Проклятие графа

      На золотом берегу лесного озера было тихо и спокойно. Журчал ручей, быстро сбегая с холма, но не нарушая водной глади, в которой отражались высокие спокойные дубы и ели. Солнечный свет золотил листья и землю, и все вокруг, казалось, блестело и радовалось теплому солнцу. И молодая лань грациозно вышагивала по берегу, наслаждаясь покоем леса. Краснеющие листья переливались на солнце, бросая блики на ее золотые налитые бока. Но вдруг тишину леса нарушил перезвон железа, лай гончих и крики.       — Виктор, гони ее! — выкрикнул один из мужчин, скачущих верхом на вороных жеребцах. Алые плащи с золотым подбоем развивались на ветру, как и растрепавшиеся кудри, лошадиные гривы вторили им. Кони широкими копытами вспахивали землю, с неистовой скоростью летя через лес.       — Пускай собак, фон Кролок — затравят! — кричал второй из трех мужчин.       Мимо них пролетали деревья, сливаясь в одну ярко-зеленую массу. Но их предводитель — граф Виктор фон Кролок, несясь впереди, не видел ничего вокруг себя, кроме налитого золотого бока испуганной лани, мечущейся из стороны в сторону в нескольких ярдах перед ними. Это самая долгожданная, самая желанная его добыча, именно за этим прекрасным, почти неуловимым животным они охотились много дней. И теперь граф не мог себе позволить упустить ее, он почти чувствовал силу ее ног от прыжка к прыжку, почти слышал биение ее огромного сердца. И вот, еще мгновение, один маленький миг и она у его ног, пораженная единственной выпущенной стрелой, угодившей прямо в светлую грудь. Она упала, разметав в разные стороны неизменное из сезона в сезон покрывало из разноцветных листьев.       Фон Кролок натянул поводья, заставляя коня согнуть шею, практически прижимая гнедую голову к его груди. Тогда лань устало подняла веки, и граф вдруг встретил печальный взгляд огромного янтарного глаза, в котором лишь читалось: «я не знаю, за что ты меня убил, но я прощаю тебя». Граф замер на мгновение завороженный: добыча его была прекрасна и удивительна, но он все равно, почему-то не чувствовал удовлетворения, даже наоборот странная печаль охватила его. На один миг он сомкнул веки, натягивая тетиву, чтобы избавить животное от мучений, но, когда раскрыл их, непонимание и, может, даже страх отразились на его лице.       Теперь вместо янтарных, с тем же удивлением, на него смотрели бесконечно голубые глаза. Неистово прекрасного животного больше перед ним не было. Лань исчезла и теперь вместо нее, разметав золотые кудри и укрывшись лоскутным одеялом многокрасочных листьев, перед ним лежала девушка. Вскинув брови, граф поспешил спешиться и сделал несколько шагов вперед, стягивая с похолодевших ладоней перчатки из черной кожи. Он не мог поверить глазам, а прекрасная девушка дрожала на поднявшемся ветру совсем обнаженная, и из груди ее торчала предательская золотая стрела, выпущенная жестоким незнакомцем. Наконец, его друзья догнали графа, удивленно глядя, как он, уронив арбалет, склонился над бездвижным навалом листвы. Виктор упал на колени, приподнимая златокудрую красавицу за плечи.       — Ничего страшного. — Проговорила она, едва дыша, дотронувшись ладонью до его бледного лица. Тонкая струйка алой крови прокатилась по ее прозрачной коже до самых лопаток.       — Прости меня, прости, я не знал. — Дрожащим голосом ответил граф, окунаясь в два озера боли на бледном лице.       — Я прощаю тебя. — Прошептала девушка, и от этого у графа в груди все сжалось, он бы хотел, чтобы она кричала на него и злилась, потому что осознание того, что он причинил боль такому светлому, чистому существу выжигало его изнутри. Жаль что поздно.       Тучи сгустились над ними, скрывая солнце, поднялся хлещущий холодный ветер, свистя в темных тонких верхушках старых елей, листья стали темными и, в одночасье, сухими.       — Кровопийца, ты убил мою дочь! — Раздался громогласный голос из вышины, заглушая ветер, птиц, журчание воды, этот голос был единственным, что теперь раздавалось в раненом лесу.       — Отец, прошу, не убивайте его! — Взмолилась нимфа, испуганно глядя в почерневшие небеса. — Он не хотел этого!       — Он жесток и азартен! — Еще яростнее взорвался воздух, начиная звенеть.       — Это не так, я верю… — И она посмотрела на Виктора полными надежды глазами, и слезинка упала из уголка ее глаза, на потемневшее покрывало земли. Руки графа задрожали, и, нахмурившись — едва сдерживая стон безысходности и боли, он склонил голову к ее груди, когда горячие слезы прочертили две дорожки скорби, прокатившись по его лицу. А голубые глаза нимфы закатились, будто не выдержали его печали, и ее златокудрая голова обессиленно упала на бледное плечо.       — Ты не заслужил смерти, нет! — В то же мгновение снова раздался звенящий гневом и болью голос лесного бога. — Ты не умрешь, я проклинаю тебя, убийца — терзаться своими злодеяниями вечно!       И эти слова эхом разошлись по лесу, будто разгоняя тьму. Повисла гробовая тишина, которую ничто не нарушало, но больше не было покоя того золотого утра и больше никогда не могло быть. А через несколько мгновений все, кажется, стало таким, как было прежде — до страшного суда. Только Виктор не мог поднять тяжелой головы со своих ослабших рук, действительно веря, что заслужил кару, но больше он не сжимал плечи убитой им девушки, теперь перед ним лежала лишь стрела, как напоминание о пролитой невинной крови и проклятии. И ветер стих, и листва вновь позолотела от теплого света солнца, но граф больше этого не видел, в одно мгновение превратившись в создание ночи.