время, чтобы привыкнуть друг к другу. Сещемару проклял смертного, что вселил в Рин страх. Он никогда в этом не признается, но ужас в ее глазах, когда они впервые встретились, сильно его задел. Он понимал, что это был просто инстинкт; другая Рин встретила его, когда он был ранен и обессилен. И все же сама мысль, будто он способен причинить ей боль, была невыносима. В первый раз она боялась именно его… Ужасное чувство. Со временем Рин перестала стесняться и поняла, что он даст ей все, чего бы она не попросила. По правде говоря, Сещемару боялся невольно оттолкнуть ее. Поэтому вечерами он садился на веранду и притворялся, будто любуется звездами. Тогда Рин подсаживалась рядышком и клала голову ему на плечо… Это напоминало о первых днях после воскрешения… другой Рин — сложно было отделить их друг от друга — когда она старалась не испытывать его терпение. Но даже тогда она не боялась его. В конце концов, Рин отринула последние сомнения и приняла его. Все встало на свои места.***
Дни стремительно сменяли друг друга. Сещемару-сама не пожелал и дальше оставаться в усадьбе, поэтому, когда настало лето, они отправились путешествовать. Семещемару-сама повел ее через потайные лесные тропы, оставшиеся нетронутыми за прошедшие века. Сложно было передать тот восторг и трепет, что переполняли ее. Здесь все так разительно отличалось от Токио! Сначала ей было даже немножко не по себе — теперь вместо небоскребов ее окружал лес, бесконечные рисовые поля и зеленые склоны. Но Рин старалась не показывать свои страхи. Сещемару-сама не хотел, чтобы она боялась. Но он все равно заметил; Сещемару-сама замечал все. Иногда она ловила на себе его озадаченный взгляд. Трудно было сказать, о чем думает, и только глаза выдавали удовлетворение, развлечение и редко — ярость. Сещемару-сама в гневе был страшен, но Рин знала, что он никогда не причинит ей боль; он обещал. Однажды он рассказал, что путешествовал с маленькой девочкой, которую тоже звали Рин. Он верил, что она ее реинкарнация. Грустно было слышать, что он выбрал ее в качестве замены для первой Рин. Она тогда промолчала, но боль внутри разрасталась с каждым днем, пока у нее не осталось сил держать ее в себе. Как-то вечером, они сидели на веранде, любуясь звездами, что ярко светились в вышине. Рин, укутанная в его мех, решилась поведать о своих тревогах: — Я не она. Я не такая, как та Рин… Она не смотрела на него, но крепко стиснула мех в кулачках. Он был так молчалив и неподвижен, что она слышала стук его сердца, чувствовала, как вздымается и опадает грудь. — Я знаю. Я не жду, что станешь ею, — он помолчал, а затем добавил. — Будь собой, Рин. Этого достаточно. Она подождала некоторое время, но он больше ничего не сказал, только неловко обнял. Камень с души свалился, и Рин, улыбнувшись, обняла его…***
Сещемару смотрел на мирно посапывающую Рин, и перед его мысленным взором вставала смеющаяся девчушка в заплатанном кимоно и растрепанным хвостиком. Нет, та Рин уже давно умерла — эта девочка была тихой, задумчивой и настороженной. Но, несмотря на все различия, он видел в ней душу той самой человеческой девочки, что стала ему так дорога. Сещемару знал, что и эта Рин когда-нибудь умрет, оставив его в мире, наполненным ее отголосками. Но ему было все равно. Почему ты возишься с этой девчонкой, Сещемару? Потому что могу. Сещемару бережно поднял Рин на руки, намереваясь пройти несколько миль, прежде чем наступит рассвет. Как бы ему того не хотелось, они не смогут разделить вечность на двоих.