Киборг и тыквы

Свечи догорали, слабо мерцая, не виртуальная дорогая фигня, а полная имитация настоящих. Молодой авшур стянул страшную маску и плюхнулся на стул рядом с братом. — Таки меня поимел шок… да так поимел, что я едва не помер посреди полного здоровья. — Мойша поискал когтистыми пальцами в безграничном кармане и добыл платок, которым интеллигентно промокнул лоб, а потом без лишних церемоний утер всю морду. — Ой, братец, не морочь мне то место, где спина заканчивает свое благородное название, — Изя, младший и более темный по расцветке, повел ушами, — или ты так не хочешь меня расстраивать, что у тебя все хорошо, и решил меня довести до кредита? Таки бери да рассказывай, а не делай мине беременную голову. — Да чтобы ты понимал, как ты мине уговариваешь, я и так соглашусь. Ведь я таки сегодня по этой сраной традиции чуть не обосрался. Причем дважды! — Владелец лавки «всякая всячина задорого» тревожно вздохнул. — Мойша, брат, я тебя таки уважаю, хотя и давно забыл за что. Но дважды? — бурно заинтересовался Изя. — И при том, что на тебе надеты новые прошлогодние брюки?! — Ой, Изя, не расчесывай мне нервы, я сегодня едва не догнал свой инфаркт, так страшно было… — Вай, Мойша, та не надо мне делать нервы, их и так есть кому портить, я ж тебя хорошо знаю, а ты думай о себе что хочешь… — Изя вдруг даже побледнел и прижал мохнатую лапу к животу. — Ты таки хочешь сказать, что нам повысили аренду? — Вай, нет. От такой новости я бы сразу приключился, да и рука этого собственника мне уже поперек горла. Но аренду не подняли, меня просто перепугали до честности. Значится слушай, что я имею тебе рассказать… сижу я за прилавком, — молодой авшур говорил эмоционально и так энергично описывал трагедию и пережитый ужас, что, размахивая лапами, даже заехал брату в нос. Изя недовольно оскалился, но смолчал — история оказалась захватывающей: — торгую тыквами, будь они прибыльны по такой цене… День проходил обычно. Грузовая платформа доставила заказанные накануне тыквы («эй-вай, вы таки смерти моей хотите? шоб у вас так стояло, как тверда эта корочка! и чего сразу в морду? а шо я такого сказал? шо вы привезли, то и я вам и пожелал!»), и он даже умудрился через четыре часа жарких торгов сбить оговоренную цену и купить нормальные сельские овощи как неликвид («неужто вы-таки хотите, чтобы мои детки плакали от голоду, что их отец оказался таким человеконенавистным и, полюбив вас, стал готов снять с вас последнее? что с себя? с себя я уже все снял, еще покуда мы за три процента спорили!»). И, когда измочаленный старший ответственный менеджер по доставке, вспотевший так, что даже эко-рубашка не справлялась с нагрузкой, выполз на четвереньках из гостеприимной лавки, начал удачно распродаваться («уважаемый, шож вы так плохо живете, что сумка в одной тока руке, возьмите во вторую тыквы и живите хорошо!», «мадам, не мните эту тыкву, она таки больше не вырастет… так будете покупать, или мине забыть про вас навсегда?», «эх, уважаемый, да зацените глазом знатока, какая тут тазобедренная композиций из этой тыквы… шо? вам таки надо нежнее? вот эти две возьмите, красавицы в самом соку, да не надо их есть, их по празднику иметь достаточно»!»)… И все бы хорошо, если бы не пристальный взгляд в спину. Острый и ледяной, будто просверливающий насквозь затылок. («Таки он мне до мозга пробирает, ой, было бы до чего…»). Мойша аж вздрогнул, как припомнил накативший ужас — да он даже радуясь смерти тещи будет плакать от горя, вспоминая этот взгляд. Оценивающий. Будто акула облизывается на сервированного на доске серфингиста, нарезая вокруг добычи круги. Или стая волков окружает, постепенно смыкая кольцо, оленя, и пугая жертву ворчанием голодных и объемных желудков. Или кредитор подкрадывается и готовится схватить несчастного должника, что скорее распрощается с жизнью, чем с ликвидацией задолженности… Мойша нервно оглядывался и взволнованно принюхивался, а уши вообще работали как эхолокаторы, охотясь на каждый звук. Но лишь в одном авшур не сомневался: смешной и глупый человеческий праздник имел под собой основание! Настоящее древнее зло пробудилось! И почему-то сделало это в его лавке — ему это, конечно, лестно, но куда как больше он был бы рад, выбери это зло другое место. Да вот хоть лавку его заклятого друга Абраши, а то у того шлемазла прибыль, как в утренней готовности стоит над бюджетом. — Я готов послушать за вашу просьбу, — робко попробовал договориться Мойша, но зло переговоров с будущей закуской, очевидно, не вело. И к молодому талантливому авшуру, в меру упитанному и достойному по всем перспективам, испытывало исключительно гастрономические гешефты. — Ой, говорила мине тетя Соня: «не надо тибе столько кушать, деточка, экономь родительнице денежки» — так нет и чего ж мине было мудрую женщину не послушать, которая пятерых мужей поимела, и это только официально! Одна из тыкв, словно сама по себе, скатилась по горке, по желто-оранжевой крутобокой горке, и ладно бы просто без всякой на такой демарш причины, так еще и с таким мерзким чавкающим звуком… Мойша аж подпрыгнул, забыв про то, что далек от спорта, как космический пират от зарплаты копа, и про то, что не мешало бы похудеть слегка или даже не слегка, а капитально. Полоснул когтями воздух, принюхался, наморщил нос. Кроме того, что сам испугался, вроде и ничего… точнее: ничего и мерзкие рыжие плоды… а, вот и новые покупатели! Авшур отвлекся от тоскливых мыслей — чего тут думать, тут продавать надо! Тыквы разлетались хорошо, он даже почти забыл о своих страхах. Почти… потому что пронизывающий и пробирающий до самых ценных органов взгляд в спину никуда не делся. Кто-то явно прицеливался к его уязвимым и самым дорогим местам. И, о ужас! несколько раз остановился на гордости любого авшура — ушах! Мойша окончательно расстроился и решил, что будет драться, возможно, до конца и, желательно, до конца врага. Ибо он не покинет лавку, даже если тут угнездилось самое голодное, самое злобное Зло, которого не сыскать даже дяде Бене во всем космосе, а достать дядя Беня может кого угодно из откуда угодно. — Ви таки не усердствуйте, я есть личность творческая с тонким душевным организмом. — Предпринял еще одну попытку вызвать зло на контакт авшур, но потом передумал и припугнул: — Так от души звездану со страху, что вам за лишний глоток воздуха удавиться приспичит, когда нули по счету с медстраховки считать станете. И вот давайте с того, сделаем друг другу хорошо, как цивилизованные люди… — Авшур расплылся в приветливо оскаленной улыбке. Даже если и потом съедят, то и из того места можно найти плохой, но выход, а вот упущенная прибыль — это, ай-вэй, полный тухес и никакого уже выбора! Да и где вы видали авшура, который бы прошляпил потенциальных покупателей? Настоящий сын своего народа даже на электрическом стуле попробует продать врагам хоть кило электроэнергии. — Ви таки покупать или поглазеть? Ой, вот поглядите на этого патриота за мой счет, он таки не хочет тыквы. Можно подумать, эта тыква вас хочет. Да, не хочет. А хочет вон та. Вы шо, с мозгами поссорились? Шож такую маленькую-то выбрали? Щаз я сделаю вам такую, что вам будет ужас как весело. Вай, вы имеете-таки деньги, чтобы так себя вести, ну так имейте и тыкву! За полтора часа Мойша распродал почти весь тыквозапас и удовлетворенно отметил, что теперь уже в лавке можно ходить, не спотыкаясь. И тут же опечалился — зло, если погонится за ним, тоже не споткнется, не упадет и себе ничего не сломает. Тяжелый взгляд снова начал буравить спину. Авшур разозлился, взъерошился и развернулся, злобно уставившись в ответ, стараясь не замечать, как шерсть встает дыбом по всему телу. Это ж от ярости, а не потому, что какой-то поц нацелился им подзакусить, чтоб у него несварение всех кишок случилось. Мойша обиженно всхлипнул носом и попробовал отвлечься на приятное — подсчитать сегодняшний барыш, но печальное видение древнего Зла в накидке из собственной гладконачесанной шкурки упорно терзало воображение. Под вечер от трех тонн тыкв осталось не больше десятка, а проклятое Зло куда-то незаметно переместилось. Мойша продолжал умасливать какую-то многодетную даму, расписывая прелести оптовой покупки, а сам украдкой оглядывался: — Ой, шо ви мне рассказываете! Ви таки знаете больше о детях? Да вы там учились их иметь, где я преподавал. Мадам, вы таки мешаете мне впечатляться! Это ж надо-таки уметь представить, шоб на пятерых прелестных детишечек одну тыкву. Как хорошо, что моя тетя Соня не дожила до этого момента. А то она бы сказала: Мойша, это не цимес! И ви точно пожалеете! Да не меня! И не тетю Соню! Ви таки себя пожалеете, когда ваши деточки, дай им ваша кредитная карта добра да процветания, стануть драться за кусочек тыквы. Послушай мудрого Мойшу, да еще и сами потом спасибо скажете. Купите каждому дитенку по тыкве, шоб они не дрались одной тыквою по своим головам, а каждый сидел и лично долбил этот прекрасный плод и зажигал в нем свет! Вот эти берите, я таки по доброте душевной сделаю вам хорошо, хотите вы того или нет. Выпроводив нагруженную пятью тыквами покупательницу, Мойша поискал в лавке чего-то такого, чтобы поувесистее и поломать не жалко. Не нашел. Даже металлопластиковая бита стоила восемь галактов. И пошел добывать зло вручную. За оставшимися тыквами, Мойша в первую очередь проверил, зла не было. Зато вымораживающий до печенок взгляд сверлил из-за стеллажа с товаром. — Вот-таки героям из голофильмов платят за то, шо они как обделенные умом и сообразительностью идут в темный подвал с ломом наперевес и вооружившись фонариком и устраивают кровавое зрелище из собственной гибели. А бедные зрители рыдают от умиления, глядя в свои вирт-экраны на героев, которым ихний ломик и фонарик засунули в те места, о которых и молчать неприлично. Да еще и по самые уши. Эй, шлемазл, может, слава богу, ты сам уйдешь? А то не дай бог останешься, но это МОИ уши! Не отдам! И не надейся! И карточка моя! И лавка! И вообще нету на тебя тети Сони! Мойша долго и старательно вслушивался в угрожающую тишину магазинчика, и чем больше вслушивался, тем угрожающей она ему казалась. — Вот и не говори потом, что я нечестный авшур и не предупреждал, — вдруг разозлился Мойша. И плюнув на те монеты, что мог бы еще заполучить с последних тыкв, закрыл лавку и принялся за дело. — Как говорила тетя Соня, плати той же монетой, только меньшего номинала. А она была мудрая женщина, таки имела с каждым мужем поровну двух любовников. А как была помоложе да посвежее, то и трех. Мойша вытащил из-за прилавка большой нож и, решив сделать Великому Злу так страшно, как ему и самому еще не было, принялся за праздничное оформление лавки. Довольно мурлыкая, авшур расставил свои поделки. Рожи на тыквах вышли страшные («да шоб мне самому так не икалось, как они выглядели!»). А с полыхающими свечками да в страшной темноте лавки, почти в полном интиме со Злом… Мойша между делом даже умудрился продать одну оформленную тыкву — уж слишком настроенный попался клиент, так и ломился в запертую лавку. — Вай, молодой человек, у вас таки авшуров в роду не было? Ай-вэй, а ведете себя прямо наследственно. Да не буду я таки давиться этой копейкой, да сами поимейте эту скидку. Мойша почти не торговался, но сильно запыхался. И внезапно осознал, насколько глубоко он не любит этот праздник, тыквы, древнее Зло, а еще тех дебилоидов, что, тыча ему в нос какой-то значок, напрашивались обыскать его лавку. Причем с таким энтузиазмом, что даже лекция Мойши об их родне и происхождении, правда на авшурском, впечатления не произвела. Церемонно, с каменными лицами мудрилы в форме выслушали и прощальное пожелание: «Киш мири ин тухес унд зай гезунд!» — и ушли, бормоча «что за несогласие ему будет еще хуже». — Так я-таки могу и согласиться, шо сами не обрадуетесь, — бросил вслед выходящим из лавки копам Мойша. И разочарованно вздохнул: столько времени по его лавке шарились и ничего, несмотря на все уговоры, не купили. Авшур со всех сторон оценил свою работу: тыквы вышли на славу. С ровными оскалами острых зубов и ужасными провалами глазниц. Да и свечки горели отменно: давая ровно столько света, чтобы хватило сил и пугаться при взгляде на тыкву, и не хватило, чтобы помереть от испуга, если оглядеться по сторонам. А ведь Зло-то не дремлет, зато как шуршит… Мойша медленно, обмирая от ужаса, обернулся на звук, и сдавленный крик заглушили собственные лапы. Авшур зажал себе пасть. Из полутьмы, кое-как рассекаемой мерцающим светом тыквенных глаз, на него пристально пялились два красных уголька… — Ай-вэй, братец разлюбезный, — Мойша подлил брату вина и поднял свой стакан. — Этот поц оказался как есть боевой киборг! Я как подумаю, так лучше бы и не думал. Этот поц чуть меня не сорвал… едва живой остался. А представляешь, если бы он мне торговлю сорвал? — Изя послушно представил и содрогнулся: киборга было жаль. — Ой, Мойша, ты так не делай мне такие глаза, словно из тебя заначку вытрясают. Ну страдания были тебе ниспосланы, так скажи, о вэй зим мир, благодарствую, что взял деньгами! — воскликнул Изя. — Так не взял, — скромно усмехнулся Мойша. — Как не взял? — охренел от такого поворота Изя. — Так и не взял, кибер этот мне достался. — Та-ак, ты говорил, что обосрался дважды, — на чистой интерлингве педантично напомнил брат: — Ну, с первым понятно, когда кибера нашел. А второй раз? — Ой, ты бы слышал, какую цену мне назначили за его документы!