Aeterno te amabo

      Высокий крепко сложенный мужчина, негромко чертыхаясь себе под нос, спускался в подземелья замка, в котором вот уже четвертый год находилась Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс. И ворчал он совсем не потому, что лестница практически не освещалась, Салазар Слизерин привык к потемкам, он находил в темноте особенную притягательность. Все дело было в этом благородном выскочке, возомнившем себя их лидером, — в Годрике Гриффиндоре.       Вот уже около трех месяцев декан змеиного факультета тщетно пытался доказать людям, которых слепо считал своими друзьями, что в Хогвартсе должны учиться лишь отпрыски из благородных чистокровных семей, чьи родословные не были осквернены грязнокровками. И вот сегодня Годрик, человек, которого Салазар знал с юношеских лет, с которым бок о бок прошел этот долгий и тернистый путь, заявил, что Слизерин может убираться прочь, если не желает видеть в стенах Школы детей магглов.       И ведь самое обидное было не то, что Гриффиндор произнес эти слова, Слизерин знал, что старый друг сказал это в запале эмоций, совершенно не рассчитывая на то, что Салазар сделает так, как и предложил он. Не то, что толстушка Хельга, которая вот уже несколько лет посматривала на Годрика своими большими влюбленными глазами, в очередной раз приняла сторону Гриффиндора. Обидно было то, что Ровена на этот раз поддержала основателя львиного факультета. Впервые Равенкло, во многих конфликтах выступавшая на стороне Салазара, вдруг приняла сторону другого. Вернее она ничего не произнесла, а лишь опустила голову, молчаливо соглашаясь со словами Годрика.       Продолжая что-то еле слышно бубнить себе под нос, Слизерин, дойдя до нужного коридора, взмахнув палочкой, отпер высокую дубовую дверь, за которой находилась его комната. Согласно его плану, на сборы не уйдет и больше получаса. А уж выйти из замка и вовсе не составит труда. Сегодня в Хогвартсе отмечается Рождество, праздник, который так не любил он, и который так любила она. Все ученики соберутся в Большом Зале, а люди, которых он уже мысленно с трудом мог назвать своими друзьями, будут веселиться наравне с подопечными. Никто не заметит его отсутствия, предположив, что Слизерин после очередного конфликта удалится в свои подземелья и до утра будет занят опустошением запасов огневиски.       «Ну и пускай» — подумал Салазар, мысленно фыркнув. — «Уже сегодня меня здесь не будет. С моим уходом Хогвартс потонет во мраке».       Захватив книги по Темной магии, которой увлекся с недавних пор, Слизерин двинулся к выходу, не удосужившись запереть за собой дверь. Он уже почти дошел до лестницы, которая вела наверх, как вдруг резко замер, заметив вдалеке темную фигуру, уверенно направляющуюся в его сторону. Ну, конечно же, это была она! Салазар не сомневался в этом. — Зачем ты явилась сюда? — тихо спросил он, когда фигура, которая, как и предполагал он, оказалась Ровеной, приблизилась к нему. — Уходишь? — поинтересовалась она, внимательно посмотрев на него.       Салазар также окинул молодую женщину изучающим взглядом своих серых глаз. А ведь Ровена по праву слыла первой красавицей. Немало молодых мужчин становились пленниками ее карих глаз, которые зачастую были на удивление холодны. И только для Слизерина они светились теплотой, как и сейчас, например. Длинные черные волнистые волосы цвета вороного крыла, по обычаю, были уложены в высокую прическу, из которой выбилась пара прядей. Лицо Равенкло было бледным с правильными чертами.       Любое движение Ровены словно кричало о ее благородном происхождении. Эта женщина была лишена той нелепой неуклюжести, присущей Хельге. Салазар всегда ценил в людях такие качества, как чистокровность, амбициозность, целеустремленность, и Ровена, как казалось Слизерину, обладала ими наравне с прославленной мудростью и умом основательницы орлиного факультета. — А тебя это разве волнует? — грубее, чем положено, произнес мужчина, обойдя ее. — Гриффиндор мне ясно дал понять, что отныне я не являюсь частью его семьи. — Ты ошибаешься, — Ровена старалась не отставать от Салазара, хотя и в длинном платье с пышной юбкой это было весьма затруднительно. Равенкло в одежде всегда отдавала предпочтение голубым оттенкам, цвету ее факультета, и даже сейчас, в Рождество, когда традиции обязывают женщин облачаться в платья из красной ткани, она все равно поступила по-своему, выбрав синее одеяние. И даже венок на ее голове был выполнен не из красных цветов, как предполагает все та же древняя традиция, а из голубых роз. — Ты не должен уходить только из-за одной глупой ссоры с Годриком. — Это ты ошибаешься, Ровена, — ледяным тоном ответил он, резко повернувшись к женщине. — Гриффиндор принял свое решение, а ты и Хельга его поддержали, — Салазар передернул плечами. — Мне здесь больше нечего делать. — Но как же твои ученики? — не унималась Равенкло. — Что делать им, если их учитель и наставник сбегает под покровом ночи? — Они найдут свой путь, — с легкой усмешкой отозвался Слизерин, подойдя к подножию лестницы.       И что-то внутри Ровены в этот момент резко лопнуло, растворилось, просто исчезло. Непонятное смешанное чувство. Она просто смотрела на Салазара, не смея произнести ни слова. Спускаясь сюда, в эти мрачные подземелья, женщина намеривалась рассказать о своих чувствах, которые вот уже много месяцев терзают ее душу. И если поначалу она не хотела признавать, то сейчас была твердо уверена в том, что это любовь.       Любовь — душевный порыв, заставляющий с трепетом думать о том, кто невинно стал предметом твоих грез. В одну минуту она может вознести тебя на вершину блаженства, а в другую опустить вниз, нанеся тяжелые, трудно излечимые раны. Боясь слез и той боли, что может приносить любовь, женщина всю свою жизнь избегала этого чувства, но оно настигло ее в самый неподходящий момент. И вот сейчас, желая своим признанием остановить Салазара, Ровена вдруг растеряла все слова. Она, нетерпеливо сжимая пышные юбки, просто смотрела на Слизерина и молчала. — Я знаю, моя дорогая, — вдруг произнес мужчина, двинувшись к ней. — Всегда знал. — Ты снова влез в мои мысли? — догадалась Ровена, вспомнив, что ее возлюбленный считался самым искусным легилиментом. — Это неправильно, — женщина гордо вздернула подбородок. — Зато так ты не будешь сожалеть о том, что не призналась в своих чувствах, — Салазар пожал плечами. — Я бы мог предложить тебе отправиться со мной, но не хочу услышать отказ, который неизбежно последует за этим вопросом, а посему я просто уйду, — Равенкло опустила голову.       Уголки губ мужчины едва дрогнули в еле заметной улыбке. Он, взяв лицо женщины в свои ладони, чуть приподнял его, заставив Ровену встретиться с ним взглядом. Тут не нужно обладать и талантом легилименции, ведь все ответы прозрачно видны в ее карих глазах, которые все еще светились слабым огнем надежды на то, что он все-таки останется, что он не оставит ее одну. Салазар медленно наклонился, нежно прикоснувшись к ее тонким губам своими. Он бы мог подарить ей жаркий страстный поцелуй, которыми осыпал своих любовниц, но что-то внутри останавливало его. Слизерин хотел оставить нечто светлое в ее памяти. И этот поцелуй был именно таким: целомудренным и легким, как свежий июньский ветер. — Aeterno te amabo*, моя дорогая, — тихо произнес мужчина, резко прервав поцелуй, больше походивший на нежное прикосновение.       И он ушел. Ушел, оставив Ровену посреди темного, едва освещаемого коридора. Ушел, так и не обернувшись, потому что боялся, что если посмотрит в ее глаза, то навсегда останется пленником этого замка и убеждений Годрика Гриффиндора.       Салазар был уверен в том, что любовь не должна становиться преградой для осуществления великих планов, а если же это чувство все-таки появлялось у кого-то на пути, то им, как бы трудно это не было, надо пренебречь. Таков был выбор Слизерина. Есть те, кто, несомненно осудит его за подобное решение, но ведь найдутся и те, кто поддержат позицию величайшего колдуна древности…       Около минуты Ровена стояла в подземелье, окруженная густой темнотой, но затем вдруг резко сорвалась с места, побежав за Салазаром, но, поднявшись из владений змеиного факультета, женщина направилась в совершенно противоположную сторону. Равенкло, подхватив пышные юбки, стремительно направлялась на самую высокую башню замка.       Тяжело дыша, женщина положила руки на перила и стала вглядываться вдаль, туда, где в сторону Запретного Леса, который носил такое название из-за опасных тварей, живущих в нем, уверенно двигалась одинокая темная фигура. Ровена продолжала следить за ним до тех пор, пока он не растворился в темноте густого лесного массива. И одинокая слеза скатилась по ее лицу. — Aeterno te amabo, — прошептала она, стараясь сдержать волну отчаяния, зреющую внутри.       И в эту минуту налетел сильный ветер. Еще больше прядей выбились из некогда аккуратной прически женщины. Стало холодно. Но Ровена продолжала стоять на открытой площадке, слепо надеясь на то, что Салазар все-таки вернется. И в этот момент было совсем неважно, что подобное непременно обернется серьезной простудой. — Aeterno te amabo, — повторила она дрожащим голосом.