Кофе и сигареты

Они редко встречаются за пределами главного штаба Мобиус, отчасти из-за того, что оба проводят в этом самом штабе почти круглые сутки. Именно по этой причине Кидман с удивлением и настороженностью воспринимает приглашение Администратора. По этой и по еще одной. В машине они едут молча. Администратор ведет машину. Он смотрит на Кидман, изредка, но в его глазах в такие моменты Кидман видит лишь скуку и безразличие. Он не начинает разговора, да и Кидман тишина вполне устраивает. Она смотрит в окно, а через какое-то время вовсе закрывает глаза. Представляет, что было бы, если бы она отказалась от приглашения. Представляет черные, сотканные из тени руки и голос, куда более осязаемый, чем тело. Чувствует ползущий по коже очередной взгляд. Когда они (наконец) останавливаются, Администратор выходит первым и услужливо открывает дверь с ее стороны. Протягивает руку, помогая ей выбраться из машины. У него сухие, горячие ладони и цепкие пальцы, потому что затем они уже не отпускают Кидман, паучьими лапками устроившись на запястье. По крайней мере, пока они не подходят к входной двери. Он пропускает ее вперед, и она делает два шага в полумрак коридора, пока он не включает свет. Он говорит, что ей, должно быть, хочется кофе. Она говорит, что сейчас бы предпочла больше чай. Зеленый. Без сахара. Он заваривает для нее черный и кладет две ложки. Себе – кофе, без сахара и без молока. Он предлагает ей сигарету. Щелчок зажигалки похож на щелчок затвора, но никотин позволяет взять за уздцы волнение, а сигаретный дым прячет блеск глаз. Администратор приглушает свет, чем облегчает ей задачу. Она делает один глоток чая и больше к чашке не притрагивается. Он быстро расправляется со своим кофе. Предлагает выпить что-нибудь покрепче. Кидман говорит, что лучше сохранять рассудок трезвым. Никогда не знаешь, что может случиться. Он достает бутылку красного вина, бокал и просит остановить, когда будет достаточно. Рубиновая жидкость завораживает, и Кидман забывает это сделать. Он предлагает тост за продуктивную работу. Бокал Кидман пустеет быстро. Бокал Администратора остается нетронутым. Они сидят друг напротив друга и вновь молчат. Он неотрывно смотрит на нее, она – на темное пятно своего отражения в чашке с недопитым чаем. Затем он встает, обходит стол и приближается к ней. – Кид… – Да? Она не знает на самом деле, звучит ли ее ответ вопросительно или утвердительно, но точно слышит приказ в чужом голосе, холодное и уверенное спокойствие. Администратор вновь протягивает ей руку, но она медлит. Инстинкт к повиновению, заложенный в ней давным-давно, дает сбой (все чаще и чаще в последнее время), она борется с желанием просто взять и уйти, убежать от этих сухих, цепких рук, а затем с пугающим ее саму безразличием понимает, что бежать просто некуда. Когда она поднимается из-за стола, взявшись за его руку, он притягивает ее к себе в объятия, которые трудно назвать иначе, как змеиными. Да, Кидман кажется, что ее обвивает большая, голодная змея, трется холодными чешуйками кожи, раскрывает пасть, готовая заглотить ее целиком и начать переваривать, сломав каждую косточку, расплющив, раздавив. Рука Администратора с лопаток спускается на поясницу, а Кидман боится пошевелиться. Второй рукой он выключает свет и вновь превращается в тень со столь осязаемым голосом. Он говорит ей, что она очаровательна. Он говорит ей, что она должна быть осторожна, потому что заменить ее будет не так-то легко. Он говорит, говорит, говорит, все больше и больше парализуя ее голосом, холодным, пробирающим до костей. Она закрывает глаза, пытается представить то, как все было бы, если бы она отказалась от приглашения. Она молится, чтобы он ее отпустил, чтобы она смогла просто уйти, сказав, что уже поздно, что вечер был приятным (несмотря на черный сладкий чай, на вино, на объятия). Ощущения играют с ней злую шутку. Каждое его слово превращается в змею, и теперь вместо одной большой она чувствует десятки маленьких, касающихся ее кожи, заползающих под одежду, холодных и гладких. Она не может сказать точно, кажется ей, или его сухие теплые руки в самом деле стискиваются на ее горле. Ей просто становится трудно дышать, а сердце набатом стучит в висках. Он продолжает говорить о том, что весь мир будет у их ног. Ей всего лишь нужно держаться его. Он всему ее научит, он покажет, как грамотно использовать такую власть, как получать от нее наслаждение. Власть ради власти – вот, что имеет значение. Если у тебя есть власть, ты становишься практически бессмертным. «Когда-нибудь я убью тебя», – думает Кидман. Или, быть может, на самом деле говорит это вслух. Он замолкает. Теперь с ней только его холодная, едва осязаемая тень. Дышать становится легче, и сердце постепенно замедляет свой бег. Она все еще напряжена, но с этим можно жить. Змеи уползают в норы, прячутся, и теперь она слышит лишь их шипение – призрак его дыхания. Он отпускает ее и предлагает выпить еще. Она соглашается. Уже поздно, говорит он, должно быть, она устала. Хочет ли она остаться на ночь? Он бы отвез ее домой, но они уже выпили. Она соглашается. Она выпивает еще вина, которое в полумраке кажется еще больше похожим на кровь. Он целует ее в шею, и она закрывает глаза. Она представляет, что было бы, если бы она отказалась от приглашения.