nothing I can say

Она знает, что он был сломлен задолго до сегодняшнего дня. С самой первой минуты, когда Хлоя встретила Оливера Куина, она почувствовала, что его моральный компас слегка шатает, если не сорвало напрочь. Но хладнокровное убийство? Это что-то совсем новое.  — Оливер, — начинает она, но тут же замолкает. Когда дело касается крайних мер, Хлоя явно не тот человек, который может читать лекции о морали. Дело в том, что сама она совсем недавно совершила немыслимое, чтобы защитить Кларка, пусть и сделала это под влиянием чокнутого психа. Хлоя убила во имя любви. (Во всяком случае, она продолжает убеждать себя в этом). Оливер же всё идеально подстроил и рассчитал. Сделал это ради мести. Он разворачивается, чтобы уйти, и Хлоя ловит себя на мысли, что не представляет, каким образом Оливер собирается праздновать бесславную кончину Лекса Лютера. Напьётся до беспамятства и трахнет кого-нибудь? Вряд ли, учитывая, что всего пару дней назад он чудом пережил взрыв в собственном офисе и только что выписался из больницы. Поэтому она кладёт руку ему на плечо, но вместо плеча рука соскальзывает к запястью, и этого достаточно, чтобы привлечь внимание Оливера.  — Всё хорошо, — говорит ему Хлоя, так как знает, что если не сейчас, то уже совсем скоро Оливер захлебнётся в ненависти к себе. Пока что он одаривает её холодным взглядом, но кузина Хлои — Лоис Лэйн, и по части презрения даст фору даже Оливеру.  — Хорошо, — повторяет она и улыбается безобразно фальшивой улыбкой, что не в состоянии растопить даже снежинку. Оливер никак не реагирует, поэтому она пробует что-то ещё:  — Подожди.  — Хлоя… — он начинает выходить из себя, и мускулы его плеча заметно напрягаются под дорогой тканью элегантного пиджака. Он невольно напоминает Хлое Дэвиса: та же сгорбленная спина, неестественно тугие мышцы, скрытая агрессия — заезженными штампами Хлоя словно пишет бульварный роман. — Оливер, — парирует она, поднимая брови в попытке остудить накаляющуюся с каждой секундой атмосферу. Он не улыбается в ответ, и Хлоя спешит опустить взгляд. — Олли, — Хлоя надеется, что её голос дрожит меньше, чем представляется в её голове, — всё будет хорошо. Действительно звучит по-идиотски. Что может быть хорошего? Что вообще значит это пресловутое «хорошо»? (Первый поцелуй застает её врасплох и почти не имеет смысла. С парой треснутых ребер Оливеру далеко до реакций Зелёной Стрелы, но должно быть Хлоя виновата сама, раз подпустила его так близко. Он целует её мягко, нежно, что практически немыслимо для Оливера, который, должно быть, рассыпается на мелкие кусочки в эту самую минуту.) Хлоя не знает, что значит «хорошо». Может, мир, в котором ей не придётся вздрагивать от каждого шороха и всё время быть начеку в поисках Лекса; в котором проект 33.1 похоронен навечно и новая база не всплывет где-то в глуши через пару лет; в котором они с Джимми могли бы– (Второй поцелуй настойчивее, нетерпеливее и продолжается влажной дорожкой к её шее. От Оливера всё ещё разит больничной палатой, но это уже не важно, потому что его рука уверенно поглаживает её по пояснице, прижимая ближе.) …в котором они с Джимми могли бы– (Третий поцелуй, к сожалению, целиком и полностью только на её совести. На вкус он как полынь.) …они с Джимми могли– (Вот чёрт.)  — Все мы сами постепенно гробим свою жизнь, профессор, — шепчет он ей на ухо, задевая кончиком носа мочку уха. — И всё будет хорошо. Теперь будет. На какое-то мгновение Оливер прижимает её своим телом к столу позади неё, и Хлоя инстинктивно поднимает согнутую в колене ногу и касается его бедра. Прежде чем её мозг успевает проанализировать сложившуюся ситуацию, Оливер отстраняется и секунду спустя быстро уходит, не оборачиваясь. Хлое требуется несколько минут, чтобы прийти в себя. Она достает из сумочки телефон, потому что не затыкающийся ни на минуту виноватый голос в её голове без устали твердит, что ей просто необходимо позвонить в больницу и узнать, как себя чувствует её муж. (На столе рядом с сумочкой Хлоя замечает игрушечную обезьянку со шприцом в сердце.)