На мёртвой точке

      Человека преследует много бед — они скрываются буквально на каждом шагу. К некоторым они благосклонны и не нападают, мирно посапывая в спячке, а некоторых могут преследовать на каждом шагу, скалить зубы и частенько кусать бедняг куда попало. И подстерегают беды не только снаружи; миф, что они любят копиться извне. Больше всего они любят селиться внутри, подтачивая несущие стены человеческого бытия. Можно бороться с ними сколь угодно долго с попеременным успехом, но полностью заглушить их змеиный шёпот никак нельзя. Почему ты всё ещё трепыхаешься, жалкий человек? Ради чего?       Брагинский по праву мог считать, что его жизнь состоялась. В своё время удачно переехал и освоился в штатах, с отличием окончил университет средней степени престижности, получил диплом, пробился в приличную компанию программистом и через каких-то несколько лет заслужил место руководителя отдела, даже погасил с процентами кредит за обучение. Вечерами в большом просторном доме всегда встречала жена, и тихий покой комнат не нарушил ни один скандал.       Но всё чаще Брагинскому казалось, что дом слишком велик для двоих, что комнатам не хватает детского смеха, а его образцовая милая жена, которую ни в чём нельзя было упрекнуть, говорила как будто готовыми, заученными правильными фразами по шаблону слащавых, утопичных мыльных опер. Брагинский когда-то знал её мечтательной, парящей над землёй душой и телом, полной жизни, мыслей и стремлений. Сейчас же она словно отгородилась своей безупречностью и больше не парила. А может, просто не делала этого рядом с мужем. Чаще вместо них самих говорил телевизор, перебивая вопросы о детях, будущем и том, что успело измениться за каких-то несколько лет.       Мужчина уже битых два часа гипнотизировал огрызок недописанного документа в тщетных попытках его продолжить. Крайние сроки скрывались где-то за горизонтом и мысли, ни чем не подгоняемые, ползли неохотно.       — Это бесполезно. — Сдавшись на время, откинуться в кресле, покрутиться, порывистым шагом сойти и встать у окна.       Не так давно всё было иначе. Гораздо сложнее, труднее: почти каждый день был похож на подвиг. Как минимум, равноценный победе над драконом и, как максимум, равный гениальному прорыву для всего человечества. Студенчество, бесконечная учёба, руководство творческого актива, волонтёрство, тем более первое время работы в компании, испытания, проверки на прочность, выживание и приспособление в коллективе — всё это приводило в движение ум и душу, не давало потухнуть, разжигая невероятным трением и разгоняя напряжение до предела. Раньше оно казалось врагом, от которого не терпелось избавиться, но сейчас Иван Брагинский в полной мере осознал: без него просто-напросто не-ин-те-рес-но. В любом случае, чего-то равноценного, замещающего эту живительную борьбу с препятствиями, Иван пока не нашёл, хотя искренне и долго искал. Вдруг распахнулась дверь. Мужчина спиной почувствовал, как клацнул замочный механизм и свистящий размах поднимающегося с пола вверх свежего воздуха потрепал затылок.       Дверь захлопнулась.       Интересно знать, кого же сюда шальным ветром занесло?       — Ничего, что я без стука? — незваный гость нисколько не раскаивался. Малейшее его движение выдавало в нём хищника, свято уверенного в успехе скорой охоты. Он был очень даже хорош собой, однако самодовольство ему не шло.       — Раньше ты был милее, — отметил Брагинский, не выдав удивления.       — Ты раньше клялся, что никогда в жизни не станешь офисным планктоном, и кто ты теперь? — парировал незваный, но знакомый гость. — Много воды утекло, мы стали другими… Но я пришёл к тебе по делу.       Гость выглядел странно, по-деловому и одновременно свободно. Рукава пиджака тёплого коричневого оттенка залихватски закатаны до локтей, ворот рубашки с угловатым орнаментом не обременён галстуком, в одной руке под мышкой пижонская шляпа, другая рука веско ставит на рабочий стол кожаный потёртый дипломат.       — Чем обязан, мистер Джонс? — вскинутая бровь.       — Ты лучше присядь. Да, вот так, — оставаясь на ногах. — Знаете ли, мистер Брагинский, я теперь работаю детективом, представляете?       — Поздравляю, — лёгкая улыбка.       — Два года в этом деле, — гордо приподнятый нос, — и ни одного провала. Но я никогда не думал, что мне однажды закажут слежку за тобой.       — Злые конкуренты? — с воодушевлением.       — Нет, всего лишь твоя жена.       — А-а, — разочарование почти настоящее.       — И я был бы не я, если бы не нашёл кое-что интересное, — движением фокусника достаёт из внутреннего кармана карточки фотографий, раскрывает их веером и демонстративно помахивает в воздухе, дразня.       Иван невольно кривится. Не самые приятные воспоминания хранят эти фото, кадры нелепой истории. Тогда ему просто хотелось оттянуть возвращение домой и он заглянул в один проверенный временем бар, где ненавязчиво играла старинная музыка Америки — блюз и джаз, а стены отливали в полумраке красным. Ну и выпивку там наливали отменную. Обычно Брагинский приходил туда не столько выпить, сколько послушать разговоры — неглубоко, но узнать цену чужих судеб. А тогда одна несчастная женская судьба вдруг села рядом, и слово за слово, бокал за бокалом, стопка за стопкой, Иван уверился, что они понимают друг друга как никто. Встретились два одиночества с законными супругами за душой. Наутро пожалели и разошлись, стараясь больше не вспоминать друг о друге и списывая спонтанный поступок на хмельное помешательство. Но суду будет плевать, ошибка это или нет, хорошо тебе было или ты успел сто раз раскаяться, он обвинит, потому что это сама суть суда. Не важно, что на самом деле суд должен доказывать истину, кого это волнует?       — И чего ты хочешь добиться от меня, раз до сих пор не отдал компромат моей жене?       — Приятно иметь дело с разумным человеком, — фраза-прикрытие, прикушенная губа выдаёт волнение. — Ты ведь уже понял, что эти фото могут разрушить и твой брак, и твою карьеру? Но избежать такой неприятности будет очень просто, потому что всё, чего я хочу, это только… тебя. Целиком и полностью.       Пауза.       — …Не вижу ничего смешного.       Беззвучный смех по восходящей перетекает в мягкий бархатистый. Ивану вдруг стало так легко, что облегчение щекотало лёгкие. Как будто бог подслушал последние мысли и послал взбалмошного мальчишку из прошлой, лучшей жизни, чтобы разрушить всё лишнее.       — Извини, просто я как раз думал, что мой брак уже ничто не спасёт. Он держится только на обязательствах, это неправильно. Я вижу, Алиса тоже это понимает, пора поставить точку. Нам обоим уже слишком плевать друг на друга, чтобы доводить всё до скандала, — в голосе и разочарование, и тоска, и смирение.       Альфред почувствовал себя забытым.       — Думаешь, выберешься сухим из воды? Ошибаешься, брачный контракт у вас составлен, и все твои грешки тебе очень дорого обойдутся, если ты…       — Может довольно этого цирка? — усталый вздох. — Мы давно друг друга знаем, мы пили на брудершафт, мы удирали от копов, представляли проект, не говоря уже о перфомансах, мы были вместе с тех пор, как познакомились. Ты твердил постоянно что-то о работе на телевидении, своём шоу, что прославишься и объездишь весь мир… Как-то мелко с твоей стороны просто развести на штраф одну офисную крысу, не находишь?       Действительно, когда-то Ал, поступив на первый курс журналистики, столкнулся с русским Иваном с IT-технологий третьего курса, тогда они оба участвовали в одном мелком конкурсе и с тех пор никак не могли друг от друга отлипнуть. Именно про таких обычно говорят: друзья не разлей вода, если бы они не собачились постоянно. Удивительно, как они так долго уживались друг с другом, знали всё, не зная ничего. Например, Джонс всегда угадывал тот предел, перейдя который, Брагинский начнёт убивать, а Ив подтрунивал на правах старшего над Алом, не задевая его чувствительное эго (сейчас он специально сгустил краски). Ни тот, ни другой не знали ничего конкретного из прошлого друг друга, но это не мешало им осознавать самое главное и действительное.       — Пошёл ты! Я не отказывался от своих слов, — и всё же, Альфред оскорбился. — Вот увидишь, я очень скоро прославлюсь своими гениальными разоблачениями и первым в моём списке побед станешь ты!       Скрывалась за этим всплеском обида куда глубже, чем просто уязвлённое тщеславие. Скорее, там, внутри, но уже очень близко к поверхности, рушилась надежда.       — Лестно. Но у тебя не возникало мысли честно признаться в том, что ты влюбился? Я же не говорил, что отказываюсь от сделки.       Альфред замер. Иван смотрел ему в глаза смущённо, но искренне, и Джонс ненавидел его. Как ни старайся, а превзойти этого человека, что смотрит снизу вверх и всё равно выше, так и не удаётся. Но именно это и тянет, причём тянет вверх. Иначе детектив бы здесь и не стоял.       — Значит, ты согласен?       — Да, согласен, кхм, — толи покашливание, толи нечаянный смешок. — Давай попробуем начать сначала? Ты предложишь мне безумную идею, я раскритикую её и скажу, что она бредовая, и всё равно поверю в неё, как в мечту. У тебя красиво получается жить безумным мечтателем, — сколько наивной надежды в словах…       «Давай обманемся, что сможем что-то изменить», — за скобками.