Часть 1
4 декабря 2017 г. в 16:17
Есть семьи, как семьи — любящие, надёжные, стоящие горой друг за друга, бросающиеся чуть ли не под пули, силясь закрыть своим бренным телом любимого, дорогого человека.
Видя подобные сказочные сюжеты по телевизору, Нэнси разве что пальцем у виска не крутила, да только сдерживалась. Просто из вежливости к маме, что чертовски любила все эти вылизанные мелодрамы с вкраплениями черт боевика, где семья представлялась чем-то идеально нерушимым, святым. Нэнси лишь криво улыбалась, пытаясь придать своему выражению лица одобрительные нотки, но, судя по реакции мамы, выходило у неё это не всегда удачно.
Нэнси не думала о своей семье, как о чём-то идеальном, как о чём-то хоть отдалённо напоминающем просмотренные фильмы. Дурной возраст, подростковый максимализм как раз набирал обороты, выкидывая такие фортели, что узнай мама — у неё бы волосы дыбом встали. Но Нэнси уже не ребёнок, не сопливая мелочь, как её младший брат, а взрослая сформировавшаяся и самостоятельная личность. Такой себя считала всегда, ведь она — старшеклассница. Рукой подать до знаменательного дня, когда можно будет выпорхнуть из родительского гнезда, расправив крылья, и пуститься в свободный полёт по путям «взрослой жизни». Но, увы, до этого дня нужно было ещё доучиться, знания сами собой в голове не появятся. И всё было бы неплохо. Но существовали некоторые переменные в построенном ею уравнении жизни, от которых Нэнси, как не пыталась, не могла избавиться.
Младшего брата ей периодически хотелось придушить во сне подушкой — настолько он порой был невыносимый. Мамины жизненные нотации вызывали лишь судорожный усталый вздох и желание закрыть уши руками, чтобы больше не слышать этих нравоучительных речей. А папа… что же, в этом плане пререканий к нему практически не было. Отец так редко вызывался как-то строить её или Майка, что если и делал это, то неохотно, будто из-под палки. Может, именно поэтому он был единственным, с кем Нэнси не особо конфликтовала. По умолчанию, отец всегда принимал нейтральную сторону, изредка вставая за маминой спиной, да и то после жирных таких намёков на то, что он как бы глава семьи, отчего окончательное решение всегда должно быть за ним. В идеале.
Таким образом протекала её размеренная, спокойная жизнь, довольно невзрачная и обычная, совершенно ничем не выделяющаяся. Нэнси была симпатичной, умной и милой, но среди других старшеклассниц как-то терялась на одинаковом фоне. То, что Стив заметил её, было даже несколько удивительно. И чертовски приятно. Ведь он самый горячий парень в школе.
Но с некоторых пор Нэнси начала смотреть на свою семью, на свою жизнь несколько иначе. С каких же пор это началось?
Наверно, с тех самых, как пропала Барб.
Мир неожиданно треснул, рухнул, встряхнул Нэнси за плечи изо всех сил, да так, что она чуть не потеряла равновесие. Исчезновение Барб, её милой, доброй и чудесной Барб, подкосило, заставило сбиться с привычного курса, направления, пересмотреть свои прежние приоритеты и жизненные ценности. К чему же Нэнси стремилась раньше?
К мифическому и непонятному признанию людей, которые, если подумать, ей всегда казались отвратительными. Они были друзьями Стива, её возлюбленного, поэтому приходилось как-то примиряться, терпеть их сволочной характер и то, что Стив периодически начинал вести себя как полный придурок, интересующийся лишь своим внешним видом и сохранностью идеальной укладки волос. Нэнси криво улыбалась, но терпела. Ведь она влюблена в Стива, разве нет? А это накладывает определённые обязанности. Так ей казалось.
Но исчезновение Барб перевернуло всё с ног на голову.
Поступи в тот вечер Нэнси иначе, что было бы? Реши она, что дружба между ней и Барб важнее, чем её глупая влюблённость… была бы Барб жива?
Нэнси не знала. Но подобные вопросы мучали её каждый день, не давая возможности даже на мгновение спокойно закрыть глаза. Услужливое воображение постоянно, раз за разом, подкидывало ей хаотичные и разрозненные варианты гибели подруги, которые клеймом отпечатывались где-то на закромах памяти.
Первые полгода были самыми сложными. Пережитое сказалось на всех, посвящённых в тайну «смерти и таинственного возвращения Уилла Байерса». Не в курсе были лишь родители и добрая часть городка, что иной раз Нэнси даже радовало. Не нужно маме знать, в какой кошмар детишки окунулись с головой. А кошмар был столь явным, что с нормальным, здоровым сном пришлось попрощаться на несколько месяцев. Но Нэнси адаптировалась, менялась и пересматривала жизненные ориентиры и позиции. Со временем смирялась, а кровоточащее от потери сердце покрывалось еле заметной коркой. Отчего иногда, редко-редко, ей удавалось не вспоминать о Барб, о том, что с ней стало. Нэнси чувствовала, что меняется. Внешне она казалась прежней, разве что взгляд стал осмысленнее. Но внутри…
Изменения были. Иной раз, задумываясь о прошлом, девушка могла лишь удивляться тому, как глупо вела себя, оказавшись когда-то в практически идентичной ситуации. Прежняя Нэнси не стала бы обращать внимания на то, что с Майком явно что-то происходит. Прежняя Нэнси вряд ли бы заметила какие-то странности в поведении брата вообще. Но сейчас она ловила себя на мысли, что состояние Майка её… беспокоило.
Беспокоило то, что родители не видели, казалось бы, абсолютно очевидные для неё вещи. Майк тосковал. Сильно, горько, молчаливо, не желая делиться своими переживаниями ни с кем вокруг, он отгородился непреодолимой стеной, тщательно замуровав каждый к ней проход. Конечно, если хорошо подумать, не каждый бы смог понять природу его переживаний и грусти. Но Нэнси могла бы попытаться. Да только Майк не хотел её впускать.
Внешне он вёл себя как прежде, но его живой и тёплый взгляд, всегда полный детской наивности и непосредственности, время от времени менялся, тяжелел неимоверно, после чего Майк становился отстранённым и тихим, предпочитая засиживаться в подвале до тех пор, пока нахождение там не станет для него невыносимым. В том самом месте, где была временная обитель Одиннадцать. Казалось, Майк словно ожидал, что Дина вот-вот появится, робко ему улыбнётся и всё наладится по щелчку пальцев. Ведь с пропажи странной девочки там мало что изменилось, оставшись совершенно нетронутым. Майку хотелось, чтобы всё было проще.
Говорят, что раны заживают, а боль потери становится шероховатой и со временем забывается, как и любое другое воспоминание. Всё пройдёт. Но Нэнси увязла глубоко и основательно. Прошло, как ей казалось, уже достаточно времени, но горечь не уходила, вина тяжким грузом давила на плечи, заставляя горбиться. А Майк… его тоска становилась почти осязаемой, с каждым днём лишь усиливаясь.
Нэнси казалось, что они с Майком пришли к какому-то пониманию друг друга, почувствовали, что значит на самом деле быть братом и сестрой, почувствовали, что в какой-то степени они всё же похожи. Но вместо того, чтобы открыться ей, он лишь огрызался на её неуверенные попытки помочь, как-то наладить общение, укрепить брошенный между ними в тот вечер мост. Майк на контакт не шёл, отчего и без того хлипкая конструкция трещала по швам. Нэнси отступила. Лишь для того, чтобы на следующий день заметить некоторую странность, на которую раньше не обращала должного внимания. Майк расслаблялся лишь в присутствии Уилла. Словно незримая тяжесть сваливалась с его плеч, давая ему вздохнуть полной грудью и немного побыть собой, прийти в себя.
Нэнси знала, что дружат они давно, что связь между ними крепче стальных тросов. Но никогда бы не подумала, что младший Байерс будет действовать на её брата так исцеляюще. Извечная тоска никуда не девалась, но Майк задвигал её в дальний тёмный угол, не давая червоточине слишком сильно отравлять свою душу. Может, дело было в их дружбе, может, в том, что Уилл фактически вернулся из мёртвых… или, может, потому что из всей их небольшой компании он один был по-настоящему понимающим? Младший Байерс — тихий, спокойный и молчаливый парнишка, абсолютно обычный. Но его взгляд всегда проникал в самую глубь души, под корку, но так аккуратно и тонко, что порой этого даже не замечаешь. Казалось, он видит людей насквозь, инстинктивно подстраиваясь под их настроение, если была такая возможность. Это подкупало и отталкивало одновременно. Но ведь не ей с ним дружить, а Майку. Тот же искренне, от всего сердца дорожил дружбой Уилла, поэтому сейчас она даже жалела о том, что раньше позволяла себе высказываться о мальчике резко, с предубеждением, не желая разглядывать суть.
Произошедшие события дали ей пищу для размышлений. Вот только на осознание потребовалось куда больше времени. Но ведь слишком простые испытания совсем не интересны.
Мамины нотации кажутся всё такими же нудными, но прислушиваться к ним иной раз ей бы не помешало. Папа… можно принести ему новую газету.
Ей всё ещё хочется периодически придушить несносного брата подушкой, но вместо этого она аккуратно укрывает его одеялом, когда тот решает вновь переночевать в подвале в обнимку с рацией. Поначалу неуверенные, даже какие-то непривычные, механические движения становятся привычными, и такая незаметная забота о брате со временем перестаёт быть чем-то сверхъестественным, превращаясь почти в обыденность. И так каждый раз — Нэнси укутывает его поплотнее в одеяло, поправляя подушку. Майк притворяется, что спит.