цветы во льду

В тех краях, что заметало снегом так внезапно и так часто, конечно, и мечтать не могли о цветах. Страна, или город, или маленькая деревушка между фьордов, обдуваемая со всех сторон ледяным ветром — это неважно, но это местечко, почти забытое богом, еле дышащее угасающим теплом, было родным для Светы. Место, которое не найдешь на карте, и единственное место, где о цветах только мечтают. Кажется, местные жители только и грезят, что о собственных садах, о розовых кустах, о букетах пионов под окном, о запахе тюльпанов и жужжании пчёл летом, о том, чтобы горы и Ледяной Дворец, расположенный где-то там, где-то под небом, больше никогда не были основными элементами пейзажа. Если ты попадешь туда, друг, только запрокинь голову — и увидишь чистое северное небо, увидишь верхушки гор, будто припудренные, серо-каменные, и Ледяной Дворец, настолько далёкий от всех, что будь ты путешественником или сказочником, — а не синонимы ли это? — ты бы до конца жизни думал: а что там? И живёт ли там кто-то? Весь городок только об этом и думает, всё их маленькое поселение, где все друг друга знают, где все как один мечтают о пионах и незабудках в своих садах, где все знают язык цветов, такой старый и романтичный. Будто бы сердцами тянутся к знаниям, которые им не пригодятся здесь, в месте, где цветы не растут. В месте, где снег может в любой момент обрушиться метелью на город, где белизна вымывает цветные фасады домов и не дает девушкам носить легкие платья, будто нарисованные пастелью на бледном листе бумаги. Но Света всё же не представляла свою жизнь где-то за пределами городка. Когда она уезжала к бабушке с дедушкой, или когда ей хотелось посмотреть на города, где у каждого второго такой сад под окном, что там можно гулять часами напролёт, её сердце ныло и заражало неизвестным ядом весь организм — это называется тоска, и даже самые красивые, даже самые невероятно-сказочные города, где люди, от переизбытка красок, прячутся в чёрно-серую одежду, казались не такими уж красивыми. Возможно, людям было все равно на цветы, все равно на букеты, которые не продаёт только ленивый. Возможно, это и убивало лёгкую, воздушно-карамельную Свету в других местах. Их городок — абсолютно сказочное и несчастное место, сошедшее со страниц книг, где у историй вырваны последние страницы с прописанным счастливым концом. Если у «Спящей Красавицы» вырвать последние страницы, зачеркнуть главные предложения, где прибегает принц, где он целует принцессу и заставляет ту проснуться, то её несчастный сон длился бы вечно. Всё дело лишь в том, когда ты прочитаешь концовку, когда история приобретет логичное завершение, и «умерли они в один день» звучит по-зверски, если не знать, что жили герои долго и счастливо. На фоне вечно чистого, идеально-синего неба, всегда виднелся полупрозрачный, будто бы хрустальный, замок. Только запрокинь голову. И Свете почему-то казалось, что там обязательно кто-то живёт. Среди горбатых фьордов этот замок всегда оставался загадкой — полупрозрачной, холодной, наблюдающей загадкой. Старики иногда говорили с загадочным придыханием, будто рассказывая страшную сказочку, что все ветры и все снега всегда исходят оттуда. Некоторые говорят, что в их краю это легенда, знакомая всем с младых ногтей, — про принца с холодными пальцами, с холодным взглядом и сердцем изо льда, по чьей воле мы никогда не увидим цветочных садов в городке Светы. Его волосы будто помесь льда и солнечного света, но взгляд холоднее любой зимы, любого снегопада, и ещё в детстве она поняла — это не ложь. Этот кукольный домик из стекла и ледников обязательно имеет хозяева, такого же неприступного и олицетворяющего все странности погоды, весь снег и всю холодную воду между фьордов, скалисто-серых, шершавых, будто кошкин язык. Принц с угасающим, тоскующим королевством, и сам наверное такой же печальный. Эта сказка всегда была на слуху, и несмотря на всеобщий интерес, несмотря на желание узнать, что же находится в том Ледяном Дворце, в их краю все люди отличались не только наивной мечтательностью, не только любовью к розам и мыслям о садах, но и усталостью. Обессиленный постоянными холодами и резкими перепадами температур, но привязанный к собственным домикам и будто бы околдованный магией гор, — или же это опять проделки Ледяного Принца? — они не решались на такое изнурительное путешествие. В доме Светы старые скрипящие двери, пол из сухой древесины, и всегда пахнет пряниками да тёплой выпечкой. Открой гардероб — и на тебя с мягкими объятиями полетят платья из тюля, многослойные и поглощающие, будто зефирные монстры. Тебя окутают праздничные бархатные юбки и атласные рубашки, сама нежность, заключенная в воротнички, перламутровые пуговицы и шелковые ленточки. Света, как говорила её мать, сама была цветком, которой не требовался сад. Цветок с тонкими, мягкими лепестками, но твердым и стойким стеблем, которому не страшны ни морозы, ни высокие горы. Она грела руки у расписной печки, сошедшей со страниц русских сказок, и много шила. В краях, где нет ни маков, ни фиалок, любят все яркое, всё, что напоминает природу в самых искуссных её творениях. Где-то между гор жил Принц, в чьих глазах — сталь и слово «вечность», выложенное из осколков. То ли льда, то ли мечт несчастных людей. Принц, чьи тонкие руки никогда не касались людской кожи и не чувствовали тепла. и не знающий о цветах, не знающий о мечтах и сказках. В его дворце миллионы ходов и зал с потолками чуть ли не под небеса, где можно устраивать театральные представления и собирать балы, а днём свет отражается в каждой льдинке, в каждом миллиметре прозрачных стен и башен, разбрасывая радужные очертания по углам, но Ильдара и это не впечатляет, он всё это видел, он всё это чувствовал, и если раньше от скуки он мог заморозить реку, мог нагнать метель и разукрасить окна морозом, то теперь и ему надоела зима. Ему пресытился холод и снег, но, если честно, больше он ничем не владел. Его сердце напоминало закованные во льдах золотые монеты, не человек и не зверь, но грусть оплела его сердце, будто змея, и вот-вот готова была впрыснуть убивающий яд. Пока на пороге его не появилась она. На пороге неприступного, полумифического Дворца с ледяными залами и башнями, шпилями протыкающими облака, стояла Света, смелая и нежная, с синими губами, в воздушном платье, она пришла, чудом выжившая, чудом осмелившаяся на такой подвиг, и отворила ворота одним лишь движением руки, будто они были невесомыми, сказав:  — Я пришла сюда, чтобы проверить — выдумка Вы или нет. И его безразличный взгляд, вместе с сердечной тоской, обратился на неё. Первый гость в сказочном Дворце, в месте, куда ни один не доходил.  — Как ты попала сюда? — Спросил он. Сидящий в белоснежной рубашке и чёрных, как полярная ночь, брюках. Тоскующий, одинокий принц, скульптура из льда. Докоснись до него, закрыв глаза, и кожу не отличить от снега. Но Света так же гордо молчала, будто сама не знала — но хитрый огонь в её глазах, слишком горячий и яркий для этого места, говорил сам за себя. Она всё знала, но думала, что находится во сне. И пусть этот Принц не знает, как юную путешественницу, активную и целеустремлённую, борющуюся за права своего народца, борющуюся за мечты матери о собственном саде, и знающую все сказки про Ильдара наизусть, снаряжали и готовили к походу в горы, у неё единственной есть энергия, есть желание посмотреть в глаза тому, кого боятся и проклинают. Кого боготворят и о ком слагают легенды, чтобы придать смысл всем тем непредсказуемым и страшным катаклизмам, чтобы оправдать их и не верить, что всё это зря. Её ровесники уезжали прочь, давили невыносимую тоску по прежнему краю, мучились, но не хотели возвращаться, со стыдом вспоминая, в каком убогом месте родились и жили. Подавляли восторг перед цветочными садами, старались прятать немое восхищение перед лавками с розами и тюльпанами на каждом углу. Но они не хотели менять что-то. Ни парни, ни мужчины, уставшие от холода и груза невыполненных желаний, от бесперспективности дальнейшей жизни, и только Света сказала как-то раз, — сначала только своей матери, а потом и всем остальным, — твёрдо и непринужденно:  — Возможно, весь смысл моей жизни не в шитье и не в сказках, не в мечтах и не в надеждах. Я чувствую, будто Жанна Д’арк, видящая духов в лесу, что я должна узнать, что там — в горах. Я чувствую, что готова изменить что-то. Старики, знающие легенды наизусть, смотрели на неё, и она могла поклясться — в их глазах в этот момент сияли звёзды. Восхищение, будто она собралась построить ракету и улететь в другую галактику. Но когда ты живёшь в таком маленьком поселении, даже близлежащие горы кажутся чем-то бесконечно далёким и ненастоящим. И вот, она здесь, смотрит в его прищуренные глаза, и ей хочется взмолиться — боже, дай знак, есть ли в происходящем хоть капля реальности, или это и есть то, что называется видениями после смерти?  — Не важно, как я сюда попала, важно, что я здесь. И я пришла с просьбой… — Он подошёл ближе к ней, прикоснулся пальцами к шее, и она больше не чувствовала холода, будто укутанная в шерстяное одеяло. И не успела она договорить, как тот, с отступающей тоской в глазах, произнёс:  — Вы все такие?  — Что? — Она стояла, будто закованная в лёд, а он всё держал её за руку.  — Вы, кто живёт внизу. Вы все такие? Вы всегда чего-то требуете?  — Нет. Мы просто слишком устали. Моя мама, мои соседи, все мы просто устали. Нам кажется, будто в этом Дворце кто-то сидит, кто на нас посылает все эти невыносимые беды.  — Возможно, вы правы, — его усмешка эхом отлетела от стен, и он повёл её в другие залы. В одной стояли ледяные скульптуры, выше всех зданий, которые она когда-либо видела, где-то весь пол был в морозных узорах, а откуда-то из глубины играла тихая музыка. Возникшая будто из ниоткуда, она усыпляла, очаровывала, как сам Ильдар, и уносила в те края, где она никогда не была. Дневной свет падал на их лица, и Света сама не заметила, как они танцевали босиком, на льду, под музыку, играющую из самого сердца Дворца, из самих льдов. Они не говорили ни слова, и шли часы, а плавный вальс всё не заканчивался. Холод рук Ильдара оставался неизменным, в его глазах не появлялось тепло, не исчезала печаль и задумчивость, а Света чувствовала, как ей становится все сонливее и сонливее, словно смерть наблюдала за их танцами, ожидая конца, и только под ночь Принц отошёл от неё, погладил по плечу, отчего её словно обдало северным ветром, и спросил:  — Так чего вы хотите? Стало холодно, так холодно, как и должно быть в горах, и Света дрожащим голосом сказала:  — Мы просим, чтобы ты больше не срывал на нас свой гнев. Чтобы не было метелей и снега посреди лета, чтобы мы жили спокойно. И чтобы у нас росли цветы. Её силы пропадали с каждым словом, от холода немели ноги, а Ильдар всё смотрел. Смелая девочка, танцевавшая с ним, не чувствуя усталости и боли, просила у него одного: лишиться последних развлечений, и подарить людям то, о чём он сам слышит в первый раз.  — Но что мне тогда делать? — Спросил Принц голосом ребёнка, потерявшегося среди гор и снегов. Света молчала. Её взгляд — твёрдый камень, спрятанный под тюлем и шёлком. Под лентами в волосах и золотистыми локонами. Пока она думала, он вновь закружил её в танце, но без музыки, под завывание сурового ветра — одного из посыльных Ильдара. Он просился домой, во дворец, но ворота заперты, и всё вокруг было парализовано непривычным человеческим теплом. Они танцевали, и он кружил её по залам. Прикоснулся к её губам своими — и она уже не могла говорить. Мысли Светы превращались в липкий снег. Руки её покрывались инеем, а губы белели, и когда Ильдар, спустя невиданное количество лет, поставил её на ледяной пол, рядом со своим троном, она прикрыла глаза, и превратилась в ледяную статую. Прикрытые глаза, легкое платье во льдах, струящиеся по плечам мягкие волосы — будто та самая Спящая Красавица, чьи страницы с пробуждением заморозили, уничтожили. Цветок, распустившийся во льду, и та плата, которую Ильдар взял за судьбу деревушки во фьордах. Он вышел, впервые за долгое время, вышел на порог своего же дворца. Ветер тут же ворвался в родной дом, завывая в залах и коридорах. И когда Принц вышел, махнул рукой, на рассвете стало тепло. Так тепло, как не было там ещё никогда. Наступила весна. А сам он почувствовал, как незнакомое чувство болезненно распирало грудь, лёгкие, гортань. Это розы шипами и лепестками теснились в сердце и лёгких, это зима покидала город, уступая своё место теплу.