✖
Юнги сидел слева от Намджуна, активно записывая в небольшой блокнот пометки. Следователи по очереди поднимались со своих мест, рассказывая о том, как идет то или иное дело по поимке гуля. Кто-то хвастался очередной поимкой ранга «A», кто-то стыдливо прятал глаза за отросшей челкой, а кому-то и рассказывать нечего — дело или стоит на месте, или не увенчалось успехом. Намджун, кажется, никого не слушает, лишь изредка кивает и перелистывает бесконечные отчеты, скрепленные сшивателем. В просторном конференц-зале стояла тишина, прерываемая редким шорохом страниц. В окна во всю стену светило утреннее солнце, выглянувшее после продолжительных ливней. Грозовые тучи медленно скреблись по небу, уступая место таким редким теплым лучам. Намджун на мгновение отвлекся от своего дела, переводя взгляд на Юнги, и скрипуче спросил: — Вы собираетесь сегодня сделать отчет, следователь Мин? — Юнги вздрогнул от неожиданности, черканув по белому листу неровную синюю полоску. — Извините, — нехотя ответил Мин, прокашлявшись и поднимаясь со своего места. Он взял листочек, прикрепленный к планшету, куда вынес все свои достижения за последние два месяца. — Итак, пятнадцать гулей ранга «С», девять — «В» и около пяти ранга «А», к тому же… — Почему вы говорите «около» пяти? Разве может быть в нашем деле что-то «около», следователь Мин? — спокойно спросил Намджун. Юнги от злости крепче сжал планшет в своих руках, играя желваками. — Я упустил одного, поэтому выразился подобным образом. — В таком случае не «около пяти», а четыре гуля. Нельзя превышать свои достижения ради похвалы, Юнги-щи, — тоном строгого родителя сказал альфа, сцепив пальцы в замок. Юнги хотел было открыть рот, но Намджун взмахом руки велел замолчать. — Нет, я не хочу ваших оправданий, я хочу честности и должного выполнения своей работы. В зале воцарилось напряженное молчание. Юнги пытался взглядом поджечь расслабленного альфу, что смотрел на него, как на глупого ребенка, впервые взявшего в руки спички. Остальные следователи неловко поерзали в своих креслах, переглядываясь и пожимая плечами. Ким Намджун никому не высказал своего колкого мнения, хотя, Юнги уверен, подобные оплошности допускали многие, но прицепился именно к нему. Чтобы в очередной раз унизить или показать свое место — ему уже надоело разбираться в мотивах, он просто молча сглотнул скользкий комок ярости и, насильно расцепив зубы, продолжил: — К тому же, в лабораторное отделение CCG были переданы кагуне, которые удалось извлечь из тел пойманных гулей. У меня все, спасибо, — выплюнул Юнги, усаживаясь на свое место и отводя взгляд в сторону. Он почувствовал, что покраснел до самых кончиков ушей от стыда и злости. Ким Намджун хмыкнул в своей привычной манере, не реагируя на чужое возмущение, и отложил отчеты следователей в сторону, поднимаясь из-за полукруглого стола. Все тут же подняли головы, устремив взгляд на следователя, подошедшего к стенду, накрытому легкой тканью. Под ней оказалась немногочисленная информация, кадры с камер видеонаблюдения и одна большая надпись красными буквами — «Кииоши». Намджун проследил за каждым удивленным взглядом следователей, и только Мин остался невозмутим, сжимая губы в тонкую полоску. — Да, — подтвердил Намджун догадки, не высказанные вслух. — Вы все хорошо потрудились и, я надеюсь, будете продолжать в том же духе. Избавить человечество от гулей — задача первостепенная, но вот гули высоких рангов — это то, что стоит намного выше остального. Они опасны не только для людей, они опасны и для нас. — Но, следователь Ким, как мы сможем поймать его? — задал вопрос альфа, поднявший руку. Намджун кивнул, принимая вопрос. — Я мог бы сейчас толкнуть речь о нашей клятве защищать людей и отдавать за них жизнь, но я не стану. Каждый пришедший сюда человек и так знает об этом. Этот гуль, небезызвестный Кииоши, появился около пяти лет назад. Казалось, обычный гуль, пока мы не начали замечать одну деталь — бабочки внутри тел. С каждой новой жертвой мы вновь и вновь начали находить их, это словно стало его почерком. Однако интересно не то, что он делает, а то, для чего он это делает. Я могу предположить, что он играет. — Простите? Играет? — удивился следователь третьего класса, поднимая брови почти до завитой челки. Намджун кивнул. — Вы не ослышались. Я не понимаю правил его игры, но то, что он водит вас и меня в частности за нос — очевидно. За эти несколько лет он нажрал уже превышающее количество рациона для среднестатистического гуля. Отсюда я могу сделать вывод о том, что он убивает не из-за голода. Он убивает из-за каких-то личных мотивов, пока нам не известных. Мы мало что можем сказать об этом гуле, нам не удавалось ни разу соединиться в битве, и потому его ранг тоже остается загадкой. Но то, что он чрезвычайно силен — бесспорно. — Откуда это известно, если сражаться с ним не приходилось? — Мин метнул взгляд в спросившего альфу, постоянно поправляющего дурацкие круглые очки на переносице. — Хороший вопрос, я рад, что вы его задали, — сказал Ким. — Он убивает и сжирает других гулей. По крайней мере, мы нашли остаток трупа с черной бабочкой внутри. Сомневаться не приходится. — Каннибал? — удивленно ахнул альфа в очках. Мин нахмурил брови, поднимая вопросительный взгляд на Намджуна. Ему доводилось учить конспекты о таких гулях, но встречать в жизни — никогда. Гули сильны — они превосходят человека не только в мышечной силе, но и, как следствие, в скорости, в регенерации, в маневренности. Сильнее гуля, казалось бы, нет существа. Но, как оказалось, есть, и это — гули, практикующие каннибализм. Юнги слышал байки от однокурсников о способности каннибалов вырабатывать электричество или огонь, но считал это сущим бредом. Концентрация RC-клеток в теле такого гуля подскакивает настолько, что у него начинает образовываться аномальный кагуне. Зачастую каннибалов победить крайне сложно, а такому, как Юнги — невозможно. — И именно поэтому мы должны заняться его поимкой в кратчайшие сроки, — Намджун хлопнул ладонью по столу, взглядом-ястребом оглядывая собравшихся сотрудников. — Грозит беда, если мы не выполним свой долг. Я не стану скрывать о возможных жертвах, но мы ступили на этот путь, нам же и отвечать за свой выбор. Все свободны. Следователи послушно закивали, поднимаясь со своих мест, и, кланяясь, поспешили покинуть зал. Юнги собрал документы со стола и поднялся, собираясь, наконец, пообедать в тишине и спокойствии, но Намджун пригвоздил его строгим «Юнги-щи» в пятидесяти сантиметрах от двери. Мин мысленно простонал, оборачиваясь к начальнику. — Куда вы собрались, следователь Мин? — На обед. — Я не позволял вам, — заметил Намджун. Юнги стиснул зубы. — Извините? — У нас много работы, Юнги-щи, некогда набивать желудок едой. Пойдемте. Пока Юнги шел за Намджуном, дырявя его крепкую спину ненавидящим взглядом, в его голове пронеслась тысяча способов убийств — от карандаша в глаз до использования куинке. Он дышал так громко и разъяренно, что сам себе напоминал быка, вот-вот готового кинуться в бой, но сам Ким лишь кивал на приветствия и спокойно шагал к лифту. Однако, оказавшись наедине в запертом пространстве, у Юнги дыхание участилось вовсе не из-за праведного гнева, а из-за Намджуна. Людей все прибавлялось с каждым этажом, Мин почти дышал альфе в лопатки, едва сдерживая вой. У него от Намджуна крышу сносит и колени трясутся, как у какой-то школьницы. Омега впился взглядом в чернильные строчки, на которых выведено аккуратно «Кииоши». Ему еще предстоит не одна бессонная ночь в попытках разнюхать, кто же он такой и кто скрывается под маской японского божества, а сейчас — пустой урчащий желудок и кипы бесполезных бумаг. Намджун оставил омегу в приемной, где для него любезно выделили старый стол, а сам, одернув черные рукава атласного пиджака, вошел в свой кабинет, собираясь устроить мозговой штурм и проштудировать абсолютно всю информацию, которую ему удалось раздобыть. На его стуле, закинув ногу на ногу, сидел Ким Сокджин, растягивая пухлые губы в сладкой улыбке. Юнги, украдкой смотря сквозь щели жалюзи, сжал пальцы в кулак. — Я ведь просил вас, Сокджин, перестать обсиживать мой рабочий стол, — спокойно заметил Намджун, положив папку с отчетами на лакированную поверхность, и, обойдя массивный стол, сел в свое кресло, откидываясь на спинку. — Как все прошло? — пропел медовым голосом Сокджин, пропуская упрек мимо ушей, и подался вперед, упираясь ладонью в крышку стола. — Я принес вам обед, следователь Ким, в последнее время вы так исхудали, — он вновь улыбнулся, пододвигая длинными пальцами контейнер с шариками риса и ломтиками мяса альфе. — Мне льстит ваша забота, но в этом не было необходимости, — Намджун снял с блюдечка приготовленный Юнги кофе, который стоит с самого утра, остывший и всеми забытый, и отхлебнул, слизывая капельки с бледно-розовых губ. — Если это все, то извольте — мне предстоит много работы. — Намджун, ты совсем загубишь себя со своей охотой, — омега плюнул на формальность, мастерски игнорируя строгий взгляд, и с грацией кошки спрыгнул со стола, встав позади мужчины. — Я не позволю тебе умереть в этом кабинете! Напряженное «Что вы делаете?» потонуло в воздухе, потому что Джину все равно — он напролом, словно танк, ему даже намджунова холодность не помеха, когда Юнги на нее натыкается слепым котенком. Умелые руки начали массировать крепкие плечи, надавливая, зная, где приятнее — Намджун расслабился невольно, испуская хриплый выдох. Он уже и забыл, когда кто-то вот так заботился о нем, потому что самому как-то некогда совсем. Квартира на пятнадцатом этаже служит временным пристанищем, а душ и кровать — единственное, что Намджуну от нее нужно. В холодильнике стоит только давно просроченное молоко и сгнивший томат. Его дом — это работа, кабинет и спортзал на подвальном уровне. Молодость протекает мимо, ускользает сквозь пальцы песком. Алкоголь, экстези, случайный секс, вечеринки до утра — Намджуну это не нужно было ни в восемнадцать, ни в почти тридцать. Сокджин массировал чужие плечи с таким лицом, словно джекпот сорвал, и Юнги невольно сломал очередной карандаш в своей руке. Пора переходить на бронированные ручки — потому что это ни в какие ворота. Мин не выспался, не евши, ему ужасно хочется в теплую пенную ванну и совсем немного напиться, а еще Ким Сокджин распускает руки, а этот урод и не против — сидит, прикрыв глаза, пока Джин воркует что-то ему на ухо. Юнги, наверное, совсем с ума сошел, потому что видит легкую улыбку на намджуновых губах, предназначенную не ему, и ловит себя на том, что чуть ли носом в стекло не вжимается, жадно глотая каждое движение. Он резко отпрянул от стекла, как воришка, пойманный с поличным, когда их с Джином взгляды пересекаются. Ким ухмыльнулся, наклоняясь ниже дозволенного. Он поймал на щеке чужое кофейное дыхание и хрупкое подрагивание черных ресниц. Намджун, наверное, и сам не понимал, насколько он божественный — у Джина на него крепко и давно. Не раз он в течку представлял широкие ладони с выпирающими нитями вен на своей талии узкой, на бедрах песочных и меж них. Намджун — строгий, до сумасшедшего педантичный, не терпящий любых отклонений от норм, выкладывающийся в работу на полную и требующий того же от других. Сокджин хотел этого мужчину до тесноты в штанах и абсолютно понимал, что они с Юнги в этом единомышленники, иначе сейчас он бы не сжигал взглядом Сокджина сквозь щелочку жалюзи. — Вы переступаете все границы, Сокджин, — сказал альфа, раскрывая глаза. Джин к нему совсем близко, будто поцеловать собирается, разглядывает его губы и по-профессиональному жесткий взгляд. — Я предлагаю их стереть. Как насчет ужина в ресторане? Можете не платить за меня, просто… проведем время вместе, узнаем друг друга получше. Что скажете? — омега растянул губы в улыбке, но не успел Намджун раскрыть рот, как дверь резко отворилась. — Следователь Ким, мне удалось раздобыть новую информацию о Кииоши, — выпалил с порога Юнги, сжимая пальцами дверную ручку. Джин раздраженно цокнул. — Действительно? — скептично вскинул бровь Намджун, а Юнги почувствовал, как пылают щеки — какого черта он ворвался, словно истеричка плетет какую-то ерунду, и ради чего? — Очень оперативно, следователь Мин. Сокджин, не могли бы вы нас оставить? — Конечно, — улыбнулся омега, под напряженный юнгиев взгляд поправляя воротник чужого пиджака. — Мое предложение еще в силе, я буду ждать вашего ответа. Напишите мне, — послав воздушный поцелуй невозмутимому альфе, Джин удалился, нарочно цепляя Юнги плечом. Мин лишь крепче сжал дверную ручку. — Так что вам удалось узнать, Юнги? — Я… — Мин нервно сглотнул, — хотел сказать, что Кииоши может прятаться не по закоулкам, а у всех на виду. У меня все, удачной работы, — омега выскочил из кабинета, как ошпаренный, потому что стыдно, потому что повел себя, как ненормальный — какая ему вообще разница, что его начальник и Сокджин в одном кабинете и между их лицами немногим десять сантиметров? Юнги завалился в свое кресло, зарываясь под кипой бумаг. Намджун, недоумевая, посмотрел вслед младшему следователю. Но мысль, которую он сгенерировал, имеет место быть, альфа и сам часто думал над этим. Он решил отбросить все неважные проблемы в сторону, сосредотачивая внимание на записи видеонаблюдения, сделанной неподалеку от места убийства.✖
Тэхен в молитве склонился, упираясь лбом в скрещенные пальцы, покоящиеся на жесткой спинке впереди стоящей скамьи. Его губы бесшумно двигались, воспевая Господа и то, как он велик. Темно-ночные ресницы дрожали, отбрасывая трепетные тени на острые скулы и алые губы. Иисус, распятый на деревянном кресте, двенадцать скорбящих апостолов и убитая горем Богородица, тянущая морщинистые усталые руки к сыну — деревянное величественное изваяние. Пустые радужки глаз следят за молящимися. Тэхен — не единственный, пришедший на утреннюю службу, впереди сидели несколько старичков и взрослых омег, склонившихся в молитве, пока пастырь провозглашает величие Бога. Солнечные лучи преломляются в витражных круглых окнах под самым потолком. Пахнет свечами и ладаном. Где-то под куполом церкви собирается перешептывание и гул далеких голосов. На старых гниющих балках задремала пара сизых голубей. Тэхен тихо поднялся со своего места, не желая мешать остальным верующим, поклонился и перекрестился, обматывая вокруг тонкой шеи красный шарф. Он поднял со скамьи сумку с тетрадями и парочкой книг, едва сдержав крик, когда на плечо легла теплая ладонь. — Не хотел пугать тебя, Тэхен-а, извини, — с сожалением сказал мужчина. — Святой отец, вы не виноваты, — поспешил успокоить его Тэхен, улыбаясь уголками губ. — Вас давно не было. — Пытался найти уединение с богом, — неловко улыбнулся в ответ Святой отец, вместе с Тэхеном не спеша идя к выходу. — Ты по-прежнему помогаешь своим близким, Тэхен-а? — Всегда, когда они нуждаются во мне, — честно ответил омега, вешая ремень сумки на плечо. — Ты считаешь это праведным делом? — мужчина остановился на верхней ступеньке, а Тэхен продолжил спускаться, оборачиваясь на ходу и даря теплую улыбку: — Пока они находят в этом утешение — да. До свидания, Святой отец! — До свидания, Тэхен, — улыбка пропала с лица священника, и взгляд его потяжелел — порочным, грязным, недозволенным наполнился. Сердце мраком, точно завесой покрылось. Ему нельзя, это — человек, но когда он улыбается краше солнца, мужчине хочется Иисусу глаза выколоть, потому что с каждым разом выдержки все меньше становится. Он поднял лицо к голубым небесам, словно бога несуществующего увидеть пытался — нет его там и не будет никогда. В черноте солнце не греющее отразилось. Тэхен шумно дышал, вытирая пот, скользящий от виска, тыльной стороной ладони. Хосок на противоположной стороне корта был похож на тигра — скалился, губы лизал, выгибался по-кошачьи, заставляя рассевшихся на трибунах альф голодным взглядом в его тело точеное впиваться. Младший покрепче сжал ракетку в руке, принимая хосокову подачу — они на равных идут, нога в ногу, каждый пытается вырваться в победители. Тэхен поднял лезущие в глаза волосы повязкой, красные обтягивающие шорты едва прикрывали подтянутые ягодицы и обнажали худые стройные ноги, свободная футболка пропиталась потом. Он умело ловил чужие восхищенно-похабные взгляды на себе и игнорировал, знал себе цену и держал подбородок высоко. Хосок Тэхена хрупче, уже в плечах, руки-веточки и ноги стройнее, кожа песочная, блестящие распахнутые губы и в глазах — озорство, и играет так, словно насмерть. У Тэхена повязка на голове от пота взмокла, он с невероятной скоростью по корту мечется, из сил выбиваясь, а Хосоку весело, он не утруждается почти даже. Младший внутри бесится, потому что Хосок — куинкс, ему эта игра — пустяк, разминка обычная, а у Кима соревнование. Тренер ястребом мечет взгляды туда-сюда, неодобрительно губы поджимает и кричит в рупор: — Так, стоп! Тэхен, какого черта я сейчас вижу? — зарычал он, стремительно приближаясь к омеге, который, упершись ладонями в колени, тяжело дышал. — Извините, тренер, — прохрипел Тэхен, вытирая пот со лба. — Наверное, я плохо разогрелся. — Ты не «плохо разогрелся», ты просто безответственный игрок, вот что я скажу. Думаешь, поступил благодаря отцовским деньгам на учебу, так все тебе в ноги кланяться будут? — Я никогда не подразумевал подобного, — холодно ответил Тэхен, поднимая на альфу колкий взгляд. Хосок отложил ракетку в сторону, подбегая к Тэхену, но тренер тут же его оттолкнул, хватая Кима за ворот футболки, и зашипел гадюкой в лицо: — Мне плевать, сколько денег лежат у тебя на банковском счету, для меня это — бумажки, которыми ты можешь подтереть свою задницу. Если ты пришел сюда, изъявил желание играть в большой теннис, так держи, мать твою, планку. На кону стоит моя репутация, если ты проиграешь, я тебя, нахрен, в порошок сотру. Я ясно выражаюсь? — Предельно, — спокойно ответил Тэхен, и морщины разгладились на чужом лице. Альфа улыбнулся, отпуская тэхенову футболку, и расправил складки. — Тренер, вы ведь знаете, что против меня ему трудно играть, — возразил Хосок, собой Тэхена закрывая. Младший хмыкнул, омегу в сторону отодвигая. — Хосок-а, не лезь. Я буду усердно тренироваться, чтобы не подвести вас, — поклонился Тэхен. — Надеюсь, — альфа одарил Тэхена тяжелым взглядом и, хмыкнув, занял свое место на трибунах. Хосок проследил за ним взглядом, поджимая пухлые губы в тонкую полоску. — Урод. — Не говори так, — тепло улыбнулся Тэхен, подходя к своей спортивной сумке. Бутылка воды приятно охладила разгоряченную кожу. Омега жадно пил, пропуская несколько капель мимо рта — те побежали по подбородку, теряясь в вороте футболки. Несколько альф, наблюдающих за тренирующимися студентами, жадно облизнулись. — Буквально месяц до соревнований, я слишком халатно отнесся к тренировкам. Хосок скептично вскинул бровь, прислоняясь плечом к кирпичной стене. Тэхен копошился в своей сумке под насмешливый взгляд, который старательно пытался игнорировать. Солнце игралось лучами в персиковых волосах, целовало кожу нежную, облюбленную, глаза янтарные изнутри подсвечивало — Тэхен и не пытался отрицать, что Хосок ангелу подобен. Младший сел на колени перед сумкой, доставая махровое полотенце и пропитывая влажную кожу. — Не смотри так на меня, — проворчал Тэхен. — Мы оба знаем, что ты лжешь, Ким Тэхен, — ухмыльнулся Хосок, присаживаясь перед омегой на корточки, и прошептал, словно раскрывает самую страшную тайну: — Просто нашему тренеру уж больно нравится твоя аппетитная попка в этих коротеньких шортиках. Почему, ты думаешь, он заставляет тебя тренироваться до седьмого пота? Потому что он хочет тебя трахнуть. — Йа! — закричал Тэхен, ударяя полотенцем смеющегося друга. — Как ты смеешь говорить подобное! — В глубине души ты знаешь, что я прав, — хихикнул Хосок, склоняясь над Тэхеном. — Упорно тренируйся, солнышко, — прошептал он на ухо с длинной серебряной цепочкой, пробегая губами до уголка чужих губ. Хосок резко выпрямился, подхватив пальцами собственную сумку, и пошел в сторону учебных корпусов, на ходу повернувшись и помахав Тэхену ладонью. Младший улыбнулся, кивая, и провел пальцами от уха до губ — там, где только что были теплые хосоковы губы. Он поднялся с колен, покрепче сжимая в руках ракетку, и вновь вышел на корт, пока на другой стороне, словно тигр, бродил соперник. Тэхен должен стать лучшим не потому, что у него богатый отец, а потому, что он может всего достигнуть сам. И, после свистка, игра началась.✖
Когда Хосок закрыл книгу, за окном библиотеки уже давно горели фонари, разгоняя тьму. Омега потер уставшие глаза, в которые точно песка насыпали, и размял затекшую шею. Тетрадь пестрила конспектами исписанных чернил, и рука отнималась от усердного письма. В библиотеке, кроме него, уже никого не было. Он поднялся со стула, со скрипом отодвинувшегося по паркету, сложил тетради в сумку, а книги поставил на свои законные места. Выключатель щелкнул, свет погас, и Хосок вышел, прикрывая за собой дверь. Ночью холодает. Он укутался в свой вязаный шарф, выдыхая облачко пара, и зашуршал подошвой старых ботинок по мокрому асфальту. Ближе к вечеру дождь забарабанил о подоконники, разбиваясь неоновыми брызгами в свете кричащих вывесок. Ходить ночью — все равно что подписать смертный приговор, ходить ночью одному — быть одной ногой в могиле. За Хосоком следят, и он это чувствует спиной. Дисплей телефона показывает половину восьмого, а от контакта «папа» вот уже несколько лет нет входящих вызовов. От Хосока отказались, потому что он неправильный, дефектный, потому что он монстр. Щека уже забыла жгучую боль пощечины, а кровоточащая душа, что плачет навзрыд, ломается с треском, рвется на составляющие — нет. От него отказалась семья, от него отвернулись друзья, он остался один в огромном, стремительно паразитирующем мире. Он едва не довел своего папу до инфаркта, сообщив о намерении стать куинксом. Ведь он — омега, ему нельзя быть сильным, нельзя защищать людей, нельзя подвергать свою жизнь опасности, нельзя, нельзя, нельзя. Но Хосок не мог жить, зная, что его семью в любой момент может сожрать очередной монстр, которому захотелось поиграть. Слишком свежи в памяти были реки крови и ошметки человеческой плоти. Его ненавидят, презирают, стыдятся, собственный папа порвал все его детские фотографии и сжег, но… Хосок благодарит небеса за то, что он может его защищать хотя бы так, на расстоянии. Порой он долго стоит напротив некогда родного дома, смотрит на окна, в которых горит желтый свет, и уходит только когда он гаснет. Чем папа сейчас занят? Ужинает или смотрит телевизор? Плачет? А может, молится? Хосок не имеет права знать, ведь «абонент выключен или находится вне зоны действия сети…». Хосока резко дергают в сторону, прижимая спиной к стене многоэтажного дома. Сумка с тихим стуком шлепнулась в лужу, забрызгав ботинки и черную ткань штанов. Омега не кричит, смотря на светлую макушку переплетенных волос. Легкие запахом (не)любимым заполнились, задыхаться заставляя, пальцы татуированные по бокам поползли змеями, когтями сквозь пальто кожу песочную разодрать желая. Пальто с него сдирают, на землю грязную бросают и под бедра хватают, спиной продрогшей в холод вжимая. От тела чужого пожар и землетрясение — Хосока ведет так, что голова кружится, и, если бы его не держали, он бы точно упал на колени прямо в лужу. Его убийца рычит, языком раскаленным ключицы заостренные вылизывая, прокусывает до крови клыками острыми, и кровью, сука, упивается, смеется хрипло над стоном сверху и пальцами мнет до синяков бедра хрупкие. Хосок пальцы сбитые вплетает в волосы чужие, жесткие. В нотках сладких, ненавистных, наркотических чужие ловит — был с кем-то до него, ласкал так же грубо, агрессивно и с ума сводил профессионально. — И почему я тебя еще не сожрал, — ухмыляется альфа, зубы острые распахивая для укуса очередного. — Потому что любишь меня, — хрипит Хосок, и только ледяное лезвие у горла не позволяет Чимину свою суку в очередной раз пометить. Омега смотрит в глаза его червонно-вселенные, кроваво-багровые и тонет, сам себя топит в глубине, в бездне бесконечной, в космос ладони опускает и звезд кожей тонкой касается: все это — Чимин, ухмыляющийся, на жертву свою смотрящий. Его дар, проклятие, любовь и ненависть. Кожа чиминова под лезвием расходится, кровью омывает нож, а их дыхания воедино сплетаются.