Новый фокус.

      Кэмпбелл был отстоем. Это было известно всем и каждому, разве что кроме Дэвида. Нил, как и все, ненавидел это место всей душой. За то, что ему, будущему светилу науки, досталось проводить лето за летом в этой дыре. Мало того, ещё и в обществе таких далёких от физики, математики и химии беспросветных тупиц, что плакать хотелось. Не так сильно раздражал Макс, но он всегда был занят поисками очередного способа унижения для Дэвида, в последнее время они вообще почти не разговаривали.       Но всё это меркло перед жуткой ненавистью Нила к двум, якобы, «магам». Неррис в принципе была ещё ничего, вполне терпимой, потому что почти всегда играла одна, никого особо не задевая. А вот Харрисон.       О, такого уёбка мир ещё не видел! Лезет везде, всегда всё делает на публику, а потом, провернув парочку нехитрых трюков, каждый раз спрашивает: «Ну что, Нил? Это твоя наука объяснить может? » Нил никогда не отступал, хоть и знал, что этот обмудок найдёт как его выбесить сильнее своими шуточками, всегда пытался всем доказать, что это была не магия, что с помощью стандартных вычислений и физики можно провернуть всё то же самое. Кто бы его слушал. Всем больше нравился весёлый и забавный мальчик-фокусник, чем раздражительный и занудный мальчик-учёный.        Нил этого не понимал. Ну, вот как можно после его логичных и доступных пояснений поддерживать Харрисона? Не понимал и не принимал. С каждой сменой, с каждым днём его ненависть только росла. Дошло до того, что нахождение с ним на одной планете уже дико раздражало.       Ещё больше он не принимал причин для такой ненависти к, в общем-то, безобидному пареньку. Ну да, тот подкалывал его насчёт науки, но как будто он был единственным, кто это делал. Не дрался, никаких жестоких шуток, даже слегка выходящих за рамки. А уж признаться в том, что Харрисона хотелось видеть в роли своего парня, он мог разве что себе, поэтому те, другие, ненормальные, абсолютно иррациональные чувства он запихнул вглубь, с помощью ненависти их было легче контролировать.       Нил понимал как неправильно его влечение, именно поэтому пытался вытравить его из себя, заменяя жгучей ненавистью, по крайней мере, пытался. Он думал, что контролирует ситуацию, хотя где-то в глубине знал, что стоит на краю бездонной пропасти, что до бездны только шаг, что окажись он с Харрисоном наедине и точно натворит глупостей, скорее всего непоправимых.       Именно поэтому он закрывался на чердаке и сидел там, отдавая большую часть времени дневнику. Только бумаге он мог доверить то, что не мог доверить даже самому себе.       Сидя на чердаке, обхватив колени руками, он позволял себе любить Харрисона, совсем чуть-чуть, ничего особенного. Просто отпустить частичку себя на волю, совсем чуть-чуть. Совсем на чуть-чуть. Просто чтобы буря эмоций стихла хотя бы на пару часов. Нил замечал, что с каждым днём эти часы свободы сокращались, но казалось, проживи он день без чердака, освобождения чувств и всё. Был Нил и бам! Нет его. Это раздражало. Хотя сейчас проще было бы составить список, что Нила не раздражало. Таких вещей осталось немного: осознание, что это последняя смена, а значит — скорое освобождение от Харрисона. Блять, тот скорее всего даже и не догадывался какую власть имел над сердцем и разумом учёного.       Внезапно захотелось заплакать. И поцеловать фокусника. Нет, этим чувствам Нил не поддастся, но на душе паршиво. Второй вариант казался таким… идеальным?       Он бы делал это аккуратно, не спеша, чтобы Харрисон ничего кроме нарастающего желания не чувствовал. Сначала мягко, одними губами, постепенно проникая в рот и сплетая их языки.       Нил понимает, что у него встал от одних только мыслей. Чёрт, всё неправильно, неправильно, неправильно. Парень это понимает, но мысли о том, как бы он оставлял засосы на шее Харрисона перекрывают это.       Да, здесь он позволит себе быть жёстче, кусая и кусая вновь, спускаясь к ключицам. Тут он бы снова стал нежен, аккуратно целуя каждый миллиметр.       Парень больше не может сдерживаться, запускает руку в штаны, другой приспуская их, берёт член, надавливая большим пальцем на головку и прогибаясь в спине.       Ему уже всё равно правильно это или нет. Сейчас нужно только одно — кончить.       Теперь фокусник под ним морщится, принимая в себя два пальца. Да, именно так. Они не будут слишком часто заниматься сексом, чтобы Нил мог из раза в раз наблюдать это выражение лица. Такой милый. Но учёный не будет жесток, ни в коем случае. Наоборот, будет нежен до предела, чтобы через каких-нибудь минут пять Харрисон насаживался на пальцы сам и тихо стонал, прося большего. Даже сейчас он будет добр к нему и не станет заставлять его долго ждать, медленно введёт в него член и замрёт, давая привыкнуть снова. Именно сейчас Харрисон должен будет начать задыхаться, мять простыни, закрывая лицо рукой, чтобы Нил потом мог убрать её и поцеловать его.        И только после едва слышного «давай» он начнёт двигаться. Медленно, постепенно наращивая темп, но не срываясь. Он не позволит себе, сдержится. Разве что Харрисон попросит сам, но он не будет. Да блять, это его фантазия, так что хоть раз этому придурку можно побыть и идеальным во всех отношениях.       Толчок за толчком он будет выбивать всё более жаркие стоны из груди фокусника. Тот будет паинькой и позволит Нилу зажать его член у основания, чтобы кончить вместе, будет скулить и изгибаться, но терпеть. Через пару минут кончит Нил и отпустит Харрисона.       Парень кончает в руку, закрыв другой рот. Теперь надо прибрать, привести себя в порядок, вернуться в состояние «ненавижу всё и всех» После случившегося, после всего, что он нафантазировал, пересекаться с Харрисоном будет неловко. Никуда, конечно, от него не деться, его выступление — обязательная часть дня, Дэвид заставит прийти, а потом уйдёт искать Макса.       Проносится мысль: «Может зажать Харрисона в каком-нибудь углу и выяснить всё раз и навсегда?», но Нил сразу отгоняет её. Ни за что он с ним так не поступит. Тот его возненавидит со стопроцентной вероятностью, а этого хотелось меньше всего. В конце концов: прикидывайся или нет, от себя, от любви не убежишь. Пусть лучше так, учёный пострадает один, незачем впутывать других, тем более своего очаровательного парнишку.       Нил спускается и даже не успевает закрыть дверь, как к нему с радостными воплями подлетает виновник всего происходящего. — О, вот ты где! Пойдём быстрее, я такое покажу, в жизни не объяснишь своей наукой! Только это очень сильная магия, никто видеть не должен, — Харрисон тянул его за руку в сторону леса. — Пусти, чёртов ты уёбок, — он вырывает руку, мысленно жалея об этом. — Наука объясняет всё. — Да-да, — теперь фокусник толкал Нила в спину, вынуждая идти быстрее.       Уведя парня подальше от чужих глаз, Харрисон останавливается. — Ну и что у тебя там за фокус? — Нил делает вид, что его это вообще не колышет и прислоняется спиной к какому-то дереву. — Дамы и господа, позвольте Вам продемонстрировать самую настоящую магию! — Харрисон произносит обычную первую фразу любого шоу, снимает шляпу и… Нил не успевает понять, когда тот успевает подлететь и поцеловать его. Легко, почти невесомо, одними губами. Это длится от силы пару секунд, но учёный замирает от шока. Это кажется таким нереальным, он боится, что это обычный сон. — Я-я, — запинается от волнения Харрисон. — Я просто не придумал лучшего способа подкатить. Прости, пожалуйста. Я вроде тебе не нравлюсь, но, честно говоря, сил терпеть уже нет, — он поднимает голову и улыбается, как-то рвано, нервно, на глаза наворачиваются непрошеные слёзы, а потом тихо произносит: — Это твоя наука сможет объяснить? — Харрисон ждёт удара. Или ругань на весь лес. Но Нил молчит и так же ошарашенно смотрит на него. — К-конечно может, — голос не слушается, когда через пару минут тот всё же отмирает. — Эта штука называется «чувства» и знаешь что? Я сам в этом дерьме по уши.       Не дожидаясь ответа, Нил притягивает Харрисона за плечи к себе и целует. Фокусник засыпает на груди учёного, счастливый на все сто, думая, что неплохо бы предложить тому наконец-то узаконить отношения и вместе жить до глубокой старости, а потом умереть в один день. Тут же проносится мысль, что это всё «гейство какое-то».